Искусство житейской мудрости
Шрифт:
Действительно, тон книги исключительно высок. Невозможно обвинить в подлости человека, который является автором таких изречений, как:
«Нельзя слишком хвалить человека, который хорошо отзывается о тех, кто говорит о нём плохо» (clxii).
«Друзья – это второе рождение» (cxi).
«Когда менять разговор? Когда начинают скандалить» (ccl).
«В великих кризисах нет лучшего спутника, чем смелое сердце» (clxvii).
«Секрет долгой жизни: веди добропорядочную жизнь» (xc).
«Можете похвастаться тем, что, если бы галантность, щедрость и верность были потеряны в мире, люди смогли бы найти их снова в вашей душе» (clxv).
«Человек чести никогда не должен забывать о том, что он есть, потому что он видит, что есть другие» (cclxxx).
Есть и целые разделы, посвященные таким темам, как прямота (xxix), сочувствие великим умам (xliv), расположению духа (lxxix) и т. д. Не то чтобы он был лишён более тонких приёмов мирских мудрецов. Нельзя пожелать ничего более циничного и жгучего, чем следующее:
«Знай „фишку“
«Проницательный человек знает, что другие, когда ищут его, ищут не его, а свою выгоду в нём и с его помощью» (cclii).
«Правда, но не вся правда» (clxxxi).
«Держите при себе последние штрихи своего искусства» (ccxii).
«Не берите плату вежливостью» (cxci).
«Имейте прикосновение торговца» (ccxxxii).
«Думай с немногими и говори с многими» (xliii).
«Никогда не заводите собеседника, который отбрасывает на вас в тень» (clii).
«Никогда не становись парадоксальным, чтобы избежать банальности 15 » (cxliii).
«Не показывай свой израненный палец» (cxlv).
15
Можно с уважением обратить внимание мистера Оскара Уайльда на эту максиму.
Характерной чертой книги является это сочетание или, скорее, контраст высокого тона и строптивости. Грасиан одновременно мудр житейски и житейски мудр. В конце концов, в этом сочетании нет, казалось бы, никакой внутренней невозможности. Нет никакой радикальной необходимости в том, чтобы хороший человек был глупцом. Всегда испытываешь некоторую неприязнь к Теккерею за то, что его полковник Ньюком порой так глуп, хотя, возможно, этого требовали ирония, пафос и трагизм книги. На самом деле самые святые люди были одними из самых проницательных, по крайней мере, для своих друзей, если не для себя.
Объяснить это сочетание в Грасиане достаточно просто. Он был иезуитом, а у иезуитов именно такое сочетание высокого тона и житейской мудрости является смыслом их существования. И в случае с «Руководством Оракула» это сочетание было легко осуществлено Грасианом или его другом Ластаносой. Ведь Грасиан написал как минимум две серии работ, в которых этот контраст был представлен отдельными книгами. Две из них, описывающие качества героя и благоразумного человека (El Heroe и El Discreto), были опубликованы и представлены в Оракуле 16 . Две другие, посвящённые галантному и осторожному человеку (El Galante и El Varon Atento), упоминаются Ластаносой в предисловии к El Discreto и, несомненно, также представлены в рассматриваемой нами книге. Можно предположить, что раздел «Высокий ум» (cxxviii) или «Благородство чувств» (cxxxi) принадлежит Эль Галанте, а «Лучше быть безумным вместе со всем миром, чем мудрым в одиночку» (cxxxiii) – Эль Варон Атенто. Временами эти два тона любопытно смешиваются: «Выбрать героический идеал» (lxxv) на первый взгляд кажется благородным чувством, но далее Грасиан уточняет его, добавляя: «но скорее подражать, чем имитировать».
16
См. выше, с. xxi. и примечания.
Современность тона – это то, что поразит большинство читателей помимо этих контрастов. То тут, то там можно заметить архаичную ноту. «Никогда не соревнуйтесь» – вряд ли это совет мирского учителя в наши дни. Но в целом в этих сентенциях чувствуется тон современного хорошего общества, который вряд ли можно найти в современных произведениях, например, у Пичема, или даже у современных французских авторов, таких как Шаррон. Причина в том, что современное общество пронизано влияниями, которые представлял сам Грасиан. Высшее образование в Европе на протяжении последних двух с половиной столетий находилось в руках иезуитов или в школах, сформированных на основе плана образования (Ratio Studiorum). А общество в строгом смысле слова ведёт своё начало от отеля Рамбуйе, где половина влияния была испанской. Таким образом, Грасиан непосредственно представляет тон двух обществ, которые задали тон нашему современному обществу, и поэтому неудивительно, что он современен.
Даже в его стиле есть что-то от современного эпиграмматического кольца. Временами присутствует эвфуистическая причудливость, например, «Нужно пройти по окружности времени, прежде чем попасть в центр возможностей». Но, как правило, острота и смысл максимы приближаются к современной эпиграмме. «El escusarse antes de ocasion es culparse» может быть и источником, и образцом «Qui s’excuse s’accuse». Резкость действительно чрезмерна и доведена до тацитовских крайностей. «A poco saber camino real», «Ultima felicidad el filosofar», «Harto presto, si bien». Грасиан изрекает четыре-пять слов там, где современный проповедник произнёс бы проповедь. И всё же я не могу согласиться с теми писателями, которые называют его малоизвестным. Он один из тех писателей, которые заставляют задуматься, прежде чем понять его смысл, но смысл есть, и выражен он достаточно ясно, только кратко и очень часто косвенно, в манере пословиц. Несомненно, на него и его предшественников оказала влияние форма испанской пословицы при составлении афоризмов и максимумов. Я говорю «предшественники», поскольку афористическая литература, во всяком случае, не была новинкой в Испании.
Среди
17
О Пересе см. статью мистера Фруда в его «Испанской истории Армады». Перес был в Англии и принадлежал к кругу Сиднея.
18
«Друзья в наши дни с лицами человеческими, а сердцами грубыми».
На мой взгляд, несколько сомнительно, насколько Грасиан был автором окончательной формы максим в том виде, в котором они представлены в «Оракуле». Те, что взяты из «El Heroe» и «El Discreto», отличаются от своих оригиналов с большим преимуществом. Они более кратки, более точны и менее эвфуистичны. Обращение к читателю обладает всеми этими качествами, и мы можем предположить, что его автором был дон Винсенсио де Ластаноса. Вполне возможно, что именно ему мы обязаны предельной резкостью и остротой большинства максим из «Руководства Оракула». Однако не следует полагать, что все они столь же остроумны и эпиграмматичны, как те, что я процитировал. Грасиан, похоже, благоразумно поместил свои драгоценности в более тусклую оправу. Временами он соперничает с лидерами великой секты платитудинариев, и он может быть столь же банальным, сколь и блестящим. Но даже в таком виде его блеск утомляет, и после пятидесяти максим хочется более фруктовой мудрости, более отвлечённых рассуждений о жизни, как в тех эрудированных, мудрых и остроумных эссе мистера Стивенсона, которые когда-нибудь могут занять более высокое место в литературе, чем даже его романы.
Возможно, в конце концов, усталость, о которой я говорю, может быть вызвана осторожным тоном книги. Чтобы добиться успеха, нужно быть благоразумным 19 ; такова главная мораль книги, а если так, то стоит ли добиваться успеха? Если лишить жизнь элемента алеаторики, стоит ли жить? Что ж, Грасиан встречает вас и в таком состоянии. Примечательно, как часто он ссылается на удачу; как вы должны доверять своей удаче, взвешивать свою удачу, следовать за ней, знать свои неудачные дни и так далее. Является ли всё это признанием того, что, в конце концов, жизнь – слишком сложная игра, чтобы какие-то правила были полезны? Конечно, но в жизни есть одна вещь, которая несомненна, и она выражена Гете в строках, которые я, вслед за Шопенгауэром 20 , поместил в начало своего перевода. В этом мире нужно быть либо молотом, либо наковальней, и слишком большой избыток идеализма означает лишь то, что миром будут править неидеальные люди. Для защиты от обеих крайностей у нас есть парадоксальный совет, который, как я слышал, приписывают мистеру Рёскину:
19
Второе название книги – «Arte de Prudencia».
20
Грасиан был его любимым автором; «Майн Грасиан» он назвал его в одном случае (Memorabilien, p. 505).
«Подготовь себя для лучшего общества, а затем – никогда в него не входи».
Будет ли идеальный человек учиться править миром, изучая максимы Грасиана или кого-либо другого, несколько более сомнительно, по причинам, которые я привёл выше при обсуждении пословиц. Человек, который может действовать по максимам, может действовать и без них, и поэтому не нуждается в них. А противоречий в максимах столько же, сколько и в пословицах. Так, если привести пример из рассматриваемой нами книги, то из Макс. cxxxii следует, что лучше всего сдерживать ожидаемый подарок: «долгожданный подарок ценится выше всего»; тогда как из Макс. cxxxvi мы узнаем, что «быстрота подарка обязывает тем сильнее». Как же нам поступить? Это зависит от обстоятельств, а суждение, которое может решить обстоятельства, может обойтись и без максим. Поэтому я не могу обещать успех в мире тому, кто прочтёт эту книгу; в противном случае мне, возможно, не следовало бы ее публиковать.