Исповедь палача
Шрифт:
„Во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь.” — Несколько тысяч лет назад эту святую банальность произнес царек небольшого царства расположенного где то между Азией и Африкой. И за прошедшее время в принципе ничего не изменилось.
Знание этого человека было страшным и скорбным. И этим знанием владели уже многие, очень многие. Но и они ничего не могли сделать. Правильнее сказать — почти ничего. Но для любого обреченного, приговоренного к смерти узника — слово почти звучит вовсе не набатом неминуемого и страшного, а робким колокольчиком надежды. Ведь почти — оставляет маленький шанс на… на…. Да на что угодно! Приговор может быть пересмотрен, его помилуют или наложат мораторий на высшую меру! Нет!? Ну, тогда или веревка оборвется, палач заболеет
Люди, которые сидели в комнате тоже знали значение слова почти, и пытались сделать свое знание ЭТОГО из абсолютного по крайне мере в возможное. По сути — они пытались торговаться с судьбой.
Но что делать, если обычные методы, методики и приемы не могут дать нужного и надежного результата? Тогда надо обратиться к необычным. Разве это не очевидно!?
Нет, к ним, к этим самым необычным методам обращались и ранее, но только не по такому поводу и не в таких масштабах.
«Медиум и провидец. Гер Иоганн Шпульке. Гамбург, Фридрихштрассе, 38.» — курсор мышки зацепит про-файл медиума и стремительно вырвет Гера Шпульке проживающего в Гамбурге из базы данных, в которой доселе мирно уживались черные и белые маги, ведьмы, колдуны, колдуны Вуду, закарпатские мольфары, и прочие шарлатаны. Впрочем, и в навозе находят алмазы. А с точки зрения этого самого аналитика Иоганн-Вильгельм Шпульке был если не алмазом в куче навоза из псевдо-предсказателей и штопальщиков прохудившейся ауры, то по крайне мере жемчужиной (конечно, если о жемчужине можно сказать в мужском роде).
И тому было несколько причин — про-файл гамбургского медиума был отмечен такими важными пунктами как: психически здоров, контактен, лоялен, степень предвидения — аномально высокая.
Тот, кто сейчас работал над этой про-файлом гера Шпульке, был одним из носителей знания. И знание было простыми и страшным — этот мир, эта цивилизация умрет. И даже известна дата гибели мира. А еще аналитик начинал догадываться, что могла чувствовать вещая Кассандра, которая предсказывала гибель Трои, и которой никто не верил.
Это мир был цветком — цветком красивым, благоухающим, но цветком уже срезанным. Те, кому было положено знать — это знали. И как пилоты гибнущего пассажирского лайнера они хотели спасти не только и не столько пассажиров в салоне самолета, на которых им по большей части было плевать, сколько себя, свои семьи, и свой образ жизни.
«Анна Волик, Украина, Житомирская область, село, улица, дом, телефон контактного лица — дочери, и приписка — возможно еще жива. Контакта (через дочь Нелю, телефон Нели). Отзывы о сотрудничестве — положительные» — это немного другая база, предоставленная коллегами из Центрально-Украинской унитарной республики, так, кажется, они сейчас называются. Но принцип ее формирования примерно тот же, хотя она и не так подробно структурирована. И несколько секунд спустя 98-летняя Анна Волик из Житомира станет соседкой Иоганна-Вильгельма Шпульке из Гамбурга.
И все так и будет, но не сейчас, а чуть позже, несколько лет спустя. А пока что и Гер Шпульке, и еще бодрая старушенция Анна Львовна Волик не знают, что заинтересуют аналитика из объединенной группы нескольких спецслужб, да и сам аналитик, занесший их в особый список, не знает, что через пять лет он будет работать в таком странном объединении. Все это в недалеком будущем… А пока что небольшой пассажирский самолет просто летит, связывая в одну ломанную линию страны, культуры и континенты. На его борту, не считая пилотов и стюардессы, всего восемь человек.
Правильнее сказать их было семь и один, поскольку это самый один, некий Ян Гутман, был придан им, что называется, в довесок буквально за пару суток до вылета. Но Линю Бяо, который и возглавлял торжественную делегацию, приемную комиссию или инспекционный комитет — называть это можно было по разному, был даже немного рад такому стечению обстоятельств. Куратор проекта «Темпос» был очень образованным, технически подкованным и трезво мыслящим человеком. И при этом, как ни странно,
У Линя Бяо за его долгую жизнь было много кличек, и там, куда он сейчас летел, его за глаза его называли Ломоносовым. Хотя если внешне с великим помором маленький, заплывший жирком и стремительно лысеющий китаец, имел мало общего, то вот в стиле работы — параллели просматривались. Так же как и Ломоносов — Линь Бяо не был ученым в чистом виде. Были в его команде спецы знавшие и умевшие куда как больше. Талант Линя был в другом — он был организатором и администратором талантов — научных талантов. Найти, уговорить, мотивировать гения, увидеть в выпускнике ВУЗа ценного научного сотрудника, спаять коллектив высоколобых умников с завышенной самооценкой, прекратить внутригрупповую грызню и заточить их на новый прорыв — лучше всего это получалось только у заместителя научного департамента корпорации и куратора проекта «Темпос» Линя Бяо.
О том, как его зовут за глаза Линь Бяо — отлично знал. И это ему даже немного льстило. Ни чем не хуже «выскочки», «толстого» или «зануды» — его прозвищ в школе, армии или на кафедре универа. И сейчас этот Ломоносов ждал. До того как самолет окончит чертить над странами и континентами длинную ломаную линию, и запросит посадки, оставалось около 15 или 16 часов. Почти все члены его команды занимались обычными в таких делах вещами — или уже спали, приняв снотворное, или собирались заснуть. Впереди были несколько утомительных суток, и люди знали, что силы стоит расходовать экономно.
Из общей картины выбивались лишь двое членов команды — он сам да еще этот новенький. Один в очередной раз, пользуясь временно предоставленными допусками, в очередной раз пытался разобраться в ворохе файлов, документов и презентаций, морща лоб, и проговаривая слова, словно пробуя их на вкус. А второй ждал — ждал, когда первый поймет, что ответ не несколько важных вопросов можно получить лишь в устной форме. Потому как ТАКОГО в документах обычно прочитать нельзя.
Тот, кого Линь про себя окрестил новеньким — самый молодой из членов приемной комиссии отличается редкой проницательностью. Так Линю говорили примерно за неделю до полета. А к концу 2-го часа полета глава комиссии снова убедился, что его информаторы не врали. Гутман не стал биться головой о стену. Он просто подошел к пожилому человеку, затем, спросив разрешения присесть, произнес, слано бы в никуда, глядя в иллюминатор: — Нас тут восемь человек, впереди еще 15 часов полета, и господа Юн, Шэн, Кэ, Лин — из отдела исследований, и Жао с Минем из безопасности решили отдохнуть.
Ответом ему был молчаливый кивок. Старик словно приглашал собеседника продолжать говорить. И Гутман продолжил: почему не сплю я — понятно. Допуск с категорией „Нюйва”, такой же, как и у господ, — кивок в сторону спящих, — я получил лишь за сутки до вылета. И почему я пока не принял снотворное — понятно.
Снова кивок и легкая улыбка, не добрая, но явно подталкивающая «новенького», как про себя Линь стал называть Гутмана, продолжить свои логические выкладки. И Гутман снова продолжил: — А еще я обратил внимание на две вещи. Первая — даже имея допуск „Нйюва” я не смог найти ответы не несколько вопросов по объекту 127 и проекту «Темпос», для меня очень важных. И, — он сделал паузу и посмотрел в глаза господину Линю, — я заметил, что последний час вы не раз и не два смотрели в мою сторону и чему-то усмехались. Словно я ищу черную кошку в темной комнате…