Истоки человеческого общения
Шрифт:
В предыдущей главе то, что мы называли естественной коммуникацией, означало коммуникацию, основой которой являются жесты, основанные на действиях (action-based gestures) и адаптировавшиеся к таким естественным реакциям человека, как прослеживание взора другого — т. е. указательный жест — и интерпретация действий окружающих с точки зрения их намерений — т. е. пантомима. Люди обладают способностью понимать эти жесты без какой-либо специальной подготовки (если мы предполагаем, что у них имеется базовая структура разделения намерений кооперативной коммуникации с коммуникативными намерениями, совместными знаниями и т. д.). Так турист понимает подобные жесты естественным образом в магазине или на вокзале в другой стране. Конвенционализация устраняет естественность и заменяет ее, так сказать, совместной историей обучения: каждый, кто вырос в данном сообществе, знает, для чего обычно используется та или иная произвольная коммуникативная конвенция, поскольку у всех был похожий опыт обучения в этой области, и это, в свою очередь, тоже является общим знанием.
Синтаксические средства и конструкции устроены похожим образом, несмотря на попытки превратить их в бессодержательные алгебраические правила (см., напр., Chomsky 1965; Pinker 1999).
6.2.2. Никарагуанский жестовый язык
Крайне интересная иллюстрация перехода от «простого» синтаксиса к «серьезному» (и заодно истоков конвенционализации грамматики) предоставляется различными поколениями пользователей никарагуанского жестового языка (Nicaraguan Sign Language, далее — NSL). Этот язык демонстрирует ситуацию, в которой глухие дети, каждый из которых самостоятельно добился некоторого успеха в использовании некоей разновидности «домашних» жестов, были сведены вместе в условиях школы. Они самопроизвольно сформировали способы коммуникации друг с другом, используя простой набор жестов, а новые дети, приходившие в школу, учились этим жестам от них. Уникальность этой ситуации в том, что она возникла всего несколько десятилетий назад, и поэтому первое поколение детей еще живо, а два других поколения, на данный момент взрослых и детей, также доступны для изучения. Основное открытие заключается в том, что более юные носители, судя по всему, более свободно владеют им и, по всей видимости, добавили к этим жестовым знакам некоторую грамматическую структуру, в сравнении с создателями языка, относящимся к старшим поколениям.
Пользователи «домашних» жестов, как отмечалось выше, весьма привержены ко всему, что изобретается ими или их родителями, с упором на «естественность» (иконичность); это связано с тем, что другие люди не участвуют в процессе создания жестов. Но при рождении нового языка, такого, как этот, вступает в действие новый процесс. В процессе коммуникации друг с другом множеством носителей языка изобретаются новые жестовые знаки и конструкции, и когда они путем имитации усваиваются «новичками» в данном языке, нс всегда осознающими естественность их происхождения, мы опять приходим к «дрейфу в направлении произвольного выбора средств» («а drift to the arbitrary»). Мы можем называть этот процесс конвенционализацией грамматики (или «грамматикализацией», хотя у этого термина есть другие коннотации), и он будет довольно подробно описан ниже. Для наших нынешних целей важен просто тот факт, что добавление новых знаков и их передача приводят к появлению грамматической структуры, превосходящей ту, которая была создана людьми, пользовавшимися своими собственными уникальными жестовыми знаками домашнего изобретения.
В случае NSL и анализ спонтанного его использования, и экспериментальные исследования в области порождения и понимание жестовой речи доказали, что грамматическая структура была создана за очень короткий период времени. Сначала более поздние поколения носителей NSL научились использовать пространство разными путями для того, чтобы грамматически структурировать свои высказывания способами, напоминающими средства конвенциональных жестовых языков (тогда как первое поколение носителей этого не делало). Например, они используют пространство для идентификации отсутствующих в ситуации референтов, которая может потребовать нескольких знаков, объединенных в последовательность (т. е. в структуру составляющих — constituency). Так, они используют общую пространственную точку отсчета (common spatial reference point) для обозначения элементов, объединенных каким-либо образом в одной составляющей (иногда это явление называют согласованием) — так, что, например, объект и модифицирующее выражение могут производиться в одном и том же локусе, обозначая модифицирующее отношение; то же возможно для агенса и действия. Вдобавок, пространственные маркеры (spatial devices) также используются для отслеживания референтов во времени: если коммуникант упомянул объект при помощи жестового знака, впоследствии для повторного упоминания он может просто указать на то место в пространстве, где этот знак был продемонстрирован — что очень напоминает местоимения в звучащих языках. Это, в сущности, и есть использование пространственных маркеров для обозначения вещей таким способом, который позволяет опираться на уже созданную рамку совместного внимания. Другой любопытный вариант использования пространства во втором поколении носителей NSL — обозначение принимаемой точки отсчета (perspectival reference point) до показа жеста, например, указание на место в пространстве, связанное с ранее упомянутым объектом, но с позиции кого-то другого из собеседников, а не своей (Senghas, Coppola 2001; Senghas 2003).
Во-вторых, что касается порядка жестов как средства структурирования высказывания, то экспериментальные исследования, где
Носители NSL второго поколения, таким образом, начали (в отличие от пользователей «домашних» жестов и носителей NSL первого поколения) использовать ряд грамматических структурирующих средств, ставших основой «серьезного» синтаксиса. Поскольку спонтанное возникновение жестовых языков случалось неоднократно, а все сформировавшиеся жестовые языки обладают развитой грамматической структурой, можно предполагать, что такая конвенционализация является нормальным процессом, с помощью которого сообщество создает полноценный жестовый язык.
6.2.3. Самая ранняя грамматика говорящих детей
Вскоре после того, как типично развивающиеся дети начинают продуцировать многословные высказывания — часто в виде осевых конструкций, как описано выше, — они начинают грамматически структурировать свои высказывания, как и глухие дети, овладевающие жестовым языком. Довольно рано в их высказываниях можно наблюдать иерархическую структуру — в том смысле, что у них появляются многоэлементные именные и глагольные группы, которые опознаются благодаря определенным структурным паттернам (см. обзор в Tomasello 2003). Они также довольно рано начинают использовать синтаксические средства второго порядка для структурирования ролей, которые участники играют в событиях, используя механизмы упорядочения или другие виды синтаксического маркирования, такие, как падежная маркировка. Первоначально такие средства обычно привязаны к конкретным типам событий. Например, дети могут научиться пользоваться конкретным средством упорядочения для обозначения агенсов и пациенсов в определенных типах событий, типа «давать» или «толкать», но не использовать его для других типов событий. Эти так называемые «глагольные изолированные конструкции» (verb island constructions; Tomasello 1992a, 2003) означают, что раннее синтаксическое маркирование у детей весьма ограничено по объему и становится полным и абстрактным лишь постепенно. Главный вывод, в рамках наших нынешних целей, прост: синтаксические средства (даже конвенциональные, которые разительно меняют смысл сказанного) могут распространяться либо только на конкретные слова/жесты, либо на целые категории слов/жестов. Поэтому с эволюционной точки зрения разумным будет предположение, что на ранних этапах существования в грамматике информирования «серьезного» синтаксиса люди могли структурировать свои высказывания посредством грамматических средств, которые работали лишь локально, с определенными словами/знаками, а не по категориям, объединяющим все известные слова/жесты.
6.2.4. Резюме
Повторю, что с точки зрения эволюционного развития ни одна из ситуаций, рассмотренных нами выше (NLS и овладение детьми конвенциональным жестовым или звучащим языком), не соответствует ни одной из ранних стадий эволюции человека. Дети, создававшие и изучающие могут быть весьма близки к какой-то из ранних стадий, но они обладают более развитыми когнитивными и социальнокогнитивными навыками, чем мог обладать человек на рассматриваемый нами момент (особенно в отношении разделения = приобщения и следования нормам). Кроме того, все они начинали с обучения «домашним» жестам во взаимодействии со зрелыми говорящими людьми, своими современниками. Мы ищем нечто, что было бы новообразованием и выходило бы за рамки грамматики просьбы, т. е. включало бы в себя более сложное грамматическое структурирование. Однако, это «нечто» все равно не будет включать все синтаксические средства, необходимые для того, чтобы делиться опытом в нарративах, а также не будет включать нормативное измерение человеческой кооперативной коммуникации.
Главное новообразование, исследуемое нами в грамматике информирования — это использование коммуникантом конвенциональных синтаксических средств для того чтобы а) выделять и идентифицировать референтов в текущей структуре совместного внимания, включая использование с этой целью многоэлементных составляющих; б) структурировать высказывания целиком для реципиента путем обозначения различных ролей, играемых участниками события; в) конвенционально выражать мотивы и установки (часто все же в придачу с эмоциями, передаваемыми с помощью мимики и интонаций). Эти новообразования возникают благодаря новой коммуникативной функции, хотя очевидно, что переход к использованию каких-либо из этих средств не определяется напрямую теми или иными функциями, поскольку разные языки осуществляют его очень по-разному. В грамматике просьбы, завязанной на ситуации «я и ты в момент здесь-и-сейчас», все эти сложности не нужны; в грамматике информирования они становятся необходимы. Предположительно, первые в эволюционном развитии конвенциональные синтаксические средства возникли из «естественных» принципов (т. е. тех, использование которых естественно для всех людей вследствие их общих предрасположенностей, когнитивных, социальных и мотивационных — таких, как «актор на первом месте» или «тема на первом месте», или как иметь озадаченный взгляд, когда задаешь вопрос) — но процесс конвенционализации затем трансформировал их в коммуникативно значимые синтаксические средства человеческой кооперативной коммуникации.