Истории для кино
Шрифт:
– И шо, ты хочешь их взять у меня? – интересуется Мишка. – Советую лучше найти их по дороге!
Бандит, взвалив узел на плечо, быстро ретируется.
– Спасибо, Михаил! – волнуется Лёдя. – Поверь, я не для себя – для ребенка… И мне очень неудобно…
– Неудобно в гробу лежать стоя! – машет рукой Мишка.
А тем временем девушки из «Красного Креста» уже добрели до бандитской компании и по-прежнему тихо просят о помощи раненным на войне.
Из-за столика, пошатываясь, встает бандит со шрамом через
– А чего им помогать? Я их туда посылал? Кто посылал, тот нехай и жертвует!
Девушка робко возражает, что раненые ни в чем не виноваты.
– А я виноват? Вы какого… сюда пришла? Такие чистенькие! А если меня подстрелят, вы тоже будете кружкой бренчать? Нет? Тогда катитесь отсюда!
Девушки испуганно пятятся к выходу. Но Лёдя вскакивает с бокалом вина в руке:
– Погодите, барышни!
Он подходит к оркестру, о чем-то просит музыкантов, музыка смолкает. Жующая и пьющая публика недовольно оборачивается. Лёдя рассматривает на свет свой бокал.
– Когда я откупоривал это прекрасное вино, я думал: вот, сейчас выпью, съем свой антрекот в соусе бланманже… Может быть, назначу свидание милой девушке… Не подумайте плохого – просто прогулять ее по бульвару!
Публика хихикает, принимая спич Лёди за номер юмориста.
– А потом я пойду домой… Ой, если б вы знали, какой штрудель печет моя жена! А еще у нее есть такая сорочка с кружевами, и у нее такие густые мягкие волосы… Ну, вы меня понимаете!
Публика искренне аплодирует. Япончик смотрит на Лёдю удивленно.
– И вот, когда я уже поцелую моего маленького ангела-дочурку и уже буду тушить лампу, чтобы спать, вдруг кто-то чужой постучит в мой дом! И прикажет собирать вещи, и отведет на призывной пункт, и скажет, что большие генералы хотят узнать, кто из них лучше воюет. И они не могут это понять без меня. – Голос Лёди крепнет, звенит. – И я буду глохнуть от взрывов, тонуть в грязи, голодать, давить вшей… И когда меня ранят, я буду даже счастлив! Потому что – хоть немного покоя…
Публика уже не смеется, в зале стоит сочувственная тишина. Япончик внимательно слушает старого знакомого. Лёдя указывает на «краснокрестниц»:
– А потом сестричка милосердия, вот такая – юная, свежая, для которой хочется купить фиалок, – так вот она скажет: вы не волнуйтесь, что у вас болит нога, она не может болеть – ее у вас уже нет!
Лёдя останавливается перевести дыхание. Женщины всхлипывают. Даже шкафоподобный бандит вытирает рукавом глаза. И сам Лёдя с трудом проглатывает ком в горле.
– Как теперь жить? Кому я, такой, нужен? – голос Лёди теплеет. – Я нужен моей жене! Она все равно любит меня, и я люблю ее! А нога… Что нога? Я научусь ходить на костыле, выучусь на сапожника, на портного, на писаря… Только нужно время, немножко времени… Но как это время продержаться без вашей помощи? Как выжить без вашего
Лёдя умолкает. В ресторане звенящая тишина. А потом люди срываются из-за столиков, спешат к девушкам, их кружки наполняются купюрами, монетами, драгоценностями.
Всхлипывающий бандит вынимает деньги отовсюду – из карманов, из башмака, из пистолетной кобуры.
Мишка снимает со своего пальца массивный перстень и опускает его в кружку. Потом обнимает Лёдю, растроганно шепчет ему на ухо:
– Да, я еще тогда скумекал: ты не такой, как мы… Телячьи твои нежности! – И обернувшись к залу, громко объявляет: – Вот это я называю – настоящий артист!
И снова за окном комнаты Лёди, по-прежнему занавешенным одеялом, гремит перестрелка. Лена кормит маленькую Диту. Лёдя ковыряет пальцем выбоину в стене над кроватью.
– Хорошо, пуля высоко пошла… А если бы ниже?..
Жена не отвечает на его вопрос. Но Лёдя не отступает:
– Леночка, пока не поздно, переедем к родителям. До их района, даст бог, бои не дойдут. А здесь, у вокзала, воюют все!
Лена наконец откликается. Коротко и ясно:
– Жить с родителями – это не выход.
– Да они с радостью нас примут!
– Примут – для чего? Чтобы снова поучать нас, как жить?
Дверь в квартиру срывается с петель от мощного удара. Лена вскрикивает, прижимает к себе Диту. На пороге – два запыленных красноармейца.
– О, глянь! – хрипло выдыхает один из них. – Так тут живут…
– Конечно, живут! – возмущается Лёдя. – Это мой дом!
– Ни, зараз цэ – наш санбат. – Красноармеец кричит кому-то за дверью: – Раненых сюды!
А в дверь уже закатывают пулемет.
Лёдя с узлом на спине и Лена с Дитой на руках короткими перебежками, прячась в подворотнях от выстрелов, бегут по улице к дому родителей.
Счастливый дедушка Иосиф воркует с внучкой:
– Боже ж мой, откуда взялось такое красивое дитя! Какие сладкие пальчики! Наверное, эту девочку покупали в самой лучшей кондитерской!
– А тебя, дедуска, где покупали? – лопочет трехлетняя Дита. – На Пливозе?
– Диточка, нельзя так говорить дедушке, – одергивает дочку Лена.
Бабушка Малка поджимает губы:
– Раньше надо было воспитывать!
– Бабуска, а посему у тебя вобик в повосочках?
Дита разглаживает морщины на лбу бабушки, и та млеет. Но все-таки ворчит:
– Это не полосочки, это мне жизнь нарисовала все мое горе… – И, не удержавшись, добавляет: – От твоих родителей.
Лена бросает на свекровь выразительный взгляд, но та гнет свое:
– Что-то ты у них тощенькая, просто светишься… Мы дадим тебе рыбий жир.
– Не хосю выбий жив! – капризничает Дита. – Папа мне пвиносит пивожные из вестована!