Искусство и его жертвы
Шрифт:
— Отчего же так? — удивлялась она. — Я же не монахиня.
У анахорета шевелились седые брови, собирался в гармошку лоб.
— Ибо на земле ты не станешь ничьей невестушкой.
— Я умру старой девой?
— Нет, не старой, не старой, но девой, — шамкал тот.
Из чего сестра делала неутешительный вывод, что умрет молодой. И рыдала. Кашляла и рыдала. Атмосфера в доме становилась гнетущей. Рождество было не Рождеством, словно бы не праздники, а поминки.
В феврале 1914 года получила от Гумилева письмо, где он предлагал помириться, уверял, что с Высотской у него окончательный разрыв, и еще ему предстояла новая экспедиция в Абиссинию. Ехал через Киев и хотел увидеться, попрощаться по-человечески. Нюся отвечала, что не держит зла и готова забыть прежние невзгоды.
Повидались
Николя возвратился в июле — как всегда, наполненный африканскими впечатлениями, бодрый, энергичный, — и они поехали вместе в Царское Село. Лева ее не помнил и смотрел на мать как-то недоверчиво. Нюся тормошила его, целовала и таскала с собой, ухватив поперек туловища, говоря: "У, какой тяжелый!"
Посреди этой повседневности появился Гумилев с поезда из Питера: побледневший, взволнованный.
— Что произошло? — посмотрела на него Нюся, продолжая нянькать на коленях Левушку.
Муж ответил быстро:
— Война. Я иду на фронт.
Ахнув, перекрестилась:
— Как — на фронт? Ты, с твоим здоровьем?
— Я уже прошел медкомиссию, и признали годным.
— Ты сошел с ума.
— Мир сошел с ума, и я с ним.
Провожали его в августе — рядовым в конную разведку. А неделю спустя Нюся с Левой переехала к Анне Ивановне в родовое имение Гумилевых в Тверской губернии — Слепнево. Здесь, в деревне, вдалеке от центров цивилизации, было вроде бы поспокойнее.
Дорогая Аннушка!
Выдалась минутка, и пишу короткую весточку. У меня всё прекрасно, жив-здоров, сыт и весел. На войне, конечно, стреляют, а недавно пережили налет неприятельской авиации, и, скажу тебе, чувства при этом испытываешь не самые светлые, но Господь милостив, и всё обошлось, а к стрельбе вообще привыкаешь быстро. Конная разведка — совершенно не то, что пехота. Мы, как правило, не на фронте, а в тылу, совершаем только рейды, чаще ночью, чтобы взять "языка" и проверить оперативные данные штаба, а потом снова отдыхаем, составляем отчеты, сибаритствуем, чистим лошадей и оружие. Лишь одна переделка тут случилась труднёхонька, нас почти окружили, и пришлось прорываться к своим с боями. Удалось! Лишь двоих ранило, я отделался легкой контузией и провел в лазарете четыре дня, а когда вышел, то узнал, что за эту операцию награжден Георгием четвертой степени и повышен в звании до ефрейтора. Так, глядишь, и до унтер-офицера дойду! Поздновато, конечно, начинать военную карьеру в 28 лет, ну да ничего, говорят, мне мундир идет.
Как там Левушка поживает? Разговаривает, поди? Спрашивает, где папка?
Маме от меня нижайший поклон, напишу ей отдельно, чтоб не ревновала.
А за сим остаюсь вам верный муж, отец и сын
Николай".
"Дорогой Николя!
Получила весточку от тебя с опозданием, так как ездила в Киев — очень мне хотелось побывать на венчании Наночки и Андрюши. Слава Богу, он белобилетник по здоровью и служить его не берут. Ну а Наночка подалась в сестры милосердия, служит в госпитале — к ним привозят тяжелораненых с русско-австрийского фронта, и рассказывает страшные ужасы. Так что можешь не втирать мне очки, мол, война твоя — дело плевое; я-то знаю теперь, что георгиевским кавалером просто так не становятся, а дают за смелость и мужество, проявленные в бою. Николя, Николя! Ну, пожалуйста, не геройствуй зря; битва за Отечество — дело, безусловно, святое, но не забывай малое Отечество — Слепнево, и жену, и сына, и родительницу свою. Будь благоразумен. (Впрочем, я кому это говорю? Человеку, прошедшему львов и людоедов Африки? Тем не менее
Левушка растет быстро. Говорит почти все, но слегка "подфуфыкивает", как и мой любимый Андрюша. Очень смешное сходство. Анна Ивановна хоть и помыкает нами по-прежнему, но как будто бы не так грозно, как раньше, внук подействовал на нее умиротворяюще, и она вроде сердится поменьше на мое неумение организовать быт.
А стихи я пишу нечасто, настроение кислое, думаю: ну вот, собралось поэзии на второй сборничек, ну издам — и что? Нужно ли это кому-нибудь сегодня? Лирика угасла, правят марши и бравурные гимны. А бравурно сочинять не умею. Даже за деньги. Совестно.
Давеча заходила в гости Марина [30] , загорелая после Крыма (там она жила у Волошина), с мужем теперь в разрыве и повсюду ходит с Соней Парнок. Смотрит на нее восторженными глазами — значит, правда, что они ближе, чем подруги… Сумасшедшая! Впрочем, настоящий поэт должен быть слегка не в себе. Например, как мы (ха-ха!).
Николя, приезжай скорее — на побывку хотя бы. Очень мы соскучились по тебе. Это не фигура речи, это правда.
30
Цветаева (примеч. автора).
А."
Гумилева наградили отпуском к Рождеству 1915 года за особые заслуги и к тому же дали унтер-офицера и Георгия 3-й степени. О подробностях происшедшего никому никогда не рассказывал, отвечая сухо: "Контрразведка — дело чрезвычайно секретное". Видимо, давнишний его начальник по особой работе — Юрий Павлович — с ним сотрудничал плотно. А военная разведка в годы боевых действий — совершенно не то, что в мирные. Гумилев с его дерзостью и бесстрашием, а порой наивностью и доверчивостью ребенка, очень подходил для оперативной службы: доверять командирам всецело и водить врага за нос — главные качества разведчика.
Сообщил матери и жене заговорщицким тоном:
— После отпуска возвращаюсь не на фронт, а в Париж.
— Как в Париж? Почему в Париж? — спрашивали те удивленно и радостно.
— Перебрасывают в особый экспедиционный корпус нашей армии во Франции. Буду заниматься вербовкой абиссинцев, чтобы те воевали на нашей стороне.
— Снова отправляешься в Африку?
— Да, скорее всего.
Нюсю передернуло:
— Африка, Африка! Ненавижу ее.
Но у Анны Ивановны было другое мнение:
— Пусть уж лучше Африка, чем фронт. Меньше шансов получить пулю в лоб.
Левушка играл папиными медалями, с восхищением смотрел на отца в кителе. Лепетал: "Я, когда вырафту, тофе буду фолдатом!" — "Этого еще не хватало, — комментировала мать. — Два солдата в семье — явный перебор". — "А в семье два поэта?" — усмехался Николя. "Да вообще катастрофа!" — восклицала она.
Обсуждали новость: Николай II сам себя назначил Верховным главнокомандующим. Гумилев утверждал, что теперь в войсках неразберихи будет поменьше. Нюся возражала: "Но теперь вся ответственность ляжет на него. За успехи и неудачи. Раньше так не делали. Александр Первый доверял Барклаю с Кутузовым, Александр Второй в турецкую кампанию — брату своему, великому князю Николаю Николаевичу. А теперь все невзгоды повалятся прямо на царя". — "Что ж, на то он и царь, — отвечал супруг. — Тут игра пошла по-крупному — пан или пропал". — "Ну а если — пропал?" — "Значит, Михаил Александрович [31] станет править в качестве Михаила II, он по праву престолонаследования следующий, так как цесаревич Алексей еще мал".
31
Брат Николая II (примеч. автора).