Испытание огнём
Шрифт:
– Этот пернатый воин был твоим другом?
Джейн ошалело на него уставилась.
– Да… Откуда знаешь?!
Хассинельг направил на перо посох, глядя сквозь кольцо-навершие. Внутри будто натянулась плёнка, переливающаяся разными цветами.
– Ты освободила его и лечила, а он вышел один против троих сильнейших. И он… он жив сейчас и помнит тебя. Больше ничего не видно.
Джейн сделала вид, что копается в сумке, и быстро замигала, отгоняя слёзы. «Откуда, ну вот откуда ему знать про Харсу?!» Запястья вспыхнули до боли, и она едва успела выпустить сумку –
Очнулась Джейн, сидя на корточках и обхватив себя за плечи. Хассек, сев рядом, осторожно дул ей на волосы.
– Джейн, открой глаза. Посмотри. Все живы. Всё цело. Это просто лучи. Калиг с Навкетом, как разозлятся, ещё не такое выдают!
Джейн одним глазом, не решаясь открыть второй, посмотрела на стену. На ней было только красное светящееся пятно, словно она сильно нагрелась изнутри.
– Это рассеется, - успокоил её Хассек, поднимая на ноги. – Что они с тобой делали?! Пусть твой отец – целитель, пусть он не любит воинов, - он не смел так тебя калечить! Он что, даже не сказал тебе о лучах истины? О лучах зрения? О согревающих и выводящих из тьмы?!
Он открыл её сумку.
– Надень эти бусы, я чую в них силу. И прикрепи кости и перо к волосам. Мы пойдём и поучимся направлять лучи. А с сапогами… сейчас соображу. Нужна какая-то подложка…
…После привычной скирлиновой одежды ткань, пусть и стянутая верёвочками, болталась на Джейн мешком – она чувствовала тёплый туннельный сквозняк по коже. Жара снаружи, похоже, не ослабевала.
– Давно не видел таких долгих нергетов, - пробормотал Хассинельг, останавливаясь в пустом изгибе коридора и вскидывая посох. «Ага, правильно, - защитное поле – штука нужная,» - Джейн дёрнула углом рта. Хассек вычертил на стене световой крест.
– Попробуй-ка бить в выбранный участок. Вот сюда, например, в верхний правый угол. Тепло веди на правую руку… всё тепло!
Луч из правой руки ударил в стену, из левой – в пол. Хассек и хвостом не повёл.
– Давай ещё раз. Времени у нас много. Пить не хочешь?..
…Тепло подчинялось ей неожиданно легко – стоило на нём сосредоточиться, и оно текло по костям на ладонь. Целиться было не сложнее, чем тыкать палкой, - она всего пару раз утолила жажду из костяной фляжки, прежде чем каждый из крестов, высвеченных на стене Хассеком, был поражён. Ещё луч – и в животе заурчало. Хассек усмехнулся.
– Пойдём-ка есть! Надеюсь, Калиг про тебя не забыл.
…Калиг не забыл. Он сидел тут же, в комнате Хассинельга, по-прежнему в тёмных очках, опираясь двумя лапищами на посох и глядя в пол. Из дырок в столе торчали накрытые чашки и кувшин.
– Всё возишься? – Калиг качнул посохом в сторону Джейн. – Ну-ну. Чтоб завтра же отвёл в «Элидген»!
– Чего злой? – спокойно спросил Хассинельг, заглядывая в сосуды. Калиг глухо зарычал.
– Навкет на Равнине, под ливнем металла – и никакого знака! А тут ещё ты с тлакантским отродьем…
Он резко встал и вышел. Джейн видела языки пламени на его спине. «Вот это называется – накалился докрасна!» - она даже не обиделась на «тлакантское отродье», так
– У него огонь – как лучи у тебя, да?
Хассинельг думал о другом и вряд ли её расслышал.
– И верно, давно не видно Навкета. В «Элидген» он ушёл ещё в день Воздуха. И с тех пор – ни сюда, ни в Сердце Пламени. Знаки посылает, вроде ни в какую беду не попал, но… раньше он так не задерживался… Ну да ладно, это наши дела. Поела? Ещё будешь?
– День Воздуха давно был? – спросила Джейн. Почему-то ей стало не по себе от его рассказа.
Хассинельг полсекунды озадаченно на неё смотрел, потом щёлкнул хвостовой клешнёй.
– Девять дней назад. Ты ешь и слушай, я тебе расскажу про дни…
Он заглянул в пустую чашку, плеснул туда отвара курруи и вычертил в воздухе две светящиеся дуги. Дуги образовывали незамкнутый круг; из каждой торчали семь разноцветных клиньев – остриями навстречу такому же на противоположной дуге. Джейн сплюнула на ладонь чей-то раскушенный панцирь – не заметила в вязкой багровой массе очередного «супа» - и навострила уши. «Местный календарь… и, кажется, космогония? Если мне тут жить, надо как-то запихать это в мозг. Итак, четырнадцать стихий… почему четырнадцать?!»
…То, что жило в выгребной яме, перерабатывало и объедки, даже панцири. Хассек сказал, что обычно их раскалывают и стряхивают, а пузырь прожевать не проблема, - это Калиг призадумался за готовкой и пропустил десяток, не почистив. Посуду тут мыли той же чёрной «грязью» - Джейн решила называть это «абразивом». Чтобы промыть конус, войлок с абразивом наматывали на кость – здесь, похоже, много чего делали из костей разной формы… анатомию этих животных девушка, хоть и шла когда-то на биолога, не могла себе даже представить.
Помочь с посудой она вызвалась сама, из любопытства, - может, удастся увидеть местную бытовую технику или хотя бы водопровод? Водопровод был – Хассинельг привёл Джейн к огороженной бортиком скважине; над ней в потолке виднелось углубление, на его дне что-то блестело, сбоку свисал шнурок с камешком-подвесом. Хассек дёрнул за него, и он закачался, как маятник. Водяной столб, выросший из скважины, разрезало на куски, и вода по трубе, вмурованной в потолок (или, скорее, вылепленной прямо из камня потолка – наружу ничего инородного не торчало), потекла – точнее, «посыпалась» - в ведро. Падала она порциями – где-то по пол-литра, и Хассек держал ведро ближе к «крану», чтобы всё не забрызгало.
– Творение мастера-сармата Дим-мина, - с гордостью сказал пограничник, с полным ведром перебираясь в мойку. Она была сбоку от сливного «отсека», - вполне логично, как подумала Джейн, стараясь не вникать в «творение мастера-сармата». Что могло заставить воду тянуться кверху, и что отрезало от неё куски – а это, похоже, было именно так… Джейн всё-таки надеялась, что сарматы посуду моют по-другому.
Чашки выжили. С кувшинами Хассек разбирался сам, и щётка там была длиннее, и войлока на ней – больше. Его вместе с костями пропаривали над «жаровней» - понятия о дезинфекции у местных всё-таки были…