История болезни (документальная повесть) - часть первая
Шрифт:
– Сам проснулся. Позови их.
В комнату осторожно вошли оба. Вовка зажал пальцами нос:
– Мам, здесь сильно пахнет.
Захлестнула обида. Мама ему грубо:
– Саша из больницы приехал, а ты, прежде чем сказать – думай головой.
Он пожимает плечами.
– А что я такого сказал?
Младший брат Сергей, стоя у двери, тихо спрашивает:
– Саш! Тебя насовсем отпустили из больницы?
– Нет. Пока не вылечился – голос мой дрожит,
Мама понимает мое состояние и их выпроваживает.
– Саше нужно делать перевязку. Не мешайте!
Братья вышли. Непрошенные слезы, не сдерживаясь, полились по лицу.
Она присела рядом.
– Успокойся, сынок. Они еще дети, ничего не понимают.
Плакал, не в силах себя остановить.
– Вовка не хотел обидеть. От меня действительно неприятно пахнет. Мы с тобой привыкли и этого не замечаем.
– И они привыкнут, а осенью ты снова будешь здоровым. Помнишь, как я о твою спину, хоккейную клюшку сломала и ты не плакал!?
Утираю лицо полотенцем, сквозь слезы улыбаюсь.
– Здесь другое. От удара клюшкой и сейчас бы не заплакал.
Мама ушла, делая перевязку - вспоминаю:
«В прошлом году зимой, с ребятами соорудили хоккейную коробку. В первые морозы, залили каток и все свободное время играли в хоккей.
В школу ходил во вторую смену. Утром, наспех погладив школьные брюки, схватил в коридоре хоккейную клюшку и побежал на каток. Ближе к обеду, от азартной игры отвлек голос мамы:
– Саша! Подойди ко мне – никогда так ласково она меня не звала. Насторожился - видимо опоздал в школу. Подошел к ней. Мама, не меняя голоса, продолжила: - Дай-ка мне клюшку.
Я нерешительно протянул ее. Взяв клюшку, она резко размахивается. Успев увернуться, чувствую сильный удар по спине и треск ломающейся клюшки.
– Ты чего, мам?
Ребята на катке, прекратив играть, наблюдают за нами.
Мама уже зло:
– Быстро домой!
Забегаю в подъезд. Слышу запах гари, и только сейчас вспоминаю о не выключенном утюге. К счастью, пожара не было – немного обгорела штора на окне».
Снова дома. Теперь не такой, как был в четырнадцать лет, а беспомощный инвалид. Мама, вновь заходит в комнату.
– Перевязал живот?
– Да.
– Пойдем, поешь. Пироги напекла. Они в честь тебя, очень удачные.
Настроение плохое, но встаю и иду следом – не хочется обижать маму. На кухне за столом сидят Вовка с Сергеем. Ждут. Мама укоризненно смотрит на них.
– Что притихли? Берите пироги, ешьте.
Входная дверь открылась. Пришел с работы папка, и увидев меня, от неожиданности растерялся.
– Ты дома? – колючая щека отца прижимается ко мне: – Оно так лучше. Чего в больнице торчать без толку - обращается к маме: - Дай денег на бутылку - отметим приезд сына.
–
Довольный папка, садится за стол. Распечатывает бутылку, наливает маме и себе. Держа в руке поднятый стакан медлит и не находя нужных слов, просто говорит:
– За тебя, сынок! – залпом выпивает.
Мама вначале пригубила, а затем также выпивает остальное.
– Видишь, Саша, как мать пьет за твое здоровье – обязательно вылечишься!
Улыбаюсь. Улыбаются и Вовка с Сережей, уплетая горячие мамины пироги.
В доме мир и согласие!
Жаль нет с нами Ивана – он служит в армии, Петьки – все еще строит автозавод в Тольятти, а Колька, под следствием - ждет приговора суда.
А еще нет, моей собаки Дамки. В середине мая, она угодила под машину. Схоронили ее невдалеке - на поляне. Не дождалась…
12 июня 1969 год.
Сижу на лавке за нашим домом, возле сараев. Подходит друг с соседнего подъезда - Вовка Евсевьев.
– Здорово, Санек. В окно смотрю, ты сидишь.
– Дома скучно, вышел часок свежим воздухом подышать.
Вовка садится рядом, показывает рукой:
– Помнишь в детстве из того сарая, ящик яблок сперли и на остановке продавали?
– Разве забудешь! Мать тогда хорошо меня ремнем отметелила, несколько дней задница «горела».
– Это твой братан - Петька, выдал, «Следопыт» хренов: «Где взяли яблоки?». Говорю ему: «Бабушка Груша из деревни привезла.» Не поленился – пошел к нам выяснять. После этого родители дома заперли и три дня не выпускали на улицу.
– А ты из форточки мне и пацанам деньги кидал. Как сейчас вижу летящую купюру. Она крутится в воздухе, но я, с трудом все же поймал. Держу ее в руках, а на меня с нее Ленин смотрит – десять рублей!
Вовка улыбается.
– В «заключении» от безделья всю квартиру облазил. В дедовском фарфоровом баране нашел ключик. Открыл им ящик в комоде, а там денег – куча.
– Когда твой «арест» закончился, у нас началась сладкая жизнь - покупали шоколад, конфеты и пряники килограммами. Сами ели и пацанам раздавали. За тобой они табунами ходили: «Вова, дай трояк или пятерку?», а ты им с барской руки бросал.
Вовка, довольный смеется.
– Тогда я «королем» был.
– Да, неделю барствовали. Затем меня мама вновь выпорола, уже резиновым шлангом. Я даже обоссался.
– Весело жили. А помнишь, как тетю Нюру Лепкину разыграли?
– Не хорошо получилось. Мне и сейчас перед ней не удобно.
Вспомнил этот случай:
«Положили пустой кошелек у входа в Вовкин подъезд, привязали к нему нитку, протянули ее через весь коридор и по лестничному пролету. Затем пропустили ее через почтовую щель в двери квартиры Евсевьевых. Сами через эту щель наблюдали.