Искры на воде (сборник)

Архипов Вячеслав

— Подъём!

Сполоснувшись холодной речной водичкой, все сели вокруг костра и с удовольствием принялись за глухаря. Бить шишку — силы много надо. А после обеда, пока все отдыхали, Пашка пробежался по лесу и принёс глухаря и зайца к вечеру.

— Зайца-то зачем бить? Шкурку выкидывать теперь надо, — возмутились мужики.

— Едва отбился от него. Чуть не затоптал меня. Я его прогонял, а он в драку, — серьёзно говорил Пашка.

— А чего вы там не поделили? — спросил Иван.

— Наглец попался, матерился страшно.

— А как ты понял его?

— Что я маты не понимаю?

— Заячий язык понимаешь?

— Да он по-русски меня крыл, я ж говорю, едва отбился.

— Иди, помело, — отмахнулся Иван.

Все захохотали.

Работа шла весело. Перешелушили все шишки, приготовили работы на завтра. За первый день устали так, что уснули моментально.

На четвёртый день с утра просеяли весь орех, затарились и отправились домой. К вечеру должны дойти до реки, там будет ждать Фрол с лодкой да домашние с лошадьми. Оттуда на телегах повезут орехи — не по одному мешку набили.

Переплавлялись долго. Пока перевезли мешки, людей, солнце спряталось за верхушки елей. В последней партии плыл Пашка. Когда садился в лодку, бросил пару глухарей.

— Чего не съели там? — спросил Фрол.

— Это я подстрелил, пока спускались к реке.

— Есть птица?

— Хватает. День походить с собакой, можно настрелять. Если подранишь, без собаки не найдёшь.

— Может, завтра и съездим, пока погода стоит? — спросил Фрол сына.

— Поехали. Ты тоже пойдёшь?

— Нет, я корчаги поставлю, пока ты ходишь, а потом к вечеру сниму их совсем, скоро уже снег будет.

В деревню въезжали победителями. Их уже ждали. Всем хотелось побаловаться орехами.

На другой день Пашка настрелял десяток глухарей, а Фрол наловил два ведра ельцов. Да ещё Фрол выловил тайменя, царь-рыбу здешних мест. Несколько недель назад приметил он матёрого хищника и решил выловить. Заказал Антипу хороший кованый крючок, приготовил крепкую бечёвку и чурку. В чурку вбил толстый гвоздь и привязал к нему бечёвку. К другому концу бечевы прикрепил крючок, наживкой привязал заранее выловленную мышь. Когда сын скрылся в лесу, Фрол заплыл выше ямы, где видел тайменя, и выпустил мышь. Она поплыла, оставляя след, и таймень схватил её быстро. Фрол едва успел выкинуть чурку за борт. Таймень несколько часов гонял чурку от переката до переката. Фрол спокойно сидел в лодке и ждал, когда рыба ослабнет. Когда чурка затихла в одном месте, Фрол поплыл посмотреть, что там. Рыбина ещё немного сопротивлялась какое-то время, но обессилела и затихла. Фрол вытащил тайменя на галечник. Добыча оказалась фунтов на тридцать. Пашка долго разглядывал диковинку и качал головой:

— Ну, ты, батя, выловил чёрта.

Фрол только улыбался.

Отец с сыном были довольны поездкой. Матери работы привезли. Надо почистить и посолить рыбу, обработать птицу, чтобы не пропала. Соседи приходили посмотреть на тайменя.

До полуночи провозилась мать с добычей, но радостно было женщине. Разве это работа, когда достаток в дом. Готовые тушки птиц разложила в сенцах, чтобы отнести в ледник.

22

А утром выпал снег. До Покрова ещё две недели, снег может и не удержаться: понаделает грязи и исчезнет. Когда все осенние дела переделаны, можно и переждать какое-то время, но нельзя в один миг отдохнуть от работы. Слоняться без дела по двору — занятие не очень приятное, и каждый добрый хозяин ходит по усадьбе, заглядывая по углам. Ищет, где ещё можно приложить руки, пока не настали холода. Там поправит мелочь какую, в другом месте починит что-нибудь. Зима потом все мелочи сосчитает и выложит в самый неподходящий момент. В такие дни сельские мужики собираются в кузнице, подальше от женских взглядов да окриков. Не боится волк собаки, да не хочет драки. Пока ещё морозец не прижимает, снегу немного — в кузнице идёт работа. Зимой можно растопить горн, но только по срочному делу, а мелочи нужно доделать по теплу. Не сговариваясь, к Антипу подтянулись Трифон Суренков, Томаев Прохор, Морозов Фёдор, Трифонов Иван. Расселись, кто где приспособился. Сын Никита, здоровенный парень, спокойный, стеснительный, помогал отцу. Никита повыше и пошире в плечах отца и старшего брата,

Ивана. Такой увалень с открытой душой неизбалованного ребёнка. Он никогда не перечил отцу, но, если понадобится, молчком делал по-своему. Антип ругал неслуха, но Никита только улыбался и продолжал работать. Несмотря на свой могучий рост и силу, черты лица имел нежные, материнские. Никто в деревне не пытался задирать Никиту. Поймает за руку, так сожмёт, что после этого про всё забудешь. До чего же он нравился девчонкам, но ни с кем не хороводился. Тайком поглядывал на Иринку, Ивана Юшкевича дочку, да только мала она ещё была, пару годиков подождать надо. Никита заканчивал очередную подкову, выбивал последние искры из металла. Ему чего-то не понравилось, и он вместо того, чтобы бросить подкову в кадку с водой, положил снова в горн и стал разогревать.

— Чего ты там усмотрел? — спросил Антип недовольно. — Хороша подкова.

Никита вынул разогретую заготовку, быстрыми ударами молотка поправил одну сторону и только тогда бросил в воду.

— Гляди, какой настырный! — удивился Фёдор, — Пока по-своему не сделает, не бросит. Молодец.

— Не будешь настырным, ничего не добьёшься, — заметил Трифон.

— Антип, не боишься, что сын переплюнет тебя в работе? — спросил Фёдор.

— Чего бояться? Сын должен ловчей отца работать. У него и рука твёрже, да и глаз поострей. И будет кому отдать дело: худо-бедно, а без куска хлеба не останется.

— Это верно. Любое ремесло прокормит. Вон и Трифона мельница кормит.

— А ты не завидуй. Свой хлеб я, как и ты, выращиваю. Мельница у меня больше для души, вон Антип знает. А что она прибавку в дом приносит, так это и хорошо. Я со своих по-божески беру, не в пример другим мельникам. Так что не завидуй.

— Да я не к тому. Просто любое дело — оно всегда дело. Иду сейчас мимо Захаровых, а Кузьма тюкает уже, тоже любит свои деревяшки. И, казалось бы, стругай себе плалки, собирай под обручи — вот и кадка. Ан нет. Попытался я как-то собрать, ну, думаю, «не боги горшки обжигают», собрал.

— И что? — спросил Трифон.

— Баба моя увидела, топором разбила, чтобы, не дай бог, люди не увидели. Пришлось заказать у Кузьмы.

— Кузьме не рассказывал?

— Нет. От него только насмешки. Похоже, ему некому передать будет своё ремесло. Петька-то его не хочет заниматься кадушками. Останется деревня без кадушек.

— Ты смеёшься? А вот в округе кто ещё может похвалиться этим ремеслом? Не будет на месте такого работника — будешь рыскать повсюду, искать несчастную кадку.

— Зато у Кузьмы старшие дочки такие безделушки ловкие делают из бересты, — сказал Антип. — Сидим мы с ним у него в сарайчике, летом было. Попросил я попить воды. Подаёт Кузьма мне кружку, сплетенную из бересты, я даже подивился. Так ловко собрана, что я долго разглядывал. Набрал воды — не протекает, попил да оставил воду. Кузьма увидел, засмеялся, говорит, что давно сам всё испытал — не убегает вода. А ещё сказал он, что молоко долго не прокисает в такой посуде. И резных штучек всяких наделано: на стенках для красоты висят в доме, и хлеб они хранят тоже в такой посудине. Вот тебе и дочки. А ремесло доброе у них. Только я не пойму, где они научились. Спросил Кузьму, говорит, что в Бланке у кого-то подсмотрели главное, а потом и сами добились красоты. Захотеть надо. У меня старший сын может работать с железом, но не лежит у него душа. Сделает всё правильно, а вот не станет лишний раз править, как Никита.

— Новость слыхали? — спросил молчавший до сих пор Прохор Томаев.

— Какую новость?

— Волнуется народ в Тайшете да в Суетихе.

— Чего волнуется? — переспросил Иван.

— Недовольный народ. Кто-то жирует, а большинство с голоду пухнут.

В кузнице надолго повисла тишина. Даже Никита перестал стучать и присел на чурку. Мужики задумались каждый над своим. Не забылось ещё, как голодали сами, но не хотелось верить, что теперь, когда у них уже всё нормально, где-то там кто-то голодает. Хочется всё прошлое выкинуть из памяти, но каждый раз старая жизнь догоняет и бередит душу.