Искра божья
Шрифт:
— Вот что, отче, не дело мне тут более с вами прохлаждаться. Этак я рискую пропустить всю потеху, — «обрадовал» монаха Джулиано, внимательно слушавший прельстительный рассказ цветочника. — Пойду-ка я в Конт своим ходом.
— Куда же вы, сын мой? Столица огромна. Где мне потом вас искать?
От волнения монах высоко привстал на возке.
— У Лукки, — откликнулся удаляющийся Джулиано.
— Ах, безголовый мальчишка, вернитесь немедленно! — раскудахтался старик. — Я обещал вашему отцу доставить вас к брату живым и невредимым.
Но Джулиано уже не слушал монаха, ловко работая острыми локтями и коленками, дабы расчистить
Наконец, заплатив пять рамесов[4] мзды, Джулиано протиснулся в пыльную арку высоких ворот, украшенных мраморными барельефами славных побед древнего императора. Людская разноголосая толпа сразу подхватила юношу и повлекла вглубь каменных кварталов, мимо бронзовых статуй неведомых цезарей, украшенных цветами, по извилистым мощёным улицам. Перед его восторженным оком замелькали осыпающиеся античные колонны, звенящие фонтаны из розового травертина, тянущиеся к небу величественные церкви и соборы, широкие форумы и неприступные палаццо.
На площади у набережной Тибра народное море стало настолько плотным, что пробиться далее не было никакой возможности.
Видя такое неутешительное положение вещей, Джулиано притиснутый людьми к постаменту конного всадника, вытянулся во весь свой немалый рост и вскинул длинные руки. Нащупав пальцами верхнюю кромку пьедестала, он подтянулся и смог взобраться наверх. Несколько раз для проверки на прочность он ударил кулаком по гулкому лошадиному крупу. Удовлетворившись раздавшимся звуком, Джулиано перекинул ногу через бронзовый бок статуи. Вскоре он уже вольготно расселся прямо за спиной неизвестного императора. Из этого положения ему открылся прекрасный вид на всю площадь, по которой ожидалось торжественное шествие победоносных баталий[5].
Примерно через четверть часа показалась голова колонны, выворачивающая из-за трёхэтажного здания, украшенного золотыми, багряными и зелёными полотнищами. Городская стража резво заработала древками протазанов[6], оттесняя напирающую и совершенно одуревшую от зрелища толпу, хлынувшую навстречу триумфальному шествию. Первым на площадь выехал стройный клин кирасиров. Суровые воины в ослепительно сверкающих доспехах верхом на чистокровных совуйских жеребцах чинно ехали рядами по пять всадников. Горячий ветер трепал пёстрые знамёна и яркие плюмажи гребенчатых шлемов. Барабанный бой, пение труб и грохот сотен подков о камни на миг перекрыли восхищённый гул толпы.
Колонна верховых всё тянулась и тянулась мимо восторженных зевак. В небо взлетали береты, шляпы и чепчики. К ногам важных усачей, овеянных славой и украшенных боевыми шрамами, летели многочисленные цветы. Мальчишки целыми толпами бежали рядом, стремясь как можно дольше подержаться за стремена героев.
Джулиано подался вперёд, силясь первым разглядеть прославленного кондотьера. Он даже чуть не сверзился с бронзового крупа, когда звонкий горн возвестил о приближении человека-легенды.
Марк Арсино де Вико ехал на огромном белом коне, смоляная грива которого была перевита розовыми бутонами и жемчужными лентами. Бархатный дымчато-серый камзол всадника, расшитый золотой нитью
Кондотьер уже разменял четвёртый десяток, но несмотря на это не заплыл жиром, как многие его ровесники. Арсино был моложав и подтянут. Никто не дал бы ему больше тридцати, пока не заглянул в уставшие, точно покрытые коркой адского льда, глаза. Поговаривали, что причиной тому явилась старая душевная рана: то ли ранняя смерть жены и потеря детей, то ли гибель от рук проклятых асиман горячо любимых родителей. Многие придворные красавицы не раз пытались размягчить каменное сердце кондотьера, но никто не задерживался в его будуаре дольше чем на пару ночей. Некоторые отголоски этих придворных скандалов и последующих громких дуэлей достигли даже той тихой местности, где до сей поры прозябал в безвестности наш юный герой.
Слухи ходили разные, но это никоим образом не мешало провинциальным дворянам восторгаться прославленным полководцем страны, а Папе облагодетельствовать его титулом графа и иными преференциями. Ведь недаром уже почти двадцать лет фамилия де Вико гремела, передаваясь из уст в уста всеми жителями Истардии. А имя кондотьера нудной головной болью сверлило барабанные перепонки многочисленных врагов государства. Ибо все знали: где Арсино де Вико — там победа!
Следом за Марком Арсино ехали его приближённые: молодые адъютанты, седые генералы и иные чины, приставленные к фигуре кондотьера. Завидев всю эту блистающую строгим великолепием свиту, молодые сеньоры подняли громкий ликующий крик:
— Eja! Eja, Gloria![7]
Юная девушка с массивным триумфальным венком в руках, презрев опасность быть задавленной под копытами лошадей, бросилась наперерез к овеянному славой победителю. Ловко увернувшись от копейных пяток почётного караула, она нырнула под брюхо белого коня и протянула кондотьеру позолоченные ветви лавра. Казалось, де Вико очнулся от зачарованного сна. Он как-то странно посмотрел на юную сеньориту долгим оценивающим взглядом, склонился к ней, позволяя надеть венок на голову, поцеловал дарительницу в макушку и поехал дальше всё с тем же отрешённым выражением на лице.
Провожая восторженными глазами торжественное шествие колонны, Джулиано отсидел весь зад на клятом бронзовом всаднике. Арсино де Вико, окружённый ореолом славы, давно скрылся на противоположной стороне площади, но бравые рейтары и кирасиры продолжали ехать мимо, блистая начищенной сталью нагрудников и шлемов. Между колоннами ратников катили телеги, груженные богатой золотой и серебряной добычей, дубовыми бочками с вином и специями, драгоценными шелками, асиманским бархатом и золотой парчой. Следом шли бесконечные вереницы смуглых рабов, скованных длинными цепями. Лица несчастных выражали равнодушие и полную покорность слепому року.