Истории от первого лица (Повести. Рассказы)
Шрифт:
Потом мама ее раза два невзначай зевнула и вроде бы украдкой, а на самом же деле желая, чтобы я увидел, взглянула на часы. Я встал, начал прощаться.
Мы прощались что-то чересчур долго, Таина мама настаивала, чтобы я еще посидел немного, упрекала меня, что тороплюсь их покинуть, а я уверял, что уже очень поздно, пора идти и дать им покой.
Тая не уговаривала меня, сказала просто:
— Ладно, иди, а то и в самом деле мне пора спать…
И снова восхитила меня, как уже восхищала не раз искренностью и непосредственностью.
Когда
А когда я добежал до самого низа, сунул руку в карман, то не нашел перчаток. Ни в одном кармане, ни в другом. В перчатке с правой руки лежала трешка, припасенная мною для такси в том случае, если я опоздаю на метро.
На метро я опоздал, трешки не было.
Тая жила с матерью на Котельнической набережной, я — возле Кутузовского проспекта, в районе Большой Дорогомиловской. Пешком идти от их дома до моего никак не меньше часа.
Я представил себе, как прихожу обратно за перчатками, и не захотел возвращаться.
Так и прошагал пешком до самого дома. Было холодно, мороз градусов четырнадцать, ветер.
Я ошибся, оказалось, что ходьбы от их дома до моего не час, а час двадцать три минуты.
Утром я не мог поднять головы, у меня сильно повысилась температура, мама вызвала доктора, доктор сказал, что следует немедленно предупредить воспаление легких, и меня начали пичкать различными лекарствами вроде рондомицина, ореандромицина, этазола, банок на спину и горчичников.
Мама надела тапки, потому что у меня жутко болела голова и я не мог вынести стук ее каблуков, все у нее валилось из рук, она шумно вздыхала и несколько раз принималась плакать.
Мама всегда отличалась некоторой неуклюжестью, бывало, я болею гриппом или ангиной, лежу в постели, она даст мне воды и случайно прольет воду на мою шею, когда ставит горчичники, то непременно ошибется, поставит их на обратную сторону, а принеся грелку, завинтит пробку непрочно, и горячая вода вдруг обожжет меня.
В то же время мама очень добрая. Я считаю, доброта — самое драгоценное в человеке, жаль только, что не так уж часто она встречается. Отец, по-моему, потому и выбрал ее за то, что она добрая.
Отец был много старше мамы, фронтовик, воевал в Полесье, под Курском, в Берлине, а войну закончил в Будапеште.
Вернувшись с фронта, он уехал куда-то на Волгу, на строительство крупной электростанции.
Он был инженер-строитель, сам себя называл кочевником, любил менять города, перебираться с места на место и все годы переезжал с одной стройки на другую.
Однажды, было это на Дону, на Волго-Доне, он познакомился с мамой. Мама закончила библиотечный институт, получила назначение в маленький, недавно созданный город Цимлянск.
Как-то отец пришел к ней в библиотеку, попросил дать ему почитать что-нибудь.
Мама
— Вам, наверно, что-нибудь серьезное?
— Что значит серьезное? — переспросил он.
— Какую-нибудь научную книгу или философскую, или жизнеописание замечательных людей прошлого?
Отец усмехнулся, глядя на нее. Она была, как он рассказывал мне позднее, смешная, нос пипочкой, глаза светлые и кажутся еще светлее оттого, что лицо осмуглено первым стойким весенним загаром.
— Дайте про любовь, — попросил отец. — Порекомендуйте что-нибудь.
— Бунина хотите? — спросила мама.
— Хочу, — ответил отец. — А что у него есть про любовь, у этого самого Бунина?
Он притворялся этаким узкоограниченным работягой, который редко читает книги и решительно не запоминает писателей по фамилии. А на самом-то деле отец любил книги, был в известной степени начитан, и уж во всяком-то случае ему доводилось читать многие рассказы Бунина.
А она поверила, что он и слыхом не слыхал о Бунине. Она была правдива и судила о людях по себе, считала, что люди обычно не лгут, не сочиняют, а придумывают и сочиняют одни писатели и это для них привычное и полезное дело.
Конечно, мама мыслила несколько примитивно, ну и что с того? Так или иначе, а она не отвратила от себя отца.
Сперва она прочитала ему небольшую лекцию о природе творчества Ивана Алексеевича Бунина, попутно назвала наиболее известные его произведения: «Господин из Сан-Франциско», «Антоновские яблоки», «Деревня», «Веселый двор», потом открыла отцу абонемент в библиотеке, записала на его формуляре аккуратным полудетским почерком: «И. А. Бунин. Однотомник».
Обо всем этом я узнал не от мамы, а от отца, однажды зимой; в тот год я заканчивал школу, и во время зимних каникул мы с ним отправились под Суздаль, к дальнему его родичу, на рыбалку.
Дорогой, в машине, отец спросил меня, не сводя глаз с дороги:
— У тебя есть девочка?
— Какая девочка? — не понял я.
— Посторонняя. Ухаживаешь ли ты за кем-нибудь, успел ли влюбиться, увлечься, или покамест тебя эта сторона жизни не очень интересует?
В ту пору я постоянно влюблялся в кого-то, то в одну, то в другую, каждый раз казалось, вот она, настоящая, подлинная любовь, и каждый раз наступало быстрое разочарование.
— А я влюбился один раз и уже навсегда, — сказал отец.
— Когда? — спросил я.
— Восемнадцать лет тому назад.
— В кого?
— Трудно догадаться? Само собой, в твою маму.
Я удивился.
— Разве мама твоя первая любовь?
— Ну, может быть, не самая первая, — ответил отец, улыбаясь краешком рта. — Всякое бывало, но, безусловно, самая сильная.
Я знал, что он говорит правду. Да, так оно и было на самом деле.
— К слову, — сказал отец, — а почерк у мамы так и остался детский. И голос все тот же…
Он улыбнулся, повторил еще раз: