Исповедь добровольного импотента
Шрифт:
Вдруг прямо по курсу — великолепный фюзеляж.
Сближаюсь, захожу в хвост. Различаю детали, дедуктирую и суммирую:
Д: 34/165/57. Выглядит моложе. Умеет думать, чувствовать и соображать. С ч/юмора и в/образованием. Скорее классика, чем авангард. Создана для красивой, нежной и теплой дружбы в матримониальном аспекте.
Вираж — и я планирую по ее правому борту. У атакованной вспыхивают габаритные огни. Идем на вынужденную у кассы «Театра комедии».
Я (ровным голосом):
— Интересуетесь Мельпоменой?
Она (легким
— Шекспир моя слабость!
Я (конфидециально):
— Адекватно. Штурвал МИГ-57-го, Шекспир и Прекрасная Незнакомка — все, что мне нужно от этой жизни.
Она (вскользь):
— Чего же не достает?
Я (гипнотично):
— Догадайтесь. С трех попыток.
Она (закатывая очи к небу):
— М-м?
Я (изгнав муху с погона):
— Буквально час назад выпустил из рук.
Она (на афишу):
— Ага?!
Я (постукивая пальцем по лбу):
— Всегда при мне… В подлиннике.
Она (хватаясь за грудь):
— Неужели же?..
Я (нависая):
— Угадали.
Она (обмирая):
— Не может быть!
Я (победоносно):
– «To be or not to be!» — утверждают великие!
Она (обвисая):
— Это так романтично!
Романтика — женский козырь. Мужчина (тем более в погонах) должен владеть инициативой. Молниеносно передислоцируемся в кафе «Емельянова уха». Ей коньяк, себе водку: 150 гр. против 300 гр. Для сопровождения два мясных ассорти.
Первый залп за проведение, что послало сие наваждение. О Элеонора! Второй, поинтимнее, за приятное будущее. Закуривая, перехожу к прозе: излагаю личную позитивную жизненную позицию:
— В жизни все должно быть, Элеонора! И быть все должно не иначе как прекрасно! Но прожить ее надо так, как подсказывает чистое сердце! То есть любить ближнего. Кто к тебе сейчас ближе всех — того и люби! И не как-нибудь, а так, чтобы не было мучительно больно! И не забывай защищать Родину! Родина впитала в тебя ум, честь и совесть нации. Поэтому если даже тебя покинули Вера, Надежда, Любовь — радуйся и полагайся только на себя!
Опростав под аплодисменты третью «соточку», заказываю еще по 150, плюс горячее и выхожу на брудершафт.
Как только женщина сказала тебе «ты» — лови момент.
Расправляюсь с горячим и попутно вникаю в ее бытовую схему:
Мать-одиночка. Сын (маленький подонок) метит на второй год. Сосед (грязный педераст) вколачивает ее в гроб.
Выдаю формулу решения проблемы с пацаном:
Плановое воспитание: из пункта А в пункт Б, из Б в В, из В в Г и т. д. Задача одна: сегодня наметил — завтра кровь из носа (если не выполнил). Потом сам в ножки кланяться будет. А если нет — жизнь изломает. Мордой в грязь и за борт!
Элеонора одним глазом блестит, другим соблазнительно млеет.
С соседом-педерастом не многословлю. Для начала слегка бледнею, затем, сквозанув желваками, извлекаю записную книжку и заношу вредоносное имя на первую страницу крупным печатным шрифтом, а в конце — беспощадный
С этого момента я в фаворе.
— А знаешь что, майор? — напролом через графины надвигается на меня Элеонора.
— В чем дело? — подаюсь навстречу.
— Я все поняла!
Мы соприкасаемся кончиками носов.
— Спокойно!
— Нам нужна твердая мужская рука, майор!
Элеонора ныряет под мой подбородок и выныривает возле уха:
— Истосковались мы по твердой мужской руке — факт! Что ты на это скажешь, майор!
Я легонько куснул ее вспотевшее плечико и отчеканил:
— Рук запачкать не боюсь. В жизни от тюрьмы да от сумы не бегал! Вот она моя натура! Пользуйся!
И протянул ей на выбор две свои пятерни. Элеонора схватила обе, словно получила лыжные палки, и рванула на себя:
— Ой, авиатор, разбередил ты мою дремавшую душу! Эх! — Элеонора отпрянула, и мы задергались в негритянской плясовой.
— Бередежь не для меня! — неистовствовал я ногами в угоду ритма. — Я запалю твои заржавевшие турбины синим пламенем! Эха!
— Не шути с огнем, летун — взрывоопасно! — струилась всем телом Элеонора.
— Опасность — мое кредо! — сжимал я ее могучие струи.
— Ненавижу! — выдыхала она.
— Обожаю! — сглатывал я.
Вот в этой точке сближения мне нужно было (по военной стратегии) резко сменить курс: потребовать счет, оставить на чай, поймать такси и на заднем сидении «Волжанки» погрузиться в жаркие складки влажно-жеманной Элеоноры.
Да. Так бы поступил настоящий военный. Но я был и оставался дилетантом. В самый ответственный момент мне что-то показалось. А как только мне начинает казаться нечто странное, я начинаю сомневаться. В чем? Да во всем! Сомнения… Ох уж эти червоточинки веры. В общем, я заказал сразу 500!
— Ты что алкоголик? — сморщилась Элеонора.
— Спокойно! Высота 10 тысяч — врубаем форсаж!
Да… Сквозь маску великолепного майора, аса-истребителя, стало проглядывать мое исконное «Я». На лице, вместо мужественной вместительности, появилась кислая гримаса преисполненности. Преисполненности чем-то скверным и готовым в любую минуту выплеснуться приблизившемуся прямо в харю.
Элеонора начала подсыхать и косить в сторону. Я реагировал мелким смешком, щурил один глаз за счет другого и опорожнялся саркастическими фразами типа: «Ну-ну!» или «Ха-ха!»
Элеонора пару раз огрызнулась и демонстративно открыла косметичку.
Мое уязвленное «Я», и без того склонное к рефлексии, под гнетом майорского кителя совсем осатанело. К тому же сумма принятых калорий достигла критической отметки. И вот вся эта гремучая смесь разразилась дерзкой утопией. Наперекор всем правилам игры я вдруг решил предстать перед этой мелкомыслящей женщиной в истинном сиянии своей неповторимой личности. Предстать и ознаменовать торжество правды обоюдным попранием всякой субординации в виде публичного совокупления под брызги шампанского.