«Искал не злата, не честей»
Шрифт:
Челнок свой весело направил
По влаге бурной глубины;
Но путь наш может быть и другим, а с ним – и биографическая конкретика мира. Бесконечность смены чувств, эмоций, воображения, динамично и энергетически набирающих силу, наполняющие жизнь новыми ощущениями. Вот они и меняют и сам мир, и самого человека:
Мы не можем отделиться от людей, не можем избежать отношений, и пусть порой стараемся сохранить беспристрастность и нарочитую отрешенность от людских тем и забот, без влияния их взглядов на наши мысли и слова не обойтись:
Еще
Для любопытства моего,
Для милых снов воображенья,
Для чувств … всего.
И прежде всего потому, что человеческая мысль и слово, как продукт его, подобны солнцу. Они освещает тьму вокруг, гиблые бездны и подвалы, перманентно неуместные дебри и болотца, уничтожающие все представления о смысле и ценности жизни. Мысль и слово возвышают наши биологические желания, превращая их в мотивы высшего порядка, мысль и слово строят города и цивилизации, объединяют людей, творят новые миры, более счастливые, более спокойные, расширяют пространство свободы духа:
Полон верой и любовью,
Верен набожной мечте,
Ave, Mater Dei1 кровью
Написал он на щите.
Мысль и слово не имеют ограничений ни по возрасту, ни по интеллекту, ни по конфессии. Функционально практичны, одинаково полезны для сильных и слабых мира сего: «Всякий, кто захотел истины, тот страшно силен» – Ф. М. Достоевский.
И в то же время они заразны. Они как смертельный вирус, абсолютно неизлечимы. От них нет иммунитета в нашей анатомической целостности и защиты в наших убеждениях. Мысль и слово, как ураган, как торнадо, разносятся окрест, разрушая города, веси, палеолиты, неолиты и цивилизации, свергают старых богов, царей и императоров и возносят на их место новых:
Ни речки, ни холма, ни древа.
Кой-где чуть видятся кусты.
Немые камни и могилы
И деревянные кресты
Однообразны и унылы.
Порой они, как чума, губят людские тела и души, вносят оцепенение, когда предлагают сомневаться в пользе прожитой жизни и принесенных некогда жертвах. Мысль и слово, как гарпии, безжалостны и коварны и нет от них спасения, ибо они проникает неуловимо и неумолимо:
Стою печален на кладбище.
Гляжу кругом – обнажено
Святое смерти пепелище
И степью лишь окружено.
Спасение только в одном – применить волю, как однажды это сделал Эмпедокл, бросившись в жерло вулкана Этна, удалить негативные мысли и слова из мозгового овина, окружить мифическим блеском другие табуны и напоить их из собственного незамутненного источника – веры и совести. И об этом, и о другом, и о множестве ином – в стихах, поэмах и схолиях Пушкина:
Я
И дней моих поток, так долго мутный,
Теперь утих дремотою минутной
И отразил небесную лазурь.
Надолго ли?., а кажется, прошли
Дни мрачных бурь, дни горьких искушений.
Туманные мечтания о рае и аде, то есть внеземных чертогах и обителях тела и души, мы рассматриваем через призму вечности Вселенной, которая была и остается всему и вся оплотом, а значит, вместе с ней неразделимы судьбы всего, что в ней, наши судьбы: «Самое худшее безумие – видеть жизнь только такой, какова она есть, не замечая того, какой она может быть!» – Сервантес:
Жил он строго заключен,
Все безмолвный, все печальный…
«Дар интуитивно верного решения», толкуемый Бонавентурой как естественную склонность души к благу – тот универсальный природный инструмент, позволивший Пушкину создавать блистательные поэтические произведения, близкие семантически к интеллектуальной интуиции и художественному чутью; образ платоновской единой парусины, именуемой «Личность», накрывающей многих людей:
Я ехал в дальные края;
Не шумных … … жаждал я,
Искал не злата, не честей
В пыли средь копий и мечей.
«Эмфатический пушкинский штиль» – выразительный, сильный, отличающийся особой эмоциональной светлостью и порой восторженностью, – прикрывает глубокую и безнадежную горечь, свившее свое гнездовье в умах моих современников, когда жизнь сегодня для многих синоним словам «наследники Иуды» и «обманчивая надежда Христа»:
Дух лукавый подоспел,
Душу рыцаря сбирался
Бес тащить уж в свой предел:
Он-де богу не молился,
Оп не ведал-де поста,
Как в недалеком прошлом и сейчас стремится жить и живет человек! Извечный странник, уходящий в туман вечности. Риторический вопрос. Где здесь что-либо о душе, совести, о назначении человека, о его ответственности перед судьбами других?
Преуспеть в личном плане, любой ценой, только для себя, путь. А если он, этот твой путь загораживает пути другим, а то и вовсе лишает их возможности двигаться к мечте и цели…:
Утешься, злой глупец! иметь не будешь ты
Ввек ни любовницы, ни друга.
Нас приучают, из нас выбивают, предлагая выбросить на свалку как рвань, максиму мониста Ларошфука, страстно возбудившую атмосферу Ренессанса, обозначенную мыслителем синкретичным термином Интерес – интерес достигнуть результата личным трудом, интерес личного духа, интерес личного дела…