Исправление настоящего
Шрифт:
— Он сказал, что ты…
— Это верно, — кивнула она, — я твоя дочь. Поэтому и хотела тогда тебя отравить в машине, что ты бросил нас и твое счастье, что выжил, в планы это не входило.
— Разыгрываете финальную сцену в спектакле? — ошарашенный Погорел не поверил ни одному слову наркоманки.
— Устала я, — произнесла она обреченно, — так что я лучше пойду.
— Иди-иди, милая, — рассмеялась в истерике Кэт, — если жить надоело. Тебе же сказали, дура, заминировано!
— Пусть идет, — произнес спокойно Погорел.
— Животное! — воскликнула Кэт. — Это же твоя дочь! Застрелись, пока у тебя еще есть возможность.
— Заткнись, — процедил сквозь зубы новоявленный папаша. —
— Рыжая — тоже спектакль?
— Ступай, — прохрипел Погорел, — в тебя стрелять они не будут. Им надо, чтобы я убил тебя собственными руками, в чем вся и фишка. Не умрешь сама, меня заставят тебя пристрелить, так уж лучше так. Чего уставилась? Иди… Говорил же тебе, держись подальше от всего этого, сама виновата.
— Ну ты и сволочь, Погорел, — покачала головой Кэт. — Даже, если она и не твоя дочь, будь мужчиной, застрелись, зря я тебя не пристрелила, мерзавца.
— Раскудахталась!
— Это ты-ы… продолжение спектакля, — осенило ее вдруг, — а не эта бедняжка. Мстишь дурехе за клофелин? Или на пару с этим, — кивнула она в сторону ряженного злодея, — очищаете пространство от лишних претендентов на куш? А меня вы убьете сразу после нее?
— Кукловод все равно меня живой не отпустит, — произнесла обреченно Эльза. — Впрочем, как и вас, так что минутой раньше ли или тремя позже, какая уже разница.
— Один дерет, другой дразнится, — прорычал Погорел. — Иди, сказал, нет там никакой растяжки.
— Стой, дура, он тебе не поверил, — тут же приказал кукловод, подошедший к этому моменту уже так близко, что можно было даже рассмотреть все его отвратительные черты лица. — И кто из нас большая сволочь, я или он? Съела… Ради своей мести твой папочка пожертвует всем, включая и тебя. Погорел, — оскалился ряженый в сволочной ухмылке, — даю тебе последний выбор, забери у сучки под деревом свой ствол с одним патроном и реши все сам. Даю слово, что двое оставшихся останутся живы.
— Засунь его себе в…
— Эльза, а хочешь, можешь сама сыграть в игралочку, кому долго жить, а кому прямо сейчас подыхать. Пристрели своего папочку, ведь это он втравил тебя во все это и лишил мамочки. Или… или я прикончу вас всех, а оружие вложу в руки дохлого пилота, которого и сделаю крайним. Перейму, так сказать, чужой опыт, — взглянул он хитро на Погорела, — не так давно ты же уже проделал такой фокус, верно? А ведь те никудышные людишки тоже хотели жить, чем вы лучше? Ну, думайте, у вас минута, чтобы попрощаться, — улыбнулся он и направился к своему богатству в изувеченный кукурузник, даже и не думая никого из присутствующих оставлять в живых. Но так здорово было поиздеваться напоследок, что он просто не смог отказать себе в этом последнем удовольствии. И уж если этот отставной офицерик позволил своей дочери войти в самолет, чтобы та смогла спрятаться за стенкой от снайперского выстрела, не поняла, дуреха, то и ему тоже нечего было опасаться. С такими мыслями кукловод и скрылась из виду, а уже через минуту, растянувшуюся для некоторых до вечности, появился в двери с пачками пахнущих богатством денег в руках, счастливый и довольный обладатель баснословного состояния.
Прокаркал где-то наверху черный ворон, срываясь с сухой ветки и цепляя крылом корявый сук, которой с треском и устремился вниз на пребывающего уже в вечном блаженстве, отошедшего от мирских дел Владлена Ильича Босяткина, так погрязшего в своих гадостях, что даже пребывая уже полчаса на том свете, все еще продолжающего гадить на этом. Он так и ушел с зажатым в скрещенных на животе руках, дистанционным пультом, которым и собирался в экстренном случае привести в действие взрывчатку, искусно спрятанную в одном из манекенов, чего так и не
— Ложись, — прохрипел дико Погорел, сбивая оглушенную Эльзу прямо на сползшую вниз еще больше ошарашенную Кэт, прикрывая своим телом обоих. Взрыв был такой мощности, что тысячи обгорелых купюр еще долго потом взвешенной массой кружили в воздухе, устилая поле никому уже ненужной бумагой.
— Еще одним участником спектакля меньше, — прошептал он, констатируя факт чужой смерти, пытаясь подняться с распластанных женщин, но так и не смог, придавив их еще больше своей безвольной уже массой.
— Да вставайте же, — Кэт попыталась спихнуть с себя обоих, — нашли подстилку, я хоть и блондинка, но все же не римская блядь, подмахивать тут обоим!
— Я не могу, — прохрипела виновато девица, — он и меня придавил.
Произнесла и принялась из последних сил пробираться к свободе, что ей в конце концов и удалось сделать, после чего она перевернулась на спину и принялась молча созерцать такое родное сквозь корявые сухие ветки небо, не веря еще в свое такое живое и земное счастье, что все закончилось и она жива. Кэт вообще разревелась, дав волю слезам, наблюдая в истерике, как заокеанское зло красиво укрывает все вокруг, включая и раненного осколком в спину или даже убитого своего непутевого защитника.
В белом костюме и с бокалом красного вина он, боса нога на ногу, восседал в гордом одиночестве сейчас за пустым столиком на краю какого-то великолепного водопада, куда, скорее всего, мечтал попасть еще при жизни, а вышло только уже после смерти. Сам сколько раз видел на дорогах — сбитый машиной труп в одной стороне, а его ботинки — обязательно в другой. Ну да ладно, Иван его предал, а Кира где, почему ее нет за столиком, неужели и она тоже предательница? Беспомощно оглядываясь, он вообще уже не понимал, что происходит: он здесь, а где все остальные, все те, которых он так и не спас? Мужчина тяжело поднялся, так и не пригубив вина, и решительно направился к краю водопада, чтобы уж навсегда покончить еще и с этим миром, в котором даже выпить не с кем. Одним махом, как говорится, всех зайцев…
Выжженные солнцем горы и раненый Иван с одной гранатой на двоих в обнимку с ним, окурок на двоих и вся еще жизнь впереди. Еще немного, еще чуть-чуть, последний бой, он трудный самый… Снимок в траурной рамочке на стенке, где они двое сняты в фотоателье, он стоит, а Иван сидит — оба в форме и молодые. Он шел к краю обрыва прямо по воде, чтобы уже в следующую минуту сорваться и обрушиться, сломя голову, вниз вместе с тоннами низвергающейся в пучину вод. Вытирал слезы и не понимал одного, что же это за жизнь такая, если даже самые надежные в ней люди предают? Или только самые близкие и предают, кому ты больше всех доверяешь, а чужие просто используют в свое удовольствие, как туалетную бумагу и радуются чужим несчастьям. Посторонняя во всех отношениях актрисочка не сдала его ментам, хоть и могла в той больнице, где из него извлекали ее пулю, и даже не пристрелила, хоть и стоило после пережитого-то в подвале, а любимая женщина… Черт их разберет этих баб! Зато та, которую любил больше всего на свете — устроила ему такую проверку на дорогах, что врагу не пожелаешь. Или столик пуст потому, что это он предал их всех, а не они его одного, поэтому и не пришли — допустил смерть лучшего друга и не спас от смерти любимую женщину, с какой стати, скажите, они должны были теперь распивать с ним винцо под приятный шумок водички. И с этой мыслью он, расставив руки в стороны, как та птица, зажмурившись, сделал шаг к обрыву и камнем устремился вниз.