Искры гаснущих жил
Шрифт:
В последние годы он стал очень осторожен со словами.
Боялся потерять еще и Брокка?
Забавно, но им двоим не было куда деваться друг от друга. И теперь старик вернулся.
— Я рад тебя видеть, — сказал Брокк, откидываясь на кресле. Неудобный подголовник, под затылком ощущается дерево и резьба, завитушки давят, пытаясь проникнуть прямо в мозг, а он, воспаленный, полубредящий, не готов к новой боли.
Брокк видит себя со стороны, беспомощный щенок, забывшийся в подобии сна. Сидит, ноги вытянул, а сапоги не снял. И глина того прифабричного
Встать бы. Напиться.
Когда пьешь, становится легче, во всяком случае, ненадолго. Но и пара часов в хмельном забвении — это уже много.
А дед хмурится сильней и молчит. Всегда молчал, до самого последнего дня, но тогда уже Брокк научился читать его молчание. А до того… наверное, его беда, что в мать пошел.
— Чего ты от меня хочешь? — смешно разговаривать с самим собой, и нелепо — с призраком, который существует лишь в воображении. Но сейчас, на переломе нового дня, Брокк готов поддаться слабости.
В конце концов, он имеет право…
На что?
Губы деда шевельнулись, и вопрос прозвучал.
На жизнь.
На счастье, которое не абстрактное понятие, но весьма конкретное, живое, с привкусом хмеля и дурмана, и чтобы голова кругом, а весь мир — прекрасен.
Само совершенство.
И мысли легкие… тогда у него была на удивление ясная голова. И мучила постоянная жажда нового, нет, не совсем мучила, скорее доставляла несказанное удовольствие. Брокк сам себе казался всемогущим, ведь… как иначе, когда она так смотрит.
— Порицаешь? Я ведь тоже живой, — он все-таки поднялся, прошелся, оставляя на ковре след глиняных чешуек. И добравшись до бара, вытащил бутылку.
А и вправду, с чего бы не напиться?
Поводов хватает…
Вернулся в кресло, сапоги все-таки снял, и носки тоже, отсыревшие, пропотевшие. Вытянуть влажные ступни, пошевелить пальцами и рассмеяться без причины. Наверное, он сейчас похож на безумца.
Или и вправду безумен.
— Я живой, дед, а ты мне в этом отказывал… я понимаю, что так было нужно, что… будь я немного другим, у нас бы с тобой все получилось.
Брокк вытащил пробку.
— Я не злюсь на тебя, — он поднял бутылку, салютуя невидимому собеседнику. — Не знаю, возможно, на твоем месте я вел бы себя точно так же… но неужели тебе было сложно хотя бы раз сказать, что я делаю все правильно? Именно сказать, а не…
Он махнул рукой.
Эти разговоры не приносили успокоения, время убивали — это да. А времени еще полно. За окном — серым-серо, и туман, грязный какой-то, затасканный. Точно распотрошили старое одеяло, вывернув слипшийся комковатый пух.
Брокк поднялся, мучимый внезапным приступом духоты, и распахнул створки, едва не вывернув их вовсе. Щеколду, кажется, сломал.
Ничего, завтра починит.
Плевать на щеколду. Туман отчетливо пахнет плесенью… и лавандой.
Простые
С нею все мирятся, закрывая глаза на шалости.
Порой пеняя, но… прощают. И Брокк ведь простил.
Любит или нет?
Странный вопрос, который волновал его маленькую жену… девочку? Отнюдь. Ей ведь к лицу то жемчужно-серое платье со вставками нежно-розовой парчи.
Все еще саднит, старая рана, и боль эта мешается с другой, а руку привычно подергивает, и железные пальцы скребут подлокотник кресла. Брокк пытается вернуть контроль, но живое железо не подчиняется.
Он слаб.
Дед всегда подозревал это, чуял, и пытался скрыть слабость.
Маску придумал. И Брокк решил, что эта маска — и есть его собственное лицо. Поверил. Свыкся. А когда треснула, то от него ничего не осталось… и все-таки напиться.
Первый глоток обжигает.
…а ведь опьянеет быстро. Он с утра ничего не ел, но привычно не замечает голода. На кухне наверняка найдется хоть что-то и надо бы сходить, иначе завтра будет плохо, но Брокку лень вставать.
Ковер ласкает босые ступни.
И на колене видно темное пятно. Сажа?
Кто и зачем сжег ту фабрику? В самопроизвольное возгорание Брокк не верил… а ведь в расчетах Ригера было что-то, оставшееся незамеченным. Надо перепроверить.
И вновь все обдумать, пока не поздно.
Завтра. А сегодня есть еще время в волгло-сером тумане, с бутылкой коньяка, наедине с собой и памятью.
Любит или нет?
Он запрокинул голову, прижимая к резьбе, пытаясь сам себе причинить боль, чтобы заглушить иную… Лэрдис.
Зачем она пришла?
Посмотреть на Кэри или… слабая надежда. Бестолковая.
Лэрдис не вернется.
А если…
Брокк поспешно хлебнул коньяка и едва не подавился.
Какая разница, уже не будет так, как прежде. Он ведь помнит и тот разговор на квартире, к которой, несмотря на предупреждение хозяйки, возвращался не раз и не два. Нет, не надоедал, не пытался переступить порог, но останавливался на другой стороне улицы и смотрел, силился разглядеть, что происходит за окнами ее, за заслонами гардин. Представлял ее и… кого-то кроме, другого, более интересного, соответствующего требованиям Лэрдис. И мучительно ревновал, до немого крика, который приходилось запирать в себе, притворяясь равнодушным.
Возвращался к Дите.
Отлеживался. И напивался, как когда-то, а она терпела.
Уже не любовница — друг, которого не стало.
— Забудь, — говорила Дита, понимая, что требует невозможного. — Она тебя не стоит.
— Или я не стою ее?
Вопрос, на который он так и не нашел ответа.
Найдет ли?
Лэрдис… были ведь случайные встречи уже после расставания, — Город не так уж велик, а королевский дворец и вовсе тесен. Равнодушные взгляды и вежливые слова.
…позвольте выразить свое восхищение…