Исповедь Оранты
Шрифт:
И только величавая гордая птица, расхаживающая походкой победителя по мокрому серому карнизу, напоминала о только что случившейся драме, прерванной лоснящимся крылом. Она как будто ждала чего-то, сверкая мрачными зловещими глазами.
Внизу Шейну ждало такси. Она как можно быстрее села внутрь, и машина неторопливо поехала по шоссе, оставляя после себя едва заметные следы от автомобильных шин.
Черная птица, сидевшая на карнизе, сделав большой взмах крыльями, тотчас взлетела…
Глава 13.
Мелькание дней в калейдоскопе человеческой жизни останавливает чья-то рука. Иногда его останавливает рука того, кому эта
Виктор Лебель с самого утра находился в состоянии, которое следовало бы описать как легкая ажитация. Он знал, какой непростой сегодня предстоит для него день. Похороны Джоанны – место, где соберутся все подозреваемые в таинственном убийстве. Он непременно должен быть там в назначенный час. Лицо человека, его мимика, телодвижения, жесты, позы, речь, тембр голоса, взгляд, походка могут поведать знающему интерпретацию, которая будет, несомненно, полезна, если не сказать, станет важной зацепкой в раскрытии дела.
В расследовании преступлений всегда приходится иметь дело с психологией человека, его светлой и темной стороной, закрытыми, теневыми краями его психики. Самое опасное, с чем приходится сталкиваться на этом пути – это ложные тропинки, которые уводят так далеко, что перебраться в начало дороги не так то просто.
Виктор Лебель был довольно самоуверенным человеком, что нередко бывает свойственно молодости. Его всегда привлекали тайны, скрытые под слоем правды и лжи. Как сложно иногда отделить одно от другого! Порой ложь может перерождаться в правду в одном предложении, хотя, чаще бывает все же наоборот.
Мир загадок и секретов притягивал математически сложенный ум молодого детектива. Без них он не мыслил своей жизни. Если их не было в реальности дней, то Лебель часами просиживал за сложными запутанными логическими задачами, тренируя свои мыслительные способности и находя в этом смысл своего существования. Он искал трудностей, он жаждал неразрешимых на первый взгляд головоломок. А, как известно, кто ищет, тот найдет. И вот, трудности сами нашли его.
В четверть двенадцатого Виктор Лебель покинул здание полиции, чтобы разрешить непростую трагедию жизни девушки, которой случилось умереть на своей собственной свадьбе. Он успел как раз вовремя. Все присутствующие находились в зале, где состоялось прощание с покойной. В воздухе витал дым фимиама. В кадиле горел ладан. Сладковатый запах смолы распространялся из чаш, висевших на позолоченных цепочках. Вдыхая в себя этот благовонный аромат, Виктор Лебель чувствовал легкое головокружение и умиротворение. Никакой суеты не было. Собравшиеся мирно сидели на деревянных скамьях, и, казалось, были погружены в некий транс голосом, монотонно, но отчетливо, произносившим слова молитвы, музыкой, окутывавшей помещение реквиемом прощания и упокоения, благоуханиями религиозных курений.
Когда прощание с покойной было завершено, все сидящие встали и последовали за похоронной процессией на кладбище, где все уже было готово к их приходу. В зале осталась сидеть только одна девушка. Виктор Лебель сразу ее узнал. Это была Шейна. Шейна Демер, подруга
Он подошел ближе. В бледных руках она сжимала две молочно-белые хризантемы, голова была слегка наклонена, волосы отдельными прядями разбросаны по плечам. Шейна сидела несколько скованно, будто замерла на мгновение, и только руки ее отображали жизнь, когда кончики пальцев дотрагивались до тонких, почти ювелирных лепестков нежно-меланхоличного цветка.
– А вы ведь не обо всем нам тогда рассказали? – прервал молчание Лебель, разбив тишину лишь несколькими звуками.
– Что? – послышалось в ответ слабое слово, разбавленное таким же еле различимым эхо.
– Виктор Лебель, – представился мужчина в черном костюме, – я расследую это дело. Вы не помните меня? – с удивлением на лице спросил он.
– Нет…я…конечно я помню вас… Вы подошли так неожиданно, я не думала, что здесь кто-то остался. Все ушли на похороны, – со значительными перерывами во фразах добавила Шейна.
– А почему вы не последовали за всеми? И, кстати, вы еще не ответили на мой первый вопрос, – с едва обозначившейся на лице улыбкой сказал Лебель.
– Простите, – Шейна внимательно посмотрела в глаза стоящего рядом мужчины, – но я, я забыла ваш первый вопрос.
– Не думал, что за такое короткое время можно забыть, о чем шла речь в разговоре, хотя, вполне возможно, под воздействием чувств вы не совсем ясно воспринимали мои слова. Что ж, дам вам вторую попытку: что вы не договариваете?
– А вы думаете, что мне есть, что скрывать? – немного вызывающе произнесла Шейна.
– Полагаю, да. Иначе я не стал бы задавать вам такой вопрос.
– Простите, но мне уже пора идти, а если вы считаете, что я что-то недоговариваю, то это ваша работа узнать – что. Я вам, к сожалению, помочь ничем не могу.
Шейна взяла лежащую рядом с ней небольшую сумочку, встала со скамьи и стремительно вышла, если не сказать выбежала из зала, который все наполнялся и наполнялся с каждой новой минутой свежими дымовыми парами фимиама. Виктор Лебель спокойно вздохнул и сказал самому себе:
– Я узнаю это, поверьте мне Шеннен Демер, узнаю, что вы скрываете. И более того, вы сами обо всем мне расскажете, запомните это.
Глава 14.
Лебель стоял в некоторой отдаленности от основной массы людей, собравшихся за тем, чтобы сопроводить Джоанну Кольстад в последний путь. Его руки были скрещены на груди, глаза плавно пробегали всех присутствующих, подмечая мельчайшие и не представляющие, на взгляд обывателя, никаких сведений, детали.
Шейна изредка поворачивала голову в сторону Лебеля, и, когда их взгляды соприкасались, тотчас оборачивалась назад. По всему было видно, что ей не нравилось, что инспектор изучает ее.
Сивилла Кольстад с легким раздражением на бледном лице равнодушно наблюдала за происходящим. Но как часто за безучастностью скрывается тончайшая отзывчивость души, струна, задетая чьей-то рукой, непременно откликается на это действие гаммой переливчатых звучаний, но люди научились заглушать, или, вовсе подавлять в себе реакцию лютни.
Руперт с неизменной для него претенциозностью и дипломатической сдержанностью тоже не выдавал особых чувств, лишь слегка иногда опуская глаза, будто прячась за веками от взглядов, оброненных на него окружающими людьми. Его невозмутимости и спокойствию можно было найти логическое объяснение, но разве так должен вести себя убитый горем муж?