Источник

Миченер Джеймс Элберт

– Если это город землепашцев, – бормотал он про себя, галопом летя к Макору, – то вряд ли его стоит завоевывать.

Лейтенант, возглавлявший отряд, мчавшийся за ним по пятам, крикнул:

– Абд Умар, я первым ворвусь в город! – Бывший раб понимал, что подчиненный хочет оберечь его от первой тучи стрел, но счел это предложение для себя оскорбительным и, пришпорив коня, снова занял место во главе атакующих – в таком порядке арабы и мчались по извилистой дороге, что вела к городу. Ни одна стрела не вылетела им навстречу, ни одного камня из пращи, и через несколько напряженных мгновений арабские всадники, не встретив

сопротивления, ворвались в самое сердце города и сгрудились на площади перед базиликой, еще не зная, что им делать дальше.

Легкость, с которой город оказался в его руках, смутила Абд Умара: он предполагал, что в первой же сабельной рубке в голове у него прояснится и он поймет, какие шаги предпринять, но, когда горожане отказались драться и встретили их с покорностью тяглового скота, он был сбит с толку и растерян так же, как и его люди. Но когда его конь испуганно заржал при виде такого количества людей, он вспомнил указания Корана и крикнул одному из своих лейтенантов:

– Да преклонят они головы, черт побери!

И араб, который говорил по-гречески, спешившись, приказал и евреям и христианам, чтобы они, как гласит Коран, опустились на колени, склонили головы и, положив ладони на землю, приняли унизительную позу, свойственную только рабам.

И все четыре конгрегации христианской церкви, подчинившись приказу, распростерлись в пыли, и обе еврейские группы сделали то же самое – Аарон стоял на коленях в одной, а Шимрит в другой, – чтобы арабские воины могли ходить меж них, собирая деньги, которые преподносились как символ покорности. И когда дань положили у его ног, Абд Умар – пустив в ход греческий язык, который выучил, когда торговал в Дамаске, – объявил этим двум группам:

– Аллах рад нашей мирной встрече. Мы и дальше всегда будем жить в мире. Вы, народ Книги, можете встать и без страха предстать передо мной. – Когда это было сделано, он обратился с простым предложением, с помощью которого последователи Магомета, завершив первую волну кровавой бойни, приступали к управлению завоеванными территориями: – Сдайте ваше оружие. Все греки и другие грабители должны покинуть страну, но остальные могут остаться и отправлять свою религию. Будете платить скромный налог, а мы обеспечим вам надежную защиту. Или же вы предпочтете принять ислам и стать полноправными членами нашей общины, в которой у вас будут те же права, что и у всех нас. – И, сказав эти слова, он застыл в ожидании.

В этот напряженный момент христианин Никанор, сторонник византийской церкви и теории, что у Иисуса Христа было две натуры, крикнул:

– А вы принимаете Иисуса Христа?

– В нашем Коране его почитают как великого пророка, – ответил Абд Умар, и христианин распростерся на земле, воскликнув: «Я принимаю ислам!», но, когда он сделал это, один из византийских священнослужителей вышел вперед, чтобы остановить его. Сверкнула сабля, и большой палец священника отлетел в сторону. С той же легкостью могла слететь с плеч его голова, и все оценили этот акт милосердия.

– В то мгновение, когда этот человек сказал «Я принимаю ислам», – холодно объяснил Абд Умар, – он стал одним из нас, и любому из вас запрещается осуждать веру, которую он избрал. Кто еще избирает Пророка?

И многие, на удивление многие вышли вперед, чтобы принять веру завоевателей, но египтяне, которые придерживались убеждения, что у Христа было

только одно тело, а Мария была Матерью Божией, обступили Абд Умара, и маленький лохматый священник спросил от их имени:

– Ты говорил правду, когда сказал, что если мы будем подчиняться вашим законам, то сможем придерживаться нашей религии?

Солдат, который отрубил палец византийскому священнику, оскорбился таким подозрением в нечестности и был готов нанести удар египтянину, но Абд Умар остановил его:

– Понять правду нелегко, и вы правы, что пытаетесь разобраться. Но я не кривил душой. Вы будете свободны жить так, как хотите.

Египетский священник склонил голову и смело сказал:

– Сын Аллаха, мы, пришельцы из Египта, готовы платить ваши налоги и содержать нашу маленькую церковь.

– Быть по сему, – объявил Абд Умар. Затем он обратился к христианам: – Вы будете в мире жить рядом с нами, и я смогу защитить вас, как только что обещал. Вы не должны отвергать ваших соплеменников, если кто-то из них захочет присоединиться к нам. У вас не будет права ездить верхом на конях и верблюдах, но вам разрешено пользоваться ослами и мулами. Вам нельзя строить ни церкви, ни здания, которые будут выше наших. А также возводить церкви кроме тех, которые уже существуют. – Он остановился. – Я не вижу детей.

– Они спрятаны, – объяснил египетский священник.

– Приведите их сюда, – потребовал Абд Умар, и испуганные матери рассыпались по городу, вытаскивая своих отпрысков из убежищ.

Когда все малыши оказались в сборе, Абд Умар сказал по-гречески:

– А теперь пусть каждый ребенок подойдет к своим единокровным родителям, и пусть отцы и матери подтвердят, что он плоть от плоти и кровь от крови их. – Дети разбежались по рукам матерей, которые страстно обнимали их, но примерно четырнадцать детей остались стоять в одиночестве – это были сироты города.

Спрыгнув с седла, Абд Умар подошел к ним с такой теплотой, словно они были его сыновьями и дочерьми. У каждого он спросил: «Где твой отец?», и, когда никто не смог ответить, он сказал:

– С этой минуты все они – дети Аллаха, потому что Магомет сказал, что все дети рождены в нашей вере. И лишь родители сбили их с пути. – Он поцеловал каждого из детей, одного за другим, и отныне они стали его детьми.

Последний ребенок, которого он обнял, был евреем, с еврейским именем, и Абд Умар спросил:

– Где евреи этого города? Что они решили?

Вперед вышел растерянный ребе и сказал, что евреи выражают покорность. Они будут платить налоги, но хотят придерживаться своей веры. На что Абд Умар спросил:

– Кто из вас хочет присоединиться к нам? – Молчание. – Меня воспитал еврей. Бен Хадад из Медины, купец. Я принес вам новую и лучшую веру. Так неужели никто не примет ее? – Снова молчание. Он больше ничего не сказал, потому что Абд Умар и не ждал от евреев, что они обратятся в ислам, но, готовясь снова сесть в седло, он заметил, что еврейская женщина, красивее всех остальных, вроде сделала движение, словно собираясь присоединиться к завоевателям. Но если и так, то ее намерение было пресечено раввином, который властно посмотрел на нее, и она не проронила ни слова. Если бы солдат увидел такое откровенное вмешательство, он бы убил раввина, но Абд Умар, надеясь избежать кровопролития, только подумал: «С этой проблемой мы разберемся потом».