Истории от первого лица (Повести. Рассказы)
Шрифт:
— Если хочешь, называй так. Теперь модно всякого рода конфликты и раздоры объяснять именно так, психологической несовместимостью.
— Ничего, стерпится — слюбится, — сказала я и показалась самой себе в этот момент старым мудрым вороном.
Он спросил с надеждой:
— Думаешь?
— Уверена.
Он сказал не сразу:
— Мы подали заявление в загс.
— Поздравляю, — сказала я. — Предвижу заранее все, что последует: машина «Волга», увитая лентами, с пошлой куклой на бампере, невеста в белом,
— Верно, — промолвил он. — Я не люблю черный цвет, но костюм напрокат не собираюсь брать. Я куплю его в кредит в магазине для новобрачных.
— Тем лучше, — сказала я. — Потом будет Дворец счастья, очередь женихов и невест, удивительно похожих друг на друга, улыбки, бокалы с шампанским, фотограф, снимающий молодых вместе с гостями, поздравительные речи заведующей этим самым счастливым чертогом, которая произносит железобетонным голосом: «Дорогие товарищи, вы создали сегодня новую счастливую семью на благо общества…»
И опять ленты на машине, и куклы на бампере, и ужин в ресторане с «горько», и опять тосты под оркестр…
Он выслушал меня, потом спросил не без яда в голосе:
— Откуда ты все так хорошо знаешь? Вроде бы тебе еще не приходилось разъезжать в этой самой машине с куклой?
— А вот и приходилось, — сказала я. — Две мои подруги одна за другой повыходили замуж, и я ездила с ними во Дворец бракосочетаний, что на улице Щепкина, и видела воочию все то, что рассказала тебе, только к одной машине была прикреплена не кукла, а мишка, плюшевый с розовым бантом на шее.
— Это для разнообразия, — сказал Пикаскин.
— Дикая пошлость, — сказала я. — Если бы ты видел этого кошмарного медвежонка, этот бант! Тебя как художника, уверена, передернуло бы от отвращения!
— Я, может быть, не обратил бы внимания, — промолвил он. — Что я хотел еще тебе сказать? Да, вот что. Знаешь, как мы с нею познакомились?
— Нет, конечно.
— Это было осенью, я смотрел по телеку концерт из Останкинской студии, и вдруг во втором ряду показали девушку, ты видела ее, сама понимаешь, она может впечатлить.
— У вас, кажется, цветной телевизор?
— Цветной. «Рубин-107». Мама купила в рассрочку, до сих пор все еще выплачивает, осталось платить около полугода, двадцать рублей в месяц. Кстати, почему ты спросила, цветной ли телевизор?
— Потому что у Таи прелестные краски, по цветному они наверняка лучше смотрятся, чем по обычному.
— Может быть. Одним словом, оператор несколько раз показал ее, то сбоку, то прямо, еще в каком-то ракурсе. В общем, я понял, что вот она, передо мною — девушка из моей мечты.
— Что же ты сделал?
— Что я мог сделать? Мгновенно рванул в Останкино, в Концертную студию. Как раз вовремя, концерт только-только закончился, и — надо
— Что же ты ей сказал?
— Я сказал: «Простите, но мне необходимо поговорить с вами».
— Наверное, выдал себя за кинорежиссера, который ищет подходящий типаж, или признался, что ты художник и что она страх как подходит для позирования.
— Вот уж нет, и не думал даже! Мы вместе вышли на улицу, и я ей все объяснил.
— Как же она отнеслась к твоему объяснению?
— Вполне здравомысляще. Сперва, как водится, улыбнулась, потом разозлилась, сказала, что не любит разговаривать с незнакомыми людьми, потом все-таки я сумел ее уговорить, и она призналась, что польщена.
— Еще бы! Я бы тоже считала, что ты совершил целый подвиг ради меня!
— Если учесть к тому же, что мой «Запорожец», как и всегда, в ремонте, но я сумел поймать такси.
— Стало быть, это и было начало?
— Да, — сказал он. — Начало. Начало всех начал.
Он бы говорил, наверное, еще час или вечность, влюбленные поистине не замечают времени и не умеют остановиться.
Но я прервала его.
— Слушай, — сказала я. — Мне завтра вставать рано утром.
Он опомнился и, поговорив еще всего лишь с пяток минут о Тае, о ее красоте и уме, положил трубку.
А я завидовала ей, пока не уснула, уже что-то в четвертом часу.
МАРИК
Ужасно не люблю, попрощавшись, возвращаться обратно. Кажется, уже пожаты все, какие есть, руки, произнесены прощальные слова, пожелания всего хорошего и приглашения заходить, звонить, не забывать…
Все, как полагается. Хозяева улыбаются и, внешне сожалея о том, что гость уходит, провожают его с легкой душой, гость в свой черед улыбается и бежит по лестнице вниз. А спустя короткое время возвращается — забыл портфель, или шарф, или перчатки, или еще что-то…
Очарование нарушено. Хозяева уже заняты своими привычными делами, скажем, моют посуду после ужина, или подметают, или стелют постель, и гость застает их врасплох.
Само собой, хозяева улыбаются, как же иначе, но уже малость иронически, с некоторой долей досады, потому что гость вернулся неожиданно, мог увидеть то, что вовсе не обязательно посторонним видеть.
А гость, понимая все это, схватив нечто позабытое им, торопится поскорее испариться, на этот раз не улыбаясь, не повторяя приглашений заходить, звонить, не забывать. И ему их тоже не повторяют, не до того.
И остается осадок у гостя и у хозяев одинаково невкусный.
Так было со мной, когда я впервые пришел к Тае. Ее мама была любезна и гостеприимна, мы сидели, беседовали о чем-то, о чем, не помню, потому что я говорил, улыбался, поддакивал, а сам думал только лишь о ней — о Тае.