Истории, рассказанные негромко…
Шрифт:
– А ты занятный. – Джая бесцеремонно взяла Николаса за подбородок. – Неужели тебе совсем не страшно?
– Есть немного, – признался механик. – Но чего уж теперь бояться. Как тебя звать, маленькая? – И он протянул к фее руку.
– Хэли! – Пропищала фея. – Хэли! – И поднырнула под ладонь Николаса, как котенок, требующий, чтобы его погладили.
– Джая! Ты почему с ними сиропишься? – Николас поднял взгляд и то, что он поначалу принял за стоящий у дверей шкаф, оказалось второй бестией. Это был мужчина, ширина плеч которого почти равнялась росту, полное отсутствие у него шеи компенсировалось длиной рук – они почти скребли по полу, а волосы были того же красного цвета, что и у Джаи.
– Ладно тебе, Виджая. Такое не каждый день увидишь. И потом, парень может
– Тогда другое дело. Хотя я бы с удовольствием развесил его кишки на деревьях.
– А потом эта малышка выгрызла бы тебе глаза. Только законченный идиот встанет между феей и ее носителем. Ну что, Николас Бром. Добро пожаловать в Рой. Это я так, авансом, конечно. В Рой тебе пока еще рано.
– Я думал, что люди попадают туда только после смерти. Или все-таки будете мои кишки развешивать? – Механик погладил фею по лысой голове, почесал за ухом, и она довольно заурчала.
– Не напрашивайся. – Прогудел сверху Виджая.
– А тебе можно и пораньше. – Джая не удержалась и тоже попыталась погладить фею, но та извернулась и цапнула ее за палец. – Вот зараза! Истинно выродок леса! Не трону я твоего драгоценного, сама будешь терзать, сколько захочешь. Да, повезло тебе, Николас Бром, как волку на псарне. Имей в виду, что через укус феи передается ее слюна, а слюна недозрелой особи – это редкое снадобье, а потому сильное. Как Виджая.
– Ого.
– Теперь ты можешь видеть всех нас – даже тех, кто невидим для людей, или скрывается под человеческой личиной, или просто прячется. И ты волен с нами разговаривать, даже с недоумками из клана Паразитов, которые и двух слов связать не могут. Мы будем понимать тебя, а ты – нас.
До Николаса сквозь боль и слабость начинало доходить, каким приключением на всю оставшуюся жизнь обернется ему прогулка по мартовскому лесу.
– И что же, она теперь навсегда при мне?
– Самое большее – на расстоянии одного влюбленного взгляда. Если дальше, будет страдать, а этого тебе не простят.
– А как мне с ней на работу ходить? Она же маленькая совсем, испугается, шумно же на заводе.
– Забудь про завод, – Виджая протянул руку и легко поднял Николаса за шиворот, поставил на ноги, – теперь ты наш, человечек. И скажу тебе, что я даже рад, что не наступил на твою голову, как только вошел.
Механик покосился вниз – ноги Виджаи напоминали пару наковален.
– А чем я жить буду?
– Как чем? Тем же, что и раньше. – Джая махнула рукой, отсылая прочь директора «Тихой гавани», сунувшего нос в приоткрытую дверь. – Талантливый механик нигде не пропадет. Даже в Рое.
– Я ваши механизмы обслуживать не стану, – Николас вспомнил, что рассказывали о людях, доставшихся Рою, и его вновь замутило. – Лучше убейте.
Джая и Виджая захохотали.
– Да кто ж тебя к ним подпустит?! Может, со временем дослужишься, конечно… – Джая подтянула нитку из разошедшейся штопки на губах. – Ты и здесь нам пригодишься. И как механик, и как переводчик. А то мы иногда плохо понимаем людей. Ну так что, Николас Бром? Выбор я тебе предоставила. Или Хэли навсегда и работа на Рой – или Виджая. Твое слово.
Николас пошарил рукой за собой, оперся на стол – ноги его подкашивались, голова кружилась. Принимать одно решение из двух в боли и слабости тяжело; еще тяжелее, когда оба они суть зло, и попробуй определи, какое из них меньшее. Фея, снова оседлавшая плечо, почувствовала неладное, забеспокоилась, завозилась. Николас с трудом повернул голову и посмотрел на нее. Потом на Виджаю. Потом снова на фею. И решился.
– Хэли.
– Навсегда! – Пискляво заявила фея, скаля зубы в довольной улыбке. – Навсегда!
– Свидетельствую. – Джая приложила сложенные ладони ко лбу.
– Свидетельствую. – Виджая повторил этот жест.
Бестии переглянулись и в один голос произнесли:
– Шемхамфораш.
Время Роя: пора лихорадки, год от первого Воплощения 341
Время Людей: апрель, 1981 год
Николас Бром, механик,
Джая, заглянув к механику вечером того же дня, осталась вполне довольна.
– Неплохо устроился. Ты теперь с полмесяца никуда не годный, так что лежи тихо. На завод мы сами сообщим, на тебя пусть более не рассчитывают. Жить будешь здесь. Все, довольно на сегодня. Бывай, Николас Бром.
Весь следующий день и еще пять нескончаемых суток механик пролежал в кровати; температура подскочила до предела, все тело ломило – Николас горел заживо от слюны феи-кровохлебки. А она спокойненько дрыхла рядышком в инкубаторе, знай с боку на бок переворачивалась. Ее нареченный спутник в моменты, когда жар и боль становились невыносимыми, смотрел на нее с гневом и недоумением. «Ну и сопля, – думал он, – тоже мне, дитя Роя. Привалило счастье, ничего не скажешь. Знал бы, там бы в лесу и…» На этом месте он обрывал себя, поскольку не любил пустопорожних размышлений и сослагательного наклонения. Что случилось, то случилось, и если его судьба – сопящая в инкубаторе малютка-кровопийца, так тому и быть.
Тяжелее всего было по ночам; днем находились какие-никакие занятия: то повязку на шее придут сменить, то капельницу поставят, то попытаются накормить. Так себе, но развлечение. А вот ночью, когда «Тихая заводь» засыпала, Николас не знал, куда себя деть. Сон бежал от него; спал он урывками и все больше днем. Когда темнота сгущалась, механик с трудом вставал с постели, отодвигал штору и садился в кресло у окна. Неподалеку стоял еще один дом, побольше, в два этажа, окруженный живой изгородью; его-то Николас и рассматривал в долгие ночные часы. Сначала дом показался ему нежилым; все окна безучастно темнели, никто не выглядывал из них, не открывал изнутри. Вход был расположен с противоположной стороны, которой Николас не видел, поэтому он не мог с уверенностью сказать, что никто не входит в этот дом и не выходит из него. Может, дом держали для каких-то важных гостей, наезжающих изредка, кто его знает. Николас недолго задумывался об этом, он просто глядел на темный, тихий дом, возможно потому, что других зрелищ ему не предлагали.
Кажется, это случилось на седьмую ночь болезни. Одно из окон загорелось ровным светом. Николас удивился и даже обрадовался: хоть какое-то разнообразие. Вскоре засветились еще два окна: крайние слева и справа на первом этаже. Фея что-то неразборчиво пропищала сквозь сон из инкубатора; Николас подошел к ней, поглядел, работает ли терморегулятор, и вернулся на свое место.
Окна напротив все так же светились, а одно было открыто настежь в сырой холод мартовской ночи, и на подоконнике кто-то сидел, свесив ноги в подтаявший сугроб. Николасу был отчетливо виден его силуэт, словно вырезанный из черной бумаги. Через несколько минут механик понял, что не остался незамеченным – сидящий наклонился, зачерпнул снега и запустил им в окно Николаса. Стекло звякнуло, задрожало, прилипший комок медленно пополз вниз. Николас помахал рукой, неизвестный ответил тем же. А потом легко спрыгнул и зашагал к домику механика по рыхлому снегу, не оставляя за собой следов. Теперь Николас видел, что его сосед очень высок ростом, узок в плечах и у него длинные волосы; когда он подошел вплотную к окну, стало различимо и его лицо – скорее выразительное, чем красивое, и глаза – совершенно белые, похожие на пару очищенных вареных яиц, не имеющие даже намека на зрачок.