Искры гаснущих жил
Шрифт:
Брокк вежлив.
Она — предупредительна и послушна.
Наверное, Кэри можно было бы отослать, но…
— Сложно все, — Брокк коснулся витражного стекла. Лампа, купленная в антикварной лавке, нравилась Дите своей безыскусной красотой: молочно-белый фон и синие, красные, зеленые рыбины. Их силуэты были схематичны, словно нарисованы ребенком, а стеклянный шар прорезала трещина. Лампу пора было бы выбросить, но Дита возражала. — Сложно… она из Высших.
— И что?
— Ничего.
— Ты ей не нравишься?
— Нет, но…
Случайные встречи. Совместные завтраки, которые проходят в настороженном молчании. И взгляд Кэри, устремленный если не на скатерть, то на его руки.
Знает?
Определенно. И если пока это знание не пугает ее, не вызывает отвращения, то скоро все изменится.
— Попробуй поговорить, — кресло Диты покачивается, скрипит. — Как знать, вдруг понравится?
— Смеешься?
— Ничуть, — она замялась и, сняв перчатку, вытянула руку. Дита разглядывала ее с удивлением. Сухая ладонь, и тонкая пергаментная кожа, на которой проступили темные пятна. Ногти напротив, сделались белы, хрупки. — Ты…
Она подбирала слова аккуратно, хотя Брокк понимал, что именно сейчас услышит.
— Дело в том, что она из Высших, верно? И ты… опасаешься, что та старая история повторится?
— Она и повторится. Если я позволю.
— И ты думаешь, что делая вид, будто тебе все равно, ты что-то изменишь?
— Я…
— Брокк, — прежде Дита не решалась перебивать его. — Наверное, я не имею права указывать тебе, в конце концов, я ничего не понимаю в ваших отношениях, но… мне кажется, ты обвиняешь свою жену в чужих грехах. И если она и вправду ребенок…
— Дети вырастают.
— Именно. Ты уже видишь в ней врага, и сделаешь ее врагом. Но… попробуй иначе.
Брокк, повторяя ее жест, стянул перчатку. Тень его металлических пальцев скользнула по лампе, распугивая стеклянных рыб.
— Боги, ты переоцениваешь свое…
— Уродство.
— Я этого не говорила!
— Верно, — Брокк сжал кулак. — Ты добра. И ты человек.
— Это что-то меняет?
— Все.
Дита молчала, ожидая продолжения. А Брокк подбирал слова, чтобы объяснить то, что для него было очевидно.
— Я не способен защитить, — металл сохранял тепло и подобие жизни, но оставался лишь металлом.
— Кого?
— Себя. Жену. Род. Я калека. Несомненно, полезный короне, но… это ничего не меняет. Я слаб, Дита. Лично я слаб. И как только в роду появится хоть кто-то, способный встать на мое место…
— Ты его уступишь без боя. Но при чем здесь твоя жена?
Она человек, а у людей все иначе.
— Сейчас она смотрит на меня… настороженно.
И внимательно, подмечая любой жест.
Оценивает? Ждет, когда он оступится, совершит ошибку?
Брокк не знал. Но его компания вряд ли была ей по душе. Исполнив обязательный ритуал совместного завтрака, Кэри с явным облегчением пряталась в своей комнате.
Она следила за Брокком, но издали, словно стесняясь этого своего интереса
Она была тиха.
Незаметна.
Девочка-призрак, о присутствии которого говорит лишь запах, тонкий аромат гортензий, что остается на коврах и вплетается в многовековую тишину библиотеки, цепляется за корешки старых книг, чей сон не тревожили годами. Этот запах лозой обвивает дверные ручки, распускается узорами на столовом серебре, на скатертях и вазах…
— Она вырастет.
Его жена красива, пусть бы и сама не понимает этой красоты, скрывая ее за простыми серыми платьями, которые слишком унылы, чтобы их и вправду выбирала Кэри.
— И поймет, как следует ко мне относиться.
— Как?
Вопрос Диты заставляет болезненно кривиться.
— Со снисхождением. Жалостью.
И не более того.
— Рано или поздно, но рядом с ней появится кто-то, кто… более ей соответствует.
Брокк видел, как это бывает.
Знакомство.
И несколько случайных встреч.
Букет цветов и скромная визитка. Ничего не значащие фразы.
Совместная прогулка в парке…
— И мне останется отойти в сторону и сделать вид, что я ослеп, оглох и слишком занят, чтобы заметить, как… самолюбие пострадает, но и только. В конце концов, я привык.
Дита слушала внимательно, упершись сухими пальцами в подбородок.
— Король не станет вмешиваться в семейные дела. А я… бросить вызов? Смешно, — железные пальцы разжались со скрипом. — Его примут. Нет, вряд ли меня убьют, мой соперник…
— Которого еще нет…
— …не станет искать себе лишних неприятностей. Но жизнь, оставленная вот так, — это дополнительное унижение.
— Дело не в этой девочке, хотя ты уже обвиняешь ее в предательстве, которого она не совершала, — Дита прервала молчание, теперь она смотрела не на Брокка, но на разноцветных рыбок, вплавленных в молочно-белое стекло. — Дело в тебе.
Дита раскрыла журнал и пальцы ее на фоне белых страниц казались более желтыми, нежели обычно.
— Помнишь, что ты сам мне сказал, когда я узнала о болезни? Шансов нет, но это не повод, чтобы сдаваться. А ты, Брокк, сдался. Заранее признал поражение и теперь ищешь в нем виноватых. Прости, если обидела.
В ее словах была своя правда.
— Дай ей шанс. И себе тоже, Брокк. Нельзя вечно прятаться по углам.
Возможно, но…
— Страшно поверить?
— Скорее, поверив, страшно ошибиться, — Брокк надел перчатку, под тонкой кожей скрывая металлическую руку.
Дита не ответила — заснула, и сон ее, как и во все предыдущие дни, был глубок.
Ей стало легче.
Хотя бы ненадолго, но порой и минуты значат многое. Брокк убрал с журнала ее руку, вялую, с сухой мягкой кожей, которая, казалось, при неосторожном прикосновении лопнет, расползется. Он коснулся волос, лица… сколько ей осталось?