История Деборы Самсон
Шрифт:
Его голос звучал напряженно, он отчаянно, будто из последних сил, цеплялся за седло. Я сильнее сжала руки. Я сомневалась, что в таком состоянии он вообще способен заметить что-либо.
– У меня кружится голова. Не могу разобрать, где земля, а где небо, – признался он.
– Закройте глаза, – велела я. – Если конь может слышать, то и видеть тоже может.
– Говори со мной, – снова приказал он.
– М-м. Вы любите Шекспира, сэр?
Он проворчал что-то, и я приняла это за утверждение.
–
– Последняя пьеса меня никогда не привлекала.
– И меня тоже. Никогда не понимал ее сути.
– Так ты не романтик, Шертлифф?
– Нет, сэр. Мне больше по душе «Гамлет». «Венецианский купец». «Отелло».
– Почему? – Он отчаянно старался поддержать разговор.
– Я понимаю мавра. Его стремление себя показать. Меня не слишком волнует, как он обошелся со своей женщиной, хотя и это мне тоже понятно.
– Это проклятие мужского пола.
– О чем вы, сэр?
– О потребности показать себя.
Я хмыкнула, но не стала возражать. Я полагала, такая потребность есть у обоих полов, но решила, что не стоит об этом спорить.
– Мне всегда было известно, чего хотел мой отец, – продолжал генерал. – Я точно знал, чего от меня ждут. Благочестия. Силы. Целостности. То, что отец видел для меня, стало и моей целью. Он хотел, чтобы я выучился. Чтобы изучал закон. Заботился о матери и о сестрах, создал свою семью. Бог, семья, отечество. Таков был его девиз, хотя отечество не значило для него… того, что оно значит для меня. Я часто думаю, что он сказал бы об этой войне.
– Он был военным? – Я знала это.
– Да. И служба увела его далеко от дома. Так же, как произошло со мной.
– Далеко от дома? Но куда, сэр?
– Он умер на Кубе, от желтой лихорадки, когда мне было восемнадцать.
– Мне жаль, сэр.
– Он был хорошим человеком. По крайней мере… я так думаю. Надеюсь.
– Что такое хороший человек? – спросила я. Нужно, чтобы он продолжал говорить.
– Отец однажды сказал, что отвага есть залог истинного величия. Не талант. Не сила. Отвага. В этом и заключается моя цель. Порой единственная. Боюсь, что отсутствие у меня личных амбиций явилось огромным разочарованием для Элизабет.
Он бормотал чуть слышно, но наша беседа повернула в неожиданном направлении. Мне отчаянно хотелось, чтобы он не переставал говорить.
– Я не из тех людей, которых помнит история. А теперь дела обстоят так… что даже мои дети не будут помнить меня.
– Война сильнее всего бьет по женщинам, – сказала я. – История не хранит о них никакой памяти.
– Какой же ты странный парень, Шертлифф, – вздохнул он. – Душа мудрого старца в теле юноши.
Мой смех походил скорее на рыдание:
– Я родился стариком, сэр.
– Да. Я так и думаю. Расскажи мне о своем отце.
– Я не знал его.
–
– Она отослала меня к родне, когда отец нас оставил. – Я осторожно подбирала слова. – С тех пор, как мне исполнилось пять, я видел ее всего несколько раз.
– Когда все это закончится, я вернусь домой в Ленокс, штат Массачусетс. А ты куда?
– Не знаю. Я не загадываю так далеко, – ответила я. Я не позволяла себе этого делать.
– Нет. Я в это не верю. Ты все время думаешь.
– Да, сэр. Но не о будущем. Настоящее столь тяжело, что занимает все мои мысли.
Я уткнулась лбом ему в спину, стараясь подпереть его, не свалив при этом на землю. Я чувствовала, как он балансировал на грани сознания. Вероятно, причиной было страшное изнурение. Время от времени он кренился в седле, и я понимала, что мы лишь чудом сумели на протяжении последнего часа удерживаться верхом.
– Сэр, если на нас нападут, нам конец, – выдохнула я.
– Продолжай говорить, Шертлифф. Если ты замолчишь, мне точно конец.
– Я не знаю, что сказать, сэр.
– Расскажи о себе.
– Я никогда не позволял себе слишком сильно чего-то хотеть.
Он покачнулся, и я, перепугавшись, встряхнула его.
– Я здесь, парень. Я с тобой. Продолжай. Ты ничего не хочешь слишком сильно…
– Мне бы хотелось иметь семью. Когда-нибудь, не теперь, – сказала я. И чуть не рассмеялась над собой. У меня не было желания выйти замуж. Я хотела лишь детей.
– Есть у тебя на уме девушка? – спросил он, не слишком внятно выговаривая слова.
– Я не хочу жениться.
– Нет? Тогда сложновато будет обзавестись детьми. – Он шутил даже теперь, едва сохраняя сознание.
Его слова мне понравились, и я рассмеялась.
– Я хочу, чтобы меня любили безумно – или не любили вовсе. Не могу представить, чтобы кто-то полюбил меня до безумия. – Я бормотала, не задумываясь, что говорю, но понимала, что он вряд ли запомнит это.
– Почему?
– Потому что никто меня так не любил.
– Ты еще слишком юн, – прохрипел он и уронил подбородок на грудь.
– Расскажите о своих детях, сэр, – попросила я.
– У меня дочери. Маленькие девочки. Принцессы, как на подбор. Такие же, как их мать. Ханна, Полли и Рут.
Я знала все о Ханне, Полли и Рут, но попросила его продолжать.
– Ханна и Полли темноволосые, как Элизабет. Рут похожа на меня, во всем, вплоть до ямочки на подбородке и складки между бровей. Бедная крошка.
– Расскажите о миссис Патерсон. Она была такой, как на портрете у вас в комнатах?
– Она была невысокой и… полноватой, так она сама говорила, хотя и знала, что многим женщинам хотелось бы иметь такую фигуру. Бледная кожа, темные волосы, большие… карие глаза. Портрет довольно точный.