Исповедь Оранты

Алеся Ледео

Ветер ласкал ее волосы, солнце целовало кожу, мысли поднимали Шейну в небо – безмятежное и голубое, как глаза ангела, играющего на арфе. Кружась в нежном летнем воздухе, Шейна не сразу заметила человеческое лицо. Оно приближалось все ближе и ближе. И, когда, наконец, Шейна остановила свое кружение, оказалось прямо перед ней – улыбающееся, красивое, такое знакомое… Лицо ее подруги Джоанны. Да, оно находилось прямо перед оторопевшей от неожиданности писательницей.

«О Боже!», – вскрикнула она, – «Этого не может быть!»

Шейна попыталась открыть глаза – тщетно. Веки ее не слушались. Она чувствовала, что лежит в своей кровати, что все,

что она сейчас видела, было просто сном. Но почему же она не может пошевелиться? Что с ней произошло? Как-то Шейна читала о летаргии, когда живых людей принимали за мертвецов, так как у них отсутствовали какие-нибудь видимые признаки жизни.

Со стороны кажется, будто все физиологические процессы останавливаются, хотя на самом деле, они просто замедляются, и человек погружается в длительный сон. Шейна попробовала пошевелить пальцем – не получилось. Она мысленно приказала себе открыть глаза, но никаких действий на ее команду не последовало. Не на шутку испугавшись такого непривычного состояния, казавшегося более чем реальным, потому что Шейна была уверена в том, что уже проснулась, девушка разобрала, как кто-то, еле слышно произнес ее имя. Слух не исчез – она прекрасно могла воспринимать звуки. Затем последовало довольно сильное дыхание позади ее головы, но так как Шейна не могла не то что пошевелиться, но даже приподнять веки, она не увидела, кто стоял за ее кроватью, и был ли вообще там кто-то.

Когда дыхание стихло, к Шейне вернулась способность двигаться. Она немного пошмыгала носом, радуясь этому незатейливому действию. С каким удовольствием она пошевелила пальчиком! Немедленно обернувшись, Шейна, конечно же, никого не увидела. Снаружи было еще темно, но незанавешенные окна пропускали в комнату достаточно света для того, чтобы довольно четко рассмотреть все находившиеся там предметы. Схватив, лежавший у кровати мобильный телефон, Шейна глазами впилась в цифры, отображающиеся на его дисплее холодным синим цветом. Часы показывали три часа шестнадцать минут. Шейна была несказанно рада обретенной вновь способности двигаться, но ей все равно было немного не по себе. Она ощущала присутствие кого-то постороннего в комнате, хотя глазами никого не видела. Было ли это наваждением? Шейна не знала. Да и вряд ли кто-то смог бы ответить на ее вопрос.

Предположение о летаргии отметалось само собой. «Вряд ли она проходит так быстро», – думала Шейна. Что же это тогда было? На некоторое время ее лишили способности двигаться, ее руки и ноги словно парализовало. Почему? Кто-то хотел остаться незамеченным, ведь Шейна ощущала чье-то дыхание так явственно. И это безусловно был человек, исходя из того, что животные не обладают даром речи, скорее всего женщина или девушка, хотя она могла ошибаться. Этот кто-то говорил шепотом и еле слышно.

Теряясь в догадках, Шейна снова попыталась заснуть, время от времени приподнимаясь с постели и оглядывая на всякий случай комнату. Но все было тихо. Через некоторое время глаза Шейны закрылись, и она погрузилась в сон.

Утром произошедшее ночью не казалось таким уж реальным. Ей с трудом представлялось, как можно быть не в состоянии пошевелить рукой или ногой. Хотя отголоски страха остались. По ним Шейна поняла, что все это действительно с ней произошло. Кресло, которое с радостью приняло ее в свои шиниловые объятия и чашка горячего чая с куском вчерашнего пирога привели ее в чувства. Ночной страх испарился, словно его и не было. Шейна снова принялась за работу, стуча пальцами по клавишам клавиатуры,

будто играя какую-нибудь шаманскую мелодию, захватившую ее немедленно и не отпускавшую до вечера.

Глава 11.

Интоксикация чувствовалась во всем. В душном, сжатом воздухе, наполненном целой гаммой различных запахов, смешивались в беспорядке и сочетались между собой десятки всевозможных ароматов, отчего начинала кружиться голова. В таком водовороте хаоса немудрено было потерять сознание, надышавшись входившей в легкие тяжелой для восприятия всеми органами чувств, массой.

Самое страшное – от этого никуда нельзя было деться. Невозможно просто в один миг перестать дышать и продолжить свое существование, как ни в чем не бывало. Это прекрасно понимала Сивилла Кольстад, глядя прагматично-циничным взглядом в окно кафе, выходившее на тротуар, наводненный суетливо спешащими людьми.

Она поднесла к своему лицу бумажный платок, пропитанный цветочными духами, но даже это не спасало положения, в котором она оказалась по глупому стечению возникших обстоятельств, ставших для нее чем-то вроде пытки, мучившей ее и без того загруженное мыслями сознание. Духота в помещении все нарастала, от этого, как казалось Сивилле, запах усиливался, разъедая клеточки мозга, размягчая или растворяя его.

Рядом пронесся горький запах кофе, который был настолько сильным и настойчивым, что смог просочиться даже через бумажный платок, который она все сильнее прижимала к лицу.

Глаза слезились, но она пыталась не подавать вида. И у нее это неплохо получалось, по крайней мере, поначалу.

Сивилла выглядела отчаявшейся. Да, именно это слово необычайно подходило ей. Что-то трагическое было в ее облике, причем не только в данный момент. Наконец, салфетка, которую она прижимала к лицу, сделалась мокрой от слез, и Сивилла без сожаления скомкала ее при помощи своих длинных бесцветных ногтей.

Глаза девушки постоянно бегали в поисках кого-то или чего-то. Время от времени она смотрела на часы, и то и дело на дверь, в которую по обыкновению заходят посетители. Больше Сивилла ждать не могла. Прошло уже около получаса, но зная привычку Руперта всегда опаздывать, будь то встреча с друзьями или официальные дела, она все равно не находила себе места, теребя все, что попадалось под руки.

Наконец, появился Руперт. Он выглядел слегка раздраженным, но это не бросалось в глаза, чтобы быть столь очевидным. На нем был строгий черный костюм и темно-синий галстук, в руках он держал барсетку из натуральной кожи.

Увидев Сивиллу, он без промедления направился к столику, откуда за ним наблюдали два матовых серых глаза, словно объективы камеры, прослеживая каждое его движение, не выпуская его фигуру из пределов видимости.

Девушка тоже была сильно напряжена. Об этом говорили ее неровные, порывистые движения и бегающие беспрестанно глаза.

– Наконец-то! – сорвалось с ее сухих прозрачных губ, – Я уже думала, что ты не придешь.

Резкий голос грубо и бегло ответил ей:

– Нам не следовало видеться – это неосторожно с нашей стороны.

– Мне необходимо было увидеть тебя. Ты даже не представляешь, что я пережила за эти несколько дней, Руперт, ты должен меня выслушать, пожалуйста, – взмолилась Сивилла, протянув свою бледную костистую ладонь к загорелой руке своего собеседника.

– Если ты собираешься плакаться мне о своей незавидной доле, то мне, пожалуй, лучше уйти. Честно говоря, – добавил Руперт, – я вообще не хотел сюда приходить.