Испытание временем
Шрифт:
— Она, конечно, смела, отважна, — закончил он, — но водится за ней грех: не уломаешь, женское упрямство…
Мне почему-то запомнилась эта характеристика, и я решил при случае вызвать фельдшера на откровенность, узнать, что он имел этим в виду.
С командиром полкового медицинского пункта я познакомился при несколько необычных обстоятельствах. С вечера над деревней появились немецкие самолеты, они так низко летели, что можно было на них различить мрачные кресты. На полковом пункте тем временем с минуты на минуту ждали машин медсанбата
— Где им, слепым, нащупать нас… Они даже случайно еще не попадали в нашего брата.
Фельдшер вызвал командира санитарной роты, военного врача второго ранга Ольгу Ивановну. Она выслушала санитаров и скомандовала:
— Марш в убежище! У нас строгое предписание на этот счет.
Никто не тронулся с места.
— Не беспокойтесь, товарищ военврач, — уверенно произнес помправильный батареи, — негоже нам от сапожников прятаться. Много чести для них.
Уговоры ни к чему не привели, и врач после короткого раздумья сказала:
— Тогда и я остаюсь здесь.
Они должны были уступить, слишком тяжкой ответственностью связала она их.
— И правильно сделаете, — сказал командир батареи, раненный осколком в спину, — ручаюсь, что с вами ничего не случится.
Она не верила их спокойствию, они не могли быть безразличны к своей и чужой судьбе.
Артиллерийский концерт продолжался, и упрямцы занялись вычислениями.
— Семьдесят пять миллиметров, — вслух произнес командир, — второй перелет.
— Как вы полагаете, куда они метят? — спросил все время молчавший пожилой артиллерист.
Командир батареи пожал плечами и в свою очередь спросил:
— А вы как полагаете, товарищ военврач?
— Куда? — переглянулись раненые.
— В артиллерийскую батарею, — ответила она. — В артиллерийскую батарею, — уверенно повторила врач.
— Откуда она взялась?
— Прибыла сегодня в пятнадцать ноль-ноль, — последовал не менее твердый ответ.
— Не в батарею, — несколько смущенно произнес командир, — а в артиллерийский склад… Не добраться им туда, далеко.
Раздался оглушительный взрыв.
— Корпусная пушка… Сто пятьдесят миллиметров, — отчеканил молодой артиллерист. — Здорово бьет, а толку мало.
Они лежали на носилках в разных углах обширной избы и обменивались мнениями, словно находились у полигона на учебных занятиях.
— В скольких километрах отсюда, — неожиданно заинтересовался командир, — стоит вновь прибывшая батарея?
— Примерно в пяти, — ответила военврач.
— Вправо или влево от дороги? — допытывался он.
— Ближе к реке.
— Значит, у самой деревни, возле леса?
Три артиллериста не сводили с нее глаз, и она решила быть осторожной.
— Не скажу точно,
Командир ответил не сразу:
— Далеко. С такой артиллерией снаряда туда не добросить.
Снова послышался тоненький свист и сильный удар гаубицы.
— Сто двадцать миллиметров, — спокойно зарегистрировал кто-то из них, — перелет по одному варианту и недолет по другому.
Когда обстрел прекратился, командир батареи отозвал врача в сторону и сказал:
— Я опытный артиллерист и должен вам заявить, что немцы, между прочим, метили именно сюда. Они клали снаряды в шахматном порядке…
— Вы только что утверждали, — напомнила она ему, — что враг метит в артсклад.
Он немного помолчал и улыбнулся.
— А вы все еще считаете, что новая батарея расположена в пяти километрах отсюда?
В вопросе отчетливо звучала ирония, и врач решила быть откровенной:
— Я выдумала эту батарею, чтоб успокоить больных…
— Вот и пришлось вас поправить, — спокойно ответил он, — все мы поняли, что там батарее не место. С точки зрения артиллерийского искусства ее там ставить нельзя… Выбора не было, и пришлось соорудить там артсклад.
— Выходит, что и вы… сказали неправду?
— Из солидарности, доктор, — улыбнулся командир, — надо было вас из болота вытягивать и успокоить людей…
При первой же беседе я заметил Ольге Ивановне:
— Отказать вам в мужестве нельзя, отваги тоже не занимать, жаль, что вы себя не бережете.
Она улыбнулась и после короткого молчания задумчиво произнесла:
— Я иначе поступить не могла. Отвага и мужество тут ни при чем, и то и другое предполагает свободный выбор, у меня его не было.
Теперь, когда я ближе ее узнал, мне захотелось выведать у фельдшера, что он разумел под так называемым «женским упрямством». Момент для беседы был выбран неудачно, и все же разговор состоялся.
Каждый раз, когда на фронте наступало относительное затишье, фельдшер Цыбулька впадал в музыкальный азарт. На сценах колхозного клуба или в деревенской избе начинались репетиции, после чего представления следовали одно за другим. На этот раз передышка внезапно оборвалась. В самом разгаре подготовки к концерту послышался нарастающий гул самолетов, и на истерзанную деревню посыпались бомбы и листовки с призывом покориться врагу.
От первой же взрывной волны «артистическая» осталась без стекол и рам. Музыканты и частично загримированные бойцы замерли в нерешительности. Командир медицинского пункта предложила сделать перерыв и выждать, когда стрельба прекратится. Фельдшер попытался возразить:
— Ничего эти пушкари не сделают нам, расстреляют свой боезапас и улягутся спать.
— Прошу подчиниться порядку, — строго повторила она.
Недовольный Цыбулька сделал знак разойтись и, выждав, когда командир удалилась, пробормотал: «Бабья причуда, и ничего другого…»