Исповедь не бывшей монахини
Шрифт:
Я очнулась от воспоминания. Поезд шёл быстро и почти без остановок.
«Пережив снова мысленно часть своей жизни, я не понимаю, что делаю. Всё двигается в совершенно противоположной струе. От всего может возникнуть паника, но этого не происходит. Меня не пугает неизвестность, как будто кто-то ведёт меня по этой дороге», – думала я.
Поезд приближался к Москве. Народ торопливо собирал вещи. Некоторые спали, не слыша суматохи. Нетерпеливые пассажиры
Я вышла из вагона и направилась к метро, чтобы переехать на другой вокзал. Через 30 минут я уже была у пригородной кассы на Киевском вокзале, но последняя электричка ушла 15 минут назад.
– Что же теперь делать? – подумала я.
Пришло решение переночевать в гостинице, а завтра посмотреть Москву и потом уже ехать в монастырь. В тот момент, когда я об этом подумала, услышала громкий призыв маршрутного такси. Человек из рупора оповещал о свободных местах до города, где находилась моя целевая точка.
– Малоярославец… Малоярославец, – кричал водитель.
Я села в маршрутку и через несколько часов была у стен монастыря.
2
9 января 2004 года в субботу я прошла сквозь монастырские ворота. По заснеженной тропинке с дорожной сумкой, которую я кое-как тащила рядом с собой, приближалась к колокольному проходу.
Навстречу мне шла серьёзная монахиня в очках, лицо которой было нахмурено. Я любезно спросила её:
– Подскажите, пожалуйста, где живут монахини Мария и Марфа?
Она всё так же молча показала мне пальцем на ближайшее здание за колокольней и пошла своей дорогой. Я, довольная, постучала в окно справа от двери, в котором был свет. Дверь была закрыта. Из окна, отодвинув шторку, появилась старенькая бабушка и спросила:
– Ты кто?
– Я привезла письмо для монахини Марфы от сына.
Спешно мне открыли дверь и быстро вместе с моими пожитками затянули внутрь. Я никогда не была в монастырях и не знала о правилах, которые там существуют. Уже спустя год я поняла, что это было «преступлением» со стороны этих бабушек, которые без благословения меня приняли и получили письмо от сына. Обычно все письма от родных сначала читала игуменья, а потом, если считала нужным, передавала их по назначению.
Мне налили чай, предложили сладости, а мать Марфа жадно расспрашивала о сыне. Через некоторое время появилась келейница мать Магдалины Лена и сказала, что игуменья пригласит меня на разговор. Ждать пришлось долго.
Лена провела меня в корпус, где находились игуменские покои, посадила на скамеечку возле двери. На улице бушевали рождественские морозы. В помещении было так холодно, что мои ступни замёрзли от ледяного пола. В одних носках, без тапочек я переминалась с ноги на ногу, чтобы хоть как-то согреться. За дверью слышалось детское пение и поздравления на иностранном языке. Время уже приближалось к полуночи. Наконец, толпа детей и сестёр вышла, а через 10 минут пригласили меня.
В
– А духовник у тебя есть?
– Нет, у меня никого нет. Но я в монастырь пришла навсегда, – сказала я уверенным голосом.
– Поживёшь – посмотрим, – она, подошла ко мне, я встала. Игуменья протянула мне руку, я взяла ладонь в свою ладонь, думая, что она желает со мной попрощаться за руку.
– Ты что, никогда благословения не брала? – удивилась она.
– Нет, – сказала я. Она повернула мои кисти ладонями кверху и положила одну ладонь на другую.
– Вот так просят благословение, а когда тебе кладут руку на ладони, то ты должна поцеловать её.
Я сделала всё, как мне сказала матушка.
Меня повели в рядом стоящий игуменский корпус. Я не понимала, почему он назывался игуменским, если матушка живёт в другом корпусе. Узнала я об этом позже: в этом корпусе жил в свои годы игуменства оптинский старец Антоний.
Меня завели в большую комнату, в которой находилось пять кроватей. Мне предложили выбрать на свой вкус. Мне понравилась та, которая стояла в укромном месте, в нише. В помещении было довольно чисто, но жутко холодно. Пока на мне была одежда, я этого не замечала.
Ночью моё тело дрожало. Поочерёдно с каждой кровати мне пришлось снимать одеяла и укутывать себя. В моей голове суматошно пробегали мысли: «Неужели так будет всю жизнь?». Не знаю, удалось мне поспать или нет, но утром я узнала, что сестра, которая меня привела в эту комнату, забыла включить электрическую батарею. В монастыре включали отопление только за 2 часа до сна, чтобы нагреть помещение.
Утром я решила сдать шоколадку и печенье, которые остались после дороги. Я узнала от матери Магдалины, что держать у себя еду считалось грехом в монастыре. Я спросила первую попавшуюся сестру, которая проходила мимо меня, куда отнести сладости, и она направила меня к келарю Наде. Кто такой келарь, я не знала, но судорожно пыталась запомнить такое сложное для меня слово. (Келарь – это должность заведующего монастырской трапезной, кладовой со съестными припасами и их отпуском на монастырскую кухню).
10 января, на следующий день моего приезда, состоялась архиерейская служба. Мне было очень сложно выговаривать такие незнакомые слова, как архиерей, келарь, рухолка (рухольная – это место хранения в чистоте и неповреждённости принадлежащей монастырю одежды и обеспечение ею братии). Владыка, игуменья и сёстры после службы строем пошли в трапезную. У Владыки я успела взять известное мне теперь благословение. Нескольких прихожанок и меня пригласили на трапезу, и мы пошли вслед за строем.
Несколько дней я ходила с мокрыми глазами. Монахиня Силуана, которая шла по пути со мной на послушание, сказала: