Искра жизни. Последняя остановка.
Шрифт:
Двести человек новых коммандос по уборке развалин вытянулись длинными рядами по улице. Их впервые направили на уборку развалин в самом городе: до сих пор использовали только для работ на разрушенных фабриках городских предместий.
Эсэсовцы заняли все ответвления от улиц и, кроме того, по всей левой стороне расставили целые подразделения охранников. Дело в том, что бомбы падали прежде всего на правую сторону; стены и крыши валились на мостовую, блокируя почти всякое движение.
У заключенных не было достаточного количества кирок и лопат; частично им приходилось работать голыми руками. Специально выделенные дежурные и мастера нервничали; они не знали, что им делать — избивать, подгонять или проявлять сдержанность.
Левинский работал рядом с Вернером. Оба с несколькими политическими заключенными вызвались работать в коммандос по разборке завалов. Работать там было труднее, чем где-либо еще; зато целый день они не соприкасались с лагерными эсэсовцами; возвращаясь в лагерь под вечер с наступлением темноты, они при возникновении опасности незаметно растворялись в общей массе.
— Ты заметил, как называется эта улица? — тихо спросил Вернер.
— Да, — ухмыльнулся Левинский. Эта была улица Адольфа Гитлера. — Святое имя. Но даже оно не защитило от бомб.
Они оттащили в сторону балку. Их полосатые куртки со спины стали темными от пота. В условленном месте они встретились с Гольдштейном. Несмотря на слабое сердце, он попросился в коммандос. Левинский и Вернер не были против, — он относился к числу рисковых узников. Его лицо было серым. Он принюхался.
— Здесь воняет. Трупами. Не свежими — где-то здесь наверняка есть старые трупы.
Теперь они складывали разбросанные камни около стены. Сзади них, на другой стороне улицы имелась бакалейная лавка. От взрывной волны повылетали стекла, но в витринах уже снова появились рекламные плакаты и картонные коробки. Из-за них выглядывал человек с усами. Он был похож на тех, которые часто мелькали на демонстрациях 1933 года, участники которых несли щиты с требованием «Не покупайте у евреев!» Казалось, что голова обрубалась на уровне задней стенки витрины — совсем как на дешевых фотографиях на ярмарках, где желающие приставляли головы к нарисованной капитанской униформе. Этот человек возвышался над пустыми коробками и пропыленными рекламными надписями. Впечатление было такое, что он хорошо вписывался в это окружение.
В подворотне, которую пощадили бомбы, играли дети. Рядом с ними стояла женщина в красной блузке и смотрела на заключенных. Вдруг из подворотни выскочили несколько собак и кинулись через улицу в сторону заключенных. Они обнюхали их штаны и ботинки, а один из псов, виляя хвостом, прыгал около узника под номером 7105. Специальный дежурный, надзиравший за этим отрядом, не знал, что ему делать. Собака имела хозяина, она не была человеком; тем не менее казалось неподходящим ее дружеское отношение к заключенному, особенно в присутствии эсэсовцев. Узник № 7105 вообще оторопел. Он вел себя так, как требуется от заключенного: делал вид, что животного рядом с ним просто нет. Однако собака продолжала следовать за ним. Она как-то быстро почувствовала к нему расположение. № 7105 наклонился и заработал с повышенным рвением. Он был озабочен, выбежавшая собака могла означать его смерть.
— А ну, пошла прочь, дворняга вонючая, — наконец, вскрикнул дежурный и поднял дубинку. Для себя он твердо решил: всегда было правильнее быть начеку, если за тобой наблюдает СС. Но собаку это не интересовало. Она снова запрыгала и закрутилась вокруг № 7105. Эта была крупная немецкая легавая светло-коричневого окраса.
Дежурный стал бросать в нее камни. Первый камень попал № 7105 в колено. Только третий камень угодил собаке в самый живот. Животное взвыло, отскочило в сторону и принялось лаять на дежурного. Тот поднял с земли и кинул еще один камень.
— А ну, убирайся отсюда, проклятая!
Собака увернулась, но не сбежала. Сделав искусную дугу, она бросилась на дежурного. Споткнувшись
— На помощь! — заорал дежурный и осекся.
Стоявшие вблизи эсэсовцы хохотали.
Подбежала женщина в красной блузке. Она прикрикнула на собаку.
— А ну, сюда! Немедленно! Вот ты какая! Еще беды с тобой не оберешься!
Она оттащила собаку прямо во двор.
— Вот выбежала, — стала оправдываться перепутанная женщина стоявшему рядом эсэсовцу. — Пожалуйста! Я не видела, как она убежала. Я ей за это хорошенько всыплю!
Эсэсовец ухмыльнулся.
— Ваша собака запросто могла разорвать его дурацкую рожу.
По лицу женщины промелькнула легкая улыбка. Она думала, что дежурный — эсэсовец.
— Спасибо! Большое спасибо! Я ее сейчас привяжу!
Оттаскивая собаку на поводке, она гладила ее. Дежурный выбивал пыль от известки. Охранники СС все еще с ухмылкой взирали на происходящее.
— И чего ты ее не укусил? — крикнул один из эсэсовцев дежурному.
Дежурный ничего не ответил. Так оно всегда было лучше. Он еще некоторое время выбивал пыль. Потом раздосадованный приблизился к заключенным. № 7105 как раз старался выложить сортир из камней и раствора.
— А ну, быстрей, ленивый пес! — злобно прошипел дежурный, пырнув узника под колено. № 7105 упал навзничь, вцепившись руками в крышку сортира. Все узники краем глаз наблюдали за дежурным. Медленно подошел эсэсовец, разговаривавший с женщиной. Приблизившись к дежурному, он поддал ему сзади сапогом.
— Да оставь же ты его в покое! Он не виноват. Лучше укуси собаку, чучело гороховое!
Дежурный от неожиданности обернулся. Ярость слетела с лица, уступив место угодливой гримасе.
— Так точно! Я только хотел…
— А ну, быстрее! — Он получил еще один удар в живот, после чего едва выпрямившись, ретировался. Эсэсовец неторопливо вернулся на место.
— Ты это видел? — прошептал Левинский Вернеру.
— Вот уж, действительно, знамения и чудеса. А может, он сделал это ради гражданских лиц.
Заключенные продолжали украдкой наблюдать за другой стороной улицы, которая в свою очередь наблюдала за ними. Их разделяли всего несколько метров, однако это расстояние казалось несравненно больше, словно они жили в двух разных частях света. Большинство заключенных с момента ареста впервые видели город так близко. Они снова видели людей, погруженных в свои каждодневные заботы. Все происходившее вокруг воспринималось ими как где-нибудь на Марсе. Горничная в голубом платье с белыми крапинками протирала уцелевшие стекла в окнах. Она закатала рукава и пела. За другим окном стояла пожилая седая женщина. Солнце падало на ее лицо, раскрытые шторы и развешанные в комнате картины. На углу улицы была аптека. Аптекарь стоял перед дверью и зевал. В непосредственной близости от домов дорогу переходила какая-то женщина в шубе из леопардовой шкуры. Перчатки и туфли у нее были зеленого цвета. Стоявший на углу эсэсовец пропустил ее. Молодая женщина изящно переступила через кучу мусора. Многие заключенные впервые за несколько лет увидели живую женщину. Все обратили на нее внимание, но никто не провожал ее взглядами, кроме Левинского.
— Смотри, смотри, — прошептал ему Вернер. — Помоги вот здесь.
Он показал на какой-то кусок, торчавший из раствора.
— Тут кто-то есть.
Они разбросали по сторонам раствор и камни. Их взору предстало обезображенное до неузнаваемости лицо с окровавленной окладистой бородой, которая была перемазана известкой. Рядом лежала ладонь руки. Наверно, человек поднял ее, чтобы заслонить лицо, в тот момент, когда рухнуло здание.
На другой стороне улицы эсэсовцы кричали какие-то забавные слова даме в шубе из леопардовой шкуры, изящно перепрыгивавшей через кучи мусора. В ответ она кокетливо смеялась. Неожиданно завыли сирены.