Истоки человеческого общения

Томаселло Майкл

Чтобы это стало окончательно ясно, сравним случай, в котором коммуникативное намерение есть, и случай, когда оно отсутствует (ниже приведен видоизмененный пример из работы Спербера и Вилсона 1986). Так, предположим, что во время прогулки мы присели на валун в лесу. Я устал и откинулся на спину, тем самым открыв вашему взору большое дерево. Никаких выводов из этого не последует. Но если я откинулся назад и настоятельно указываю вам на дерево, то вы, естественно, попытаетесь выяснить, почему я так поступаю.

То есть, вы замечаете, что я настоятельно постарался указать вам на это дерево, и вы начинаете искать (обычно в рамках наших совместных знаний), с чем это может быть связано: почему это он хочет, чтобы я обратил внимание на это дерево? Поскольку я знаю о происходящем процессе, то я стараюсь убедиться в том, что вы знаете, что я указал на дерево намеренно и, соответственно, что вы будете искать причину этого моего намеренного действия по отношению к вам: что я хотел, чтобы вы знали, сделали или почувствовали. О том, что этот процесс — естественная составляющая подавляющей части человеческого общения, свидетельствует тот факт, что, как правило, требуется значительное усилие, чтобы без него обойтись.

Так, если гость хочет еще вина, но думает, что прямо попросить об этом хозяйку будет невежливо, то он может просто поставить свой бокал на какое-нибудь видное место, где хозяйка заметит его и, как надеется гость, наполнит, не догадываясь, что все это было проделано умышленно. Гость хочет, чтобы хозяйка знала о пустом бокале, но не хочет, чтобы она узнала о том, что он хотел, чтобы она это знала. Такие случаи «скрытого авторства» или иногда простого безразличия к тому, заметит ли реципиент, от кого исходит сообщение, свидетельствуют об особенно глубоком понимании той роли, которую коммуникативные намерения выполняют в структуре коммуникативного акта.

Главное, что все это происходит благодаря тому, что оба участника коммуникации знают о задействованных мотивах сотрудничества и полагаются на них. К примеру, если человек-коммуникант просит о помощи, то, при прочих равных условиях, человек-реципиент захочет ему помочь, и они оба это знают и на это рассчитывают. Аналогично, если коммуникант предлагает реципиенту какую-то информацию, то они взаимно предполагают, что он считает эту информацию полезной или интересной для реципиента (и обычно это также означает, что информация «достоверна»), и потому реципиент примет ее. Наконец, если коммуникант хочет поделиться своим мнением, то они вместе предполагают наличие у него социального мотива приобщения, если только нет серьезных причин предполагать обратное. Таким образом, коммуникант открыто сигнализирует о своем намерении общаться, и они оба вместе с реципиентом работают над тем, чтобы обеспечить успешность коммуникативного акта.

Существенно, что открытое выражение грайсовского коммуникативного намерения приводит к тому, что сам коммуникативный акт становится частью совместных знаний его участников, и даже конкретнее, оказывается в рамке их текущего совместного внимания (ongoing joint attentional frame), внутри которой осуществляется общение. Так, точнее всего будет сказать не просто, что я хочу, чтобы ты знал, что я хочу, чтобы ты на кое-что обратил внимание, но что я хочу, чтобы мы знали это вместе, я хочу, чтобы мой коммуникативный акт стал частью нашего перцептивного соприсутствия, совместного внимания; я хочу, чтобы это взаимно проявилось (в терминах Спербера и Вилсона 1986) или стало «всецело открытым». Поскольку люди-коммуниканты делают свое коммуникативное намерение взаимно проявляющимся, оно становится, в определенном смысле, публичным, и в результате запускается еще целый ряд процессов (Habermas 1987). В частности, тот факт, что я общался с вами открыто, публично, создает не просто ожидание сотрудничества, но также актуализирует действенные социальные нормы, нарушение которых неприемлемо.

Во-первых, они действуют на уровне понимания сообщения, когда я пытаюсь пообщаться с вами. Если я говорю «Приветствую, Этель!» — и вы посмотрели на меня, то вы не сможете проигнорировать мой последующий жест или высказывание, как если бы я не пытался общаться с вами. Такого рода несоблюдение норм в отдельных случаях разрушит существующие отношения человека с его друзьями, а постоянное поведение такого рода приведет к психиатрическому диагнозу и, возможно, к изоляции от общества. И вы должны, по крайней мере, иногда пытаться самостоятельно начинать общение, иначе немедленно воспоследует диагноз «кататония» и помещение в специальное учреждение. Во-вторых, после понимания просьбы, нормы действуют на уровне ее удовлетворения. Если у меня есть к вам небольшая просьба, выраженная с помощью речи или жеста, например, за столом во время ужина: «Передайте, пожалуйста, соль», — то на самом деле вы не можете ответить «нет», если только нет какого-нибудь извиняющего обстоятельства, какой-то причины, по которой вы в данных условиях не можете эту просьбу удовлетворить (и, зная это, я должен обращаться с разумными просьбами). Аналогично, если я сообщаю вам о каком-то факте, который, как мне кажется, вы сочтете интересным, например: «Приветствую, вы слышали, что Боб Дилан сегодня вечером у нас в городе?», — то вы, по сути, не можете ответить «я вам не верю», не имея серьезных причин называть меня лжецом. Со своей стороны, если я выяснил что-то, что, как мы оба знаем, вы хотели бы узнать (мы оба знаем, что Боб Дилан — ваш любимый певец, и что, конечно, если он в городе, то вы хотите узнать об этом), то я должен об этом вам сообщить. Если я этого не сделаю, и позднее это откроется, то наша дружба сильно пострадает. И если вы признаетесь мне, как в вашей жизни важна религия, а я отвечу, что нахожу это глупым, то я рискую нарушить наши отношения, построенные на общем мировоззрении.

Итак, в плане порождения высказывания мы, люди, должны сами инициировать коммуникацию с другими людьми, или нас сочтут ненормальными. Мы должны обращаться к другим только с разумными просьбами, иначе нас сочтут грубыми. Мы должны сообщать другим информацию и делиться с ними переживаниями теми способами, которые уместны в текущей ситуации, иначе наше поведение сочтут социально отклоняющимся, и у нас не будет друзей. С точки зрения понимания сообщения, мы опять же должны принимать участие в коммуникации, или нас сочтут ненормальными. И мы должны помогать другим и принимать от них предложенную помощь и информацию, должны делиться с другими своими чувствами, иначе мы рискуем социальным отчуждением. Простая истина заключается в том, что, становясь публичными, взаимные ожидания, существующие во многих областях социальной жизни людей, превращаются в социальные нормы и обязательства, исполнение которых контролируется обществом. Эволюционные основы этого нормативного аспекта коммуникации людей будут подробно рассмотрены в главе 5 в связи с понятием репутации индивида в обществе.

То обстоятельство, что в человеческом общении задействованы мотивы

сотрудничества и совместные знания об этих мотивах и даже нормах, означает, что участники коммуникации должны обладать не только практическим, но и кооперативным мышлением. Так, когда человекообразные обезьяны наблюдают, что их сородич подает какие-то сигналы, они пытаются разгадать, чего хочет эта обезьяна. Для этого они с помощью индивидуального практического мышления строят предположения о том, что она воспринимает и каковы ее цели. Но поскольку обезьяны не строят совместного предположения о том, что она пытается им помочь, то они пытаются понять сообщение не из-за того, что другая обезьяна этого от них хочет. Итак, в этом случае коммуникант не «рекламирует» свое намерение, не подает каких-то специальных сигналов, как это делают люди, когда дают знать о своем коммуникативном намерении другим. И обезьяны-реципиенты, когда выбирают, как им ответить, отвечают тем или иным образом не из-за того, что этого хочет или ожидает от них кто-то другой. Они скорее пытаются сделать то, что лучше всего в этой ситуации для них самих, и чего, по-видимому, и желает коммуникант. Люди же, напротив, когда видят, что кто-то пытается вступить с ними в контакт, хотят узнать, что он пытается им сообщить, хотя бы отчасти потому, что он этого от них хочет (и они уверены в том, что он мотивирован на сотрудничество). И они отвечают коммуниканту, например, выполняя просьбу, принимая предлагаемую информацию или разделяя воодушевление другого человека по какому-либо поводу, по крайней мере, отчасти потому, что другой хочет, чтобы они это сделали. Поскольку люди-реципиенты понимают и определенным образом реагируют на коммуникативные попытки, хотя бы отчасти из-за того, что именно этого хочет от них коммуникант (и коммуникант на это полагается), и потому, что такое поведение, особенно публичное, нормативно предписано, мы назовем данный вид практического мышления, характерный для коммуникации между людьми, кооперативным мышлением.

Сделаем еще одно заключительное замечание касательно присутствующей во всем этом рекурсии. Во-первых, как уже было неоднократно отмечено, чтобы у двух людей сформировались совместные знания и/или совместное внимание, необходимо, чтобы каждый из них знал, что другой обращает внимание на то же самое, видит и знает то же, что и он сам. И что другой, в свою очередь, знает все то же самое о нем, и так далее, в пределе до бесконечности. Очевидно, что, по крайней мере, несколько уровней такой рекурсии содержится и в грайсовском коммуникативном намерении. Так, в соответствии с предложенным Спербером и Вилсоном (1986) разбором в декларативном речевом акте я хочу, чтобы вы узнали что-то (например, что приближается ваш друг), но мое коммуникативное намерение заключается в том, чтобы вы узнали, что я хочу этого. Следовательно, при таком анализе коммуникативное намерение — это явление третьего или четвертого порядка, в зависимости от того, как считать: я хочу (1), чтобы вы знали (2), что я хочу (3), чтобы вы знали (4), что приближается ваш друг. Наконец, мотивационная структура человеческой коммуникации также содержит рекурсию, поскольку мы оба знаем, что мы оба стремимся помочь друг другу, так что вы ожидаете от меня, что я ожидаю от вас (и так далее, с необходимым количеством повторов), что вы окажете мне помощь. Очевидно, что такая рекурсия совершенно необходима для функционирования кооперативных норм, согласно которым у каждого есть ожидания относительно других, что они будут с ним сотрудничать в качестве партнеров по коммуникации, и эти ожидания взаимны.

Совместные знания и родственные им понятия, такие, как взаимное проявление (mutual manifestness), вызывают существенные разногласия как раз из-за того, что в их основе лежит рекурсия. Поскольку коммуникация людей протекает в режиме реального времени, такого рода бесконечные вычисления не могут осуществляться на самом деле (Clark, Marshall 1981). И, конечно, психологическая реальность состоит не в прослеживании туда и обратно всех этих знаний о том, что другие знают о том, что знаю я, и так далее. Скорее, она заключается просто в том, что мы оба знаем, что мы вместе обратили на что-то внимание, оба что-то знаем или видим. Мы «разделяем» («share») это совместно, и у нас есть различные эвристики для выявления знаний, общих с другими людьми. Тем не менее, стоящие за этим уровни рекурсии могут проявиться, если в процессе возникает какой-нибудь разрыв, например, если я считаю что-то совместным знанием, но вдруг выясняется, что это не так. Такой разрыв теоретически может возникнуть на любом уровне. Например, я говорю вам: «Как красиво!». Это может не сработать, если (1) вы думаете, что я обратил внимание не на то, на что я на самом деле посмотрел, а на что-то другое; (2) я думаю, что вы думаете, что я обратил внимание не на то, на что на самом деле, а на что-то другое; (3) вы думаете, что я думаю, что вы думаете, что я обратил внимание не на то, на что па самом деле, а на что-то другое, и так далее. Тот факт, что разрывы могут возникать на различных уровнях рекурсии, и что люди преодолевают их в каждом из этих случаев по-разному, служит доказательством, по крайней мере, имплицитного присутствия отдельных итераций в процессе взаимопонимания участников коммуникации.

В целом, нам представляется наиболее обоснованным следующий подход (по крайней мере, мы будем придерживаться его в этой книге), который заключается в том, чтобы считать, что спираль рекурсии не бесконечна, а просто не определена. Мы вычисляем столько уровней рекурсии, сколько возможно или необходимо, обычно всего лишь несколько. По большей части мы и вовсе их не вычисляем, а просто с помощью некоторой эвристики определяем, является ли нечто совместным с партнером по взаимодействию, или нет. Или, может быть, мы просто смотрим на взаимодействие «с высоты птичьего полета», что позволяет при необходимости сколько угодно переключаться между точками зрения участников коммуникации (см. главу 7, где приведена еще одна часть обсуждения возможных альтернатив). Эта способность представляет собой крайне важный навык, который включен во многие аспекты формирования и реализации совместных намерений (shared intentionality), и мы будем в дальнейшем называть ее рекурсивным «считыванием мыслей» или «считыванием намерений».