Искусство и его жертвы
Шрифт:
Ну а если всё по-настоящему? Упустить такой шанс в жизни? Оскорбить Короля, протягивающего руку?
Заварила кофе. Выпила. Побежала на экзамен по русской истории.
Лекции им читал профессор Середонин — стройный высокий 50-летний мужчина, чуть похожий на Чехова, только без пенсне. Очень строгий, и "отлично" у него получить было невозможно. Говорил: "Я историю знаю сам не на "отлично", а на "хорошо", а студенты могут знать лишь "удовлетворительно". Все его боялись.
Вытащила билет. Первый вопрос — о крещении Руси —
Стала отвечать. Неожиданно профессор выудил из портфеля ее книжицу. И спросил:
— Правду говорят, это ваше?
Покраснела, смутилась, пролепетала:
— Да, мое…
— Отчего "Ахматова"?
— Псевдоним. Хан Ахмат был мой предок.
— Удивительно. Я прочел с большим удовольствием.
— Правда?
— Правда. Ну, давайте свою зачетку.
— Я еще не закончила по первому пункту, Сергей Михайлович.
— И не надо. О крещении знаете отменно. Экзаменовать потомка хана Ахмата по монгольскому игу просто смешно. А по третьему вопросу ничего знать необязательно. Вы поэт — этого достаточно. — Расписался, улыбнулся, кивнул.
Попросил автограф ее на брошюрке. Потрясенная, расписалась тоже.
Поблагодарила, вышла в коридор. Развернула зачетку. Там стояло: "Отлично".
Значит, сегодня ее день.
Дальше — больше: получила письмо от Наночки — киевской кузины. Там она признавалась в любви к ее брату, Андрею Горенко, и его любви к ней, и желании их обоих в скором времени пожениться; правда, их родители против, да и Церковь не одобряет браки между кузенами; ну да как-нибудь. С ходу написала ответ — любит, рада, хочет быть на свадьбе.
Вдруг почувствовала страшный голод, поняла, что не ела ничего со вчерашнего дня, побежала в Елисеевский магазин и на два последних рубля накупила вкусностей — от тамбовского окорока до бисквитов с кремом. Дома чай заварила и устроила себе пир — ела и урчала, словно кошка на солнышке.
От еды даже опьянела. Потянуло в сон, и свалилась, будто бы убитая. Разомкнула вежды только в пять часов. И, как сумасшедшая, начала прихорашиваться к свиданию.
Вечер был спокоен и тих. Небольшой морозец, ни единого дуновения, ни снежинки с неба. Только наст хрустел под ее ногами.
Шла, укутав подбородок в платок. Петербург представлялся ей фантасмагорическим городом, весь залитый рыжим светом электрических фонарей, фар авто и огнями витрин, а по Невскому летели извозчики в санках. В ресторанах играла музыка. На афишных тумбах улыбалась Анастасия Вяльцева, приглашая к себе на концерт романсов "Не уходи, побудь со мною…"
Нюся подошла к названному дому. Это был частный особняк с колоннами по фасаду и с балконом на втором этаже. Позвонила в парадное. Появился тот самый офицерик, поздоровался, пригласил войти. Принял ее пальто. И, пока она поправляла волосы перед зеркалом,
Это была гостиная — милая, уютная, без особой роскоши. Но картины, висевшие на стенах, явно подлинные. Столик, ваза с фруктами. И серебряное ведерко со льдом и бутылкой шампанского. Два бокала. Алые розы в вазе. Розы в январе? Видимо, доставлены прямо из Голландии или Франции.
Села на диванчик. Пальцы сцепила нервно. Слышала, как сердце бьется за ухом.
Только-только успела успокоить дыхание, как вошел Клаус. Был в обычном костюме с галстуком. И платочек виднелся из кармашка. Никаких украшений, колец, даже обручального нет. Только аромат французских духов. Дорогого табака.
Улыбнулся приветливо, так знакомо.
— Здравствуйте, Анна. — Подошел, поцеловал руку.
Встала, поклонилась.
— Здравствуйте, Клаус. Или как теперь?..
— Клаус, Клаус. Я для вас Клаус.
Ловко разлил шампанское: пена замерла на краю бокала, но сбежать вниз по стеклу не решилась.
— Выпьем за вашу первую книжку. И надеюсь, что не последнюю. За карьеру вашу в поэзии. За любовь читателей.
— Мерси, мсье.
Чокнулись, пригубили.
Поднял крышку патефона, вынул из бумажного конверта пластинку, повертел в руках.
— Про фокстрот слышали?
— Нет, а что это?
— Новый вариант уанстепа. Входит в моду. Только что доставили из Америки. Я сейчас покажу.
Накрутил ручку патефона, положил иглу на бороздку. Полилась веселая музыка.
— Ну, смелее, смелее. Это очень просто.
То, что Нюся выше на полголовы, Клауса не смущало. Взял ее за руку и отвел в сторону на уровне груди, а другой рукой обнял за талию. Нюся положила свободную кисть ему на плечо.
— Я начинаю с левой ноги, а вы с правой.
Сделали четыре шага вперед и четыре назад. Клаус считал:
— Айн-цвай, драй-фир… Так, неплохо… Получается.
На счет "фюнф" сделал шаг влево и повернулся направо, а на "зекс" приставил правую ногу. То же самое повторил и с другой ноги. Станцевали вместе.
— Хорошо, хорошо, надо закрепить.
Кончилась пластинка, и поставили ее вновь. Двигались уже слаженно и достаточно бойко. Оба хохотали, как дети.
— Получается, получается!
— Я же говорил: никаких сложностей.
Отдышавшись, выпили шампанского.
Вроде собираясь еще станцевать, обнял ее за талию, притянул к себе — и поцеловал. Крепко, чувственно.
Нюся ему ответила.
Что-то подкатило к ее горлу, и она расплакалась. Глупо, по-девчоночьи.
— Господи, вам плохо? — испугался Клаус.
— Нет, нет, это ничего… — заглянула в его серые глаза. — Просто я люблю вас. Скоро десять лет как люблю. И всегда любить буду.
Он как будто сконфузился и прижал ее голову к своему плечу.