Исповедь не бывшей монахини
Шрифт:
– Кто тебе сказал это? Ты сама подумай, праздник и как же вам не приезжать. С тебя бы за это форму снять, но ради праздника не буду это делать. Идите в трапезную и накрывайте там столы – это для всех вас наказание, чтобы следующий раз неповадно было повторять такое, – сказала строго матушка.
Мы пошли в трапезную и работали до прихода сестёр из храма. Между собой послушницы были в недоумении – почему наказали всех. Мы не попали в храм на праздник и обижались на старшую.
В скиту к матери Арсении относились как к игуменье. Сёстры ей часто говорили, что она уже почти игуменья. Ей это нравилось, видно было на лице удовольствие. Она уже серьёзно готовилась к переезду.
Наступала осень, и обычно коров перегоняли на зиму в монастырь. Но на этот раз матушка решила оставить их на Кариже, а вместе с ними и нас. Погода испортилась, приходилось пасти коров до первого снега по грязи и дождю. В один из ненастных дней к нам приехала съёмочная группа, которая по благословению игуменьи снимала фильм про монастырь.
Мы должны были заниматься своим обычным делом: сгребать навоз, вывозить его на тачках по непролазной от грязи дорожке, таскать сено вилами, носить воду в вёдрах и многое другое, а они ходили за нами вслед и снимали. Так мы и не узнали, как называлась передача и фильм, но где-то в архивах до сих пор, наверное, существует запись 2004 года, где мы в разноцветном одеянии совершали подвиг ради Христа.
Наступила зима, выпал снег, и коровы всё время находились в стойлах. Часто выключали электричество, а для нас это была большая проблема. Рано вставали, и нужно было каким-то образом почистить коровник. Утром ещё было темно, и в очередное отключение света оказалась моя смена уборки. В 5 утра я зашла в помещение коровника, расставила свечки по подоконникам и начала убирать навоз. Необходимо было ещё накормить коров комбикормом и отходами. В 6 утра пришли сёстры, и началась дойка.
На этот раз я решила попробовать подоить самую тяжёлую корову Марту. Тяжёлой её называли сестры. Марта была молодая чёрная и очень своенравная корова. Мне она показалась лучше тем, что её упругие соски были легче в доении, в отличие от мягких сосков Рыжки.
К концу декабря в Кариже участились пожары. Зимой в деревне практически не было людей. Видно, этим и пользовались воришки, которые поджигали дома один за другим. Матушка приняла решение перевести коров и нас в монастырь. Мы собрались, упаковали вещи и погнали коров по снегу домой. Необычная картина открылась перед взором встречных людей: монашки бегут по снегу вместе со стадом прыгающих коров.
Я продолжила работать на коровнике в монастыре. Это длилось ещё целый год.
Очень редко мне давали послушание просфорницы. В основном я каждый день после коровника шла в просфорню, чтобы успеть до начала службы замесить тесто. А пекла просфоры мать Амвросия.
Матушка время от времени ругала на занятиях мать Амвросию за то, что она считает себя умнее игуменьи. Она постоянно напоминала монахине о её презрительном отношении к ней. Когда-то после приезда из Иерусалима, где мать Амвросия по благословению владыки была на послушании в Горнем монастыре целый год, она заявила, что матушка со своей малоярославецкой колокольни не может понять её возвышенных чувств. Зря она сказала об этом в своих помыслах, потому что их узнали потом все сёстры, и в придачу она получила постоянное напоминание и укорение об этом на все годы.
На праздник Воздвижения Креста Господня мы были все в храме. Планировалась ночная
У меня в то время была бессонница. Я сказала матери Арсении по этому поводу:
– Я не смогу уснуть.
Мать Арсения передала по телефону мои слова матери Серафиме, которые дошли до матушки, сразу же прилетело благословение идти мне всё-таки спать, но уже с ноткой наказания.
Промучившись в кровати, я так и не смогла сомкнуть глаз. За нами прибежала из храма сестра и сказала быстрее бежать на службу на вынос Креста. Служба закончилась, и мы пошли на коровник.
После работы нам нужно было спешить в храм на ночную службу. Сил, конечно, не было для молитвы. Очередной сюрприз ждал меня после службы. Благочинная передала мне благословение матушки игуменьи:
– Ты сейчас пойдёшь на коровник, а после коровника тебе благословила матушка церковничать на позднюю Литургию.
Потом она добавила иронично:
– Это для того, чтобы ты потом смогла заснуть.
Я держалась всю Литургию, как могла. Чувствовала себя не очень хорошо, я уже была сутки без сна. Мне казалось, что после Литургии мне всё-таки разрешат отдохнуть, но наказание продолжалось: мне пришлось идти на коровник и после второй Литургии, и после службы вечером. После коровника я пошла в келью для отдыха, уже было поздно, и меня, наконец, оставили в покое, это означало, что меня достаточно проучили.
5
Прошло 3 дня, как мы вернулись с коровами в монастырь. На третий день наш скит в Кариже сгорел. Но это произошло случайно, не от поджога неизвестных, а из-за искры. В скиту остались только мать Арсения и мать Ксения, которая и затапливала печь. Она объяснила, что ночью искра выстрелила из топки незаметно. Второй этаж дома был деревянный, поэтому вспыхнул как спичка. Мы наблюдали за пожаром за 5 километров от Карижи из монастыря.
Все, кто был в скиту, не пострадали и сразу же приехали в монастырь. На следующий день был разбор полётов. На занятие пришла матушка, и началось обсуждение темы пожара. Виноватыми оказались все: и мать Ксения как нарушитель благословений, и мать Арсения как старшая скита, которая из-за блудного общения с рясофорной послушницей Ириной довела скит до такого состояния. С матери Арсении слетела форма – это означало, что матушка благословила снять ей монашескую форму и ходить как послушница, при этом 40 дней нельзя было причащаться. Наказания и обличения проводились для профилактики, чтобы неповадно было другим, но и для смирения самой сестры, конечно.
На занятие часто матушка ругала то одну, то другую сестру, то нескольких сразу за блудные отношения. Например, какие-нибудь сёстры были замечены кем-то в смехе или разговоре, да не один раз – это был повод для такого обвинения.
Однажды таким поводом стала я. На очередном ночном дежурстве в Троицком корпусе я услышала странный звук, доносящийся из иконной мастерской. Я подошла ближе, дверь была закрыта, но из-за двери слышны были звуки вздоха и покачивания. Что я могла подумать, услышав это? Конечно, после постоянных обвинений сестёр в лесбиянстве – только это. Моему ужасу не было конца. У меня был шок. Я написала об этом матушке, и, естественно, начались разборки по этому поводу. Были вычислены две сестры, которых вызвали к матушке на ковёр. Не знаю, какой разговор провела матушка с этими сёстрами, но на следующий день она подозвала меня в храме к себе и сказала: