Искры на воде (сборник)
Шрифт:
— Выучился? — обратился Тимофей к Фёдору.
— Первый класс закончил, — сказал гордо Федя.
— Ишь ты? А учился хорошо?
— Хорошо.
— А не врёшь? — спросил Тимофей.
— Не приучен врать.
— Ну, если учился хорошо да врать не приучен, залезай тогда, а иначе не повёз бы.
Егор улыбнулся рассуждениям сына.
— Видишь, Петрович, не приучен врать-то сын. Придётся везти.
— Придётся, — согласился Егор.
Вечером уже были дома. К их приезду Никола истопил баню. Фёдор сразу пошёл смотреть жеребёнка и, угостив его кусочком хлеба, побежал домой, пообещав наведаться ещё.
Напарившись с сыном, Егор сидел и попивал квас из березового
— Попей квасу. — Егор подал ей ковш.
— Холодный?
— Нет, согрелся уже.
Настя не пила после бани ничего холодного, могло разболеться горло. Зная за собой такое, она осторожничала.
— Погодите маленько, сейчас соберу поесть, — сказала она и легла на кровать отдохнуть.
Фёдору было не до еды. Он разглядывал картинки в новой книге.
— Тять, а где медведя застрелили, покажешь?
— Бояться не будешь?
— Чего бояться, медведя убили же
— Покажу. Потом как-нибудь, время ещё будет, целое лето впереди.
Фёдор опять стал смотреть картинки. Поужинали поздно.
Хороший месяц июнь для работы. Светает рано, а солнце садится нехотя, работай да работай, пока сила есть, пока не трясутся коленки. Благодарный месяц июнь. Ещё не палит жарой, обильно идут дожди, и все растения напитываются живительной влагой. Когда придёт время косить сено, будет жарко. Косить легче рано поутру, когда росой смочена трава и бодрит свежесть, правда, невозможно: вылетает из травы чёрная туча гнуса. Лезет в глаза, в рот, за шиворот, и нет от неё спасенья, не помогает и дёготь. Только когда солнце поднимется повыше, можно брать косу и валить ровные ряды трав. Пьянеешь от аромата скошенных цветов. В самую жару работать невозможно: солнце прожигает через рубаху, пот заливает глаза и выедает солью. Часа два косари валяются в тени, пока пройдёт самый жар. После обеда обычно появляются облака и спасительный ветерок, приходит время подворачивать валки. Сено, скошенное раньше, просыхает с одной стороны, его надо перевернуть. Пока дует ветер, он быстро просушит остатки. А ближе к вечеру надо сложить копны, в них сено не пропадёт. Потом ставится зарод и огромные стога. Ребятишки на конях таскают копны в одно место. Длинную крепкую верёвку одним концом привязывают к хомуту, другой заводят вокруг копны и привязывают к хомуту с другой стороны. Конём срывают копну с места и волокут. На землю предварительно укладывают длинные берёзовые ветки, на них и складывают сено. В каждой семье есть свой специалист по укладке и завершению зародов. Если плохо сложить, пробьёт дождём, и тогда сено «сгорит»: сопреет изнутри, покроется белым налётом и почернеет. С таким сеном зимовать — молока не видать. И скотина голодная будет. Но до покоса надо было поставить дома для переселенцев.
Много сделали мужики за июнь, поставили четыре сруба. Ещё начатых было три. После сенокоса продолжили, старались все. К середине августа двенадцать незаконченных домов стояло. Работали не покладая рук. Чтобы подбодрить как-то людей, Егор выдал аванс. Заплатил хорошо, некоторые подумали, что это всё заработанное, и были рады такой сумме, но, когда узнали, что полный расчёт будет в конце работ, взялись с новой силой. Дома ещё не доделали, как приехали переселенцы. Подоспели к отделке. Переночевали у костров, и ближе к обеду Егор собрал всех.
— Называйте фамилии, я запишу всех, потом будете тянуть бумажки, кому какой дом выпадет, чтобы не было скандалов и обид. Дома не все готовы, но до холодов всё будет сделано. Так приходилось заселяться всем новосёлам, самым первым было ещё хуже. Кому не понравится место, со временем может построить
Егор медленно записывал: Карповы, Башевские, Малутины, Николаевы, Ивановы, Фурсовы, Селезнёвы, Аксёновы, Соколовы, Королёвы. Бумажки сложили в кепку. Подходили к дому, Егор вытаскивал записку и громко читал фамилию. Новые хозяева растерянно стояли перед домом, потом шли к своему углу, о котором мечтали больше всего. Открывали двери и несмело входили. Сбылись мечты не о сладкой жизни, о человеческой жизни.
Когда все дела закончатся, надо будет отметить юбилей. Деревне уже десять лет, а в ней нет ни одного старожила — все переселенцы. Прижились, освоились. Уже и детей рожают, строятся. Места хватает всем.
19
Заселение прошло буднично. Все устали за прошедшее лето. Заработали хорошо, это, конечно, радовало. До холодов все зашли под крышу. Пусть не хоромы, пусть небольшой домик, но свой. Землицы отрезали хороший клин. В стайках приживалась скотина. Что ещё для жизни надо? Живи, человек, расти детей своих.
Итак, жизнь продолжалась. Приближалась зима, нужны были дрова — и в большом количестве. Пока не было снега, ходили поблизости с участком, пилили сухие вершины сосен, лежавшие под ногами. Потом на телеге подвозили чурки к дому и складывали. Без дров в Сибири не перезимуешь.
Егор переговорил с первыми поселенцами о юбилее. Всё ж вместе прошли этот путь, а десять лет — немалый срок, попробуй проживи его. Вот и стоит отметить день рождения. Душа человека просит праздника, как земля цветов.
День, на который был назначен юбилей, выдался тёплый, тихий. Праздновали всей деревней. На поляне, за околицей, поставили столы и лавки, принесли закуски, самогонки. До утра заливалась гармошка. Пели и плясали все, кому не лень.
— Я уж и забыл, что жил где-то, — говорил пьяненький Фрол Погодин. — Привык, как будто, так и надо.
Он разворачивал гармонь и распевал частушки.
— Десять лет, как один день, — рассуждал Антип Кузнецов, — Уже здесь два внука народились. Теперь это их родина.
— Ты у нас куркуль! — крикнул Фрол. — Второй дом построил. Я один обжить не могу, а у него второй уже. Ещё строить не собираешься?
— Чего ж не собираюсь? Собираюсь. Никиту оженю и ему дом построю.
— Кого в сваты берёшь? У меня дочка подросла, бери в родню.
— Молчи, дурень старый, — шикнула на него жена Нюшка. — Зенки зальёт и болтает.
— Девка у тебя неплохая. Наверное, не сидит днями с удочкой, как отец.
— А кто мне всё делает? — вдруг заегозил Фрол.
— Ладно, скажет Никита к тебе идти — пойду к тебе, — миролюбиво сказал Антип.
— Можешь не ходить, не отдам дочку, — упёрся пьяный Фрол.
Все захохотали.
— Хорошая деревня у нас, — тихонько проговорил Кузьма Захаров. — Сколько дней я думал: надо было ехать или нет. Вот теперь поймал себя на мысли, что не стыдно детям в глаза глядеть. Как было там? Придёшь — дети голодные глядят на тебя, а не вытащишь ли ты корочку из кармана. Или забыли? — обратился он ко всем.