История Деборы Самсон
Шрифт:
– Так не трогай его, – снова вмешался Ноубл. – И ради Бога, придержи свой поганый язык.
Биб пробурчал:
– Слишком уж вы недружелюбны, как по мне.
Прошло всего несколько дней, а я уже привлекла к себе ненужное внимание. Мужчины вокруг молчали, Биб ушел в поисках более словоохотливых собеседников, а моя усталость переросла в тревогу.
Биб не был дурным человеком. Никто из новобранцев не был. Ни один не казался ревностным злодеем или, наоборот, слишком робким и напуганным. Это было неплохо. Я так боялась, что моего страха хватило бы на всех, но после этой истории я сменила стратегию, решив, что лучше не держаться
Я дала понять, что неплохо брею, – в отсутствие зеркала самостоятельно брились только глупцы, – и однажды вечером выбрила роту и собрала всем волосы в тугие смазанные маслом хвосты. Еще я предложила писать письма за тех, кто не знал грамоты, и даже Биб попросил меня написать за него послание домой. При всей своей безудержной болтовне красноречием в письмах он не отличался. Правда, он немного умел читать и, заметив, как я пишу Элизабет, решил, что у меня есть зазноба. Меня устраивало, если вся рота в это поверит, и потому я не стала возражать против его зубоскальства. К несчастью, прозвище, которое он мне дал в первые дни, сохранилось, и с тех пор большинство солдат в полку называли меня Милашкой Робби или Милашкой Робом.
Я не принимала участия в состязаниях по борьбе и бегу, хотя Джимми меня уговаривал, да мне и самой хотелось испытать себя. Жизнь в полку чем-то походила на жизнь в доме Томасов, только здесь я слышала и видела вещи, от которых у меня горели глаза и уши. Прежде я и вообразить не могла, что мужчины так одержимы женщинами и особенностями собственной анатомии: братья меня щадили.
Мы пересекли Коннектикут, прошли через Нью-Бритен, и я написала Элизабет, что в этом штате все выглядело так, как я себе представляла, хотя и здесь, как в Массачусетсе, последствия войны встречались повсюду. Мы шли через деревни и ночевали там, где нас радушно принимали, а порой и там, где нам никто не был рад. Как-то вечером я так устала, что даже не вошла в дом, в котором нас разместили. Среди ночи я проснулась в траве, дрожа под мелким дождем. Мои товарищи давно укрылись под крышей. Если бы не хозяйка дома, которая вышла во двор, чтобы собрать яйца в курятнике, и сжалилась, заметив меня, – «Заходи в дом, мальчик, туда, где все», – я бы решила, что все ушли, бросив меня.
Я научилась спать, когда представлялась возможность. Спала на боку, свернувшись клубочком, сжимая руки на груди. У меня не было ни любимой позы, ни ритуала, который я совершала бы перед отходом ко сну. Часто я проваливалась в сон, не выпуская из рук ружья, глядя в ночное небо, потому что на голой земле лучше всего засыпать на спине.
Как-то я провела ночь в борозде на свежевспаханном поле. Там, в мягкой земле, в ложбинке, края которой обнимали меня, словно нежные руки матери, я выспалась лучше, чем когда-либо. И все же такая жизнь не была нормальной. Я перестала следить за тем, сколько еды мне доставалось и сколько часов я недосыпала. Где-то в середине марша у меня начались месячные, но крови было так мало, что я их почти не заметила. Быть может, я начала превращаться в мужчину – или же так исхудала и обессилела, что внутри у меня ничего не осталось. Но в молитвах я благодарила Господа за его милость.
Время от времени всем
Никто из нас не мылся и не менял перед сном одежду. Форма, в которой мы вышли из Вустера, по-прежнему оставалась на нас, когда мы спустя две недели добрались до Уэст-Пойнта.
Нью-Йорк оставался под контролем британцев, и потому мы к нему не приближались, но шли через земли, считавшиеся нейтральными. Фермы и поселения постепенно сменились густыми лесами: мы вышли на нагорье.
Под голубым небом, насколько хватало глаз, тянулись зеленые холмы, а между ними вилась река. Я не могла бы представить ничего более прекрасного. Я вдруг поняла, что вновь могу восхищаться, испытываю восторг и надежду. При виде раскинувшегося передо мной горизонта мои беды померкли.
– Вот почему я здесь, – шептала я. – Вот чего хотела.
Мы пересекли зеркальные воды Гудзона, который иногда называли Северной рекой. Мы сели на паром в Кингс-Ферри – эту пристань на восточном берегу наполняли корабли и солдаты всех родов войск – и высадились в Форт-Клинтоне, у каменной крепости, нависавшей над рекой. Я никогда прежде не видела укреплений, и мне не с чем было сравнить эту крепость – одно из множества сооружений, которые окружали гарнизон Уэст-Пойнта. Напротив гарнизона в реку врезался остров Конституции: на нем тоже высился форт, за батареями которого виднелись еще два редута.
Там, где река делала поворот, по воде, между Уэст-Пойнтом и островом, была натянута тяжелая цепь. Предполагалось, что она помешает британским кораблям подняться вверх по Гудзону, хотя, если верить словам капитана Уэбба, британцы даже и не думали соваться сюда. Но на этом чудеса не заканчивались.
По другую сторону гарнизонной крепости, за Форт-Клинтоном, тянулся ровный, поросший травой луг шириной не меньше полумили. На южном его конце была собрана масса артиллерийских орудий, а в глубине, не видный с Гудзона, находился огромный военный лагерь.
Нам в спешке показали самое важное – дом интенданта, пекарню, тюрьму, домики офицеров, штаб, кузницу, склад, госпиталь, магазины и ряды длинных деревянных бараков, в которых нам сказали выбрать себе койку и оставить там свои вещи.
В центре лагеря располагался широкий плац. Нас привели туда и приказали стоять во фронт, дожидаясь дальнейших указаний. Многие солдаты – не я одна – вовсю таращили глаза, разглядывая огромный лагерь, великолепные холмы и серебряную ленту реки, которая пробивала себе путь между ними.
Лишь когда на краю плаца показались два барабанщика, отбивавших ритм, который возвещал приближение старшего командования, мне удалось отвлечься от изучения окрестностей. Офицер приближался к нам со стороны большого красного дома, который прятался за густой листвой. Капитан Уэбб заметил, что дом стоял здесь задолго до того, как в Уэст-Пойнте создали военную базу.
– Было время, когда в этом доме располагался постоянный штаб генерала Вашингтона. Он и теперь останавливается там, когда приезжает в Уэст-Пойнт, – прибавил капитан.