Испытание временем
Шрифт:
— В течение всей моей жизни, — говорил Сперанский, — я не знал удовлетворения от работы. Я боялся удач, хотя страстно желал их…
Оставленный прозектором при университете, он вскоре разочаровался, анатомия обманула его надежды, никаких тайн ему не открыла. Жизненные процессы надо изучать на самой жизни. Не расставаясь с анатомией, к которой он привязался, молодой искатель уходит в клинику. Живая ткань ему откроет то, чего уже нет у мертвой. Самое трудное — поставить себе цель, природа сама позаботится, чтобы искомое было обнаружено. Он стал превосходным хирургом. Двадцати шести лет он вызывает восхищение ученых, но и клиника
В этой удаче таилась грядущая неудача Сперанского. Он оказался в плену у идей, сковавших его предприимчивую мысль. Исключительный интерес Павлова к господствующей роли нервной системы в процессе пищеварения, в сокращениях сердца и в общении организма с внешним миром так овладел помыслами помощника, что он пренебрег другой универсальной системой — гуморальной: током крови, лимфы и секретов желез. Даже изучая циркуляцию этих жидких сред, Сперанский не столько имел в виду выяснить степень их участия в заболевании, сколько — непричастность. Так ли уж важно, много ли, мало возбудителей болезни в крови? Они сделали свое, уязвив нервную систему, дальнейшее уже с ними не связано.
И все-таки труды русского ученого не канули в вечность. Прошли годы — и до меня дошли вести о работах канадского исследователя Ганса Селье, весьма близких идеям Сперанского. Новое учение обошло весь мир, книги ученого перевели на все языки культурного мира, автора провозгласили реформатором медицины.
Одну из этих книг я прочитал и, несколько озадаченный, написал автору письмо. Я просил его сообщить кое-что о себе и указал, что имею в виду написать о его интересном учении. Из ответа, написанного на русском языке, я узнал, что Селье родился в Вене в 1907 году, отец и прадед были врачами, родитель — венгр, мать — немка из Австрии.
В отдельном пакете я нашел большой портрет ученого с очень любезной надписью. Автор просил выслать ему несколько моих книг. «Несмотря на то, — писал он, — что я не могу хорошо говорить по-русски, я достаточно легко могу читать».
Следующее его письмо было такого содержания:
«Дорогой г-н Поповский.
Я весьма польщен тем, что вы намереваетесь включить меня в вашу коллекцию биологов и медиков. Посылаю вам отдельной бандеролью мою книгу «Stress of life». Две другие книги — «Профилактика некрозов сердца химическими средствами» и «Очерки об адаптационном синдроме» — переведены на русский язык… Могу вам выслать фотокопию рукописи моей будущей книги «От мечты к исследованию», в ней я суммировал свое философское кредо…»
Я попросил его сообщить мне, известны ли ему труды советского академика Сперанского, весьма близкие учению о стрессах. Ни в следующем письме, ни во многих прочих я ответа на этот вопрос не получил. Время от времени я узнавал, что ученого ждут летом во Франции, Италии и Германии, и что я оказал бы ему честь, написав его биографию.
18 апреля 1966 года Селье сообщил мне, что, по приглашению академика Краевского, проведет четыре дня в Москве, и просил встретить его на аэродроме.
И встреча и беседа состоялась, и на этот раз мне было сказано, что о трудах Сперанского он лишь недавно узнал.
Что же так удивило меня в работах Ганса Селье?
До известного предела они повторяют смелые утверждения Сперанского, что
Тут начинается новая страница в истории медицины. Селье доказал, что секреты надпочечника и гипофиза, чье назначение — поражать врага, изливаются не в меру и защита обращается в свою противоположность. Трагедия разыгрывается в гуморальной системе, но так ли она независима от нервной системы?
Селье начал там, где смерть прервала изыскания Сперанского. Русскому ученому было за семьдесят, пора, когда со старостью приходит и мудрость. Кто знает, не нашел бы и Сперанский в себе сил освободиться от того, что держало его в стороне от гуморальной системы, и бросить пытливый взгляд на гипофиз и надпочечники…
Селье значительно продолжил исследования Сперанского. Но нам все же трудно поверить, что почтенный канадец так ничего и не знал о трудах советского ученого, они ведь печатались за рубежом… Уж слишком схожи основные положения Селье с тем, чему русский исследователь посвятил свою жизнь.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
С Александром Гавриловичем Гурвичем мы близко не познакомились. Уж очень он этого не хотел, пришлось его биографию писать заочно. Профессор, положительно, делал все, чтобы отвадить писателя от своей лаборатории. Он строго-настрого приказал сотрудникам не пускать будущего биографа на порог и даже предпринял серьезный демарш в Союз советских писателей. Седьмого мая 1939 года туда поступило его письмо такого содержания:
«В правление Союза сов. писателей
Прошу принять от меня следующее заявление. Несколько времени тому назад писатель Александр Поповский обратился к ряду моих бывших учеников и сотрудников за информацией о моей научной деятельности и личной жизни, заявив, что собирается писать обо мне «книгу».
На просьбу, обращенную ко мне через одного из моих сотрудников, принять его лично, я ответил отказом, подчеркнув при этом, что я протестую против его намерения писать мою биографию. Тем не менее он сумел добиться короткого разговора со мной, причем я снова в самой категорической и резкой форме повторил свой протест и указал на всю недопустимость и неэтичность намерения дать литературный портрет лица насильственно, т. е. при его ярко выраженном нежелании. Выслушав меня, А. Поповский заявил, что тем не менее решил выполнить свое намерение.
О характере его проектируемой книги можно судить по тому, что он собирал у моих сотрудников данные о моей частной жизни, преимущественно анекдотического характера. Мало того, после разговора со мной он выразил свое полное удовлетворение тем, что составил себе ясное представление о моем характере и записал все мои слова и т. д.
Я считаю себя вправе повторить перед Союзом писателей свой протест против бесцеремонного, недопустимого намерения сделать меня, вопреки моему желанию, объектом литературного произведения и надеюсь, что правление Союза не откажется принять меры, чтобы предотвратить выход в свет проектируемой книги. Профессор Гурвич.