История Фридриха Великого.
Шрифт:
– - Нет, -- возразил Фридрих, -- вы не умрете! Вам надо еще жить для счастья моих подданных и для моего собственного. Вспомните: вы одни остались у меня из малого семейства моего сердца!
Больной сделал усилие, чтобы схватить руку короля и поцеловать ее, но Фридрих не допустил его до этого. Старик не мог более говорить, но взор его выражал глубокое чувство скорби и благодарности. Он знал, что расстается с венценосным другом своим навеки. Фридрих не вынес этого взора. Слезы навернулись у него на глазах, он крепко сжал руку старика обеими руками, молча наклонил голову в знак прощания и поспешно вышел.
Больной старик был его наставник Дюган. На другой день утром Фридриху донесли, что Дюган в эту ночь умер. Скорбь короля об утрате друга обратилась в нежную привязанность к детям покойного. С этих пор он стал думать о судьбе сирот с истинно отеческой заботливостью.
Война Австрии с Францией продолжалась еще долгое время и кончилась в 1748 году Ахенским миром. В мирном договоре Австрия, по требованию Франции, вторично признала
"Сердце Фридриха, -- писал он, -- драгоценный алмаз, но он оправлен в железо!"
{204}
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Жизнь Фридриха до Семилетней войны
Мирное время возвратило Фридриха опять к заботам и трудам государственным. Одиннадцать лет спокойного правления дали ему средства сделать переворот во всех отраслях государственного быта.
Церковь, законодательство, политическая экономия, поземельное управление, науки, искусства -- все пришло в движение и стало быстро развиваться в новых формах, по новым идеям и положениям. Его неутомимая деятельность сделалась рычагом, который вдруг подвигал все пружины многосложной государственной механики. Когда столица отдыхала еще от дневных трудов, свечи в уединенном кабинете короля показывали, что он уже трудится для народа и, как заботливый отец, жертвует своим покоем думам о будущем счастье своих детей. Каждый день Фридрих вставал в пять часов утра и до девяти, до первого доклада, работал, не вставая с места, над новыми проектами различных улучшений.
Не было нововведения в Пруссии, которое не получило бы начала в его светлом уме, в его добром сердце. Источник всего хорошего был один -- Фридрих. Мудрено ли после этого, что он с {205} первых лет своего царствования приобрел народность, какой до него пользовались весьма немногие государи. Он умел выбирать людей, ценил их способности, награждал их заслуги щедро, но он облачал своих сановников только одной исполнительной властью. Все они были орудиями его намерений и мыслей, и ни один из них не дерзнул бы употребить во зло доверие короля, чтобы показать народу свою силу и могущество. В глазах Фридриха все подданные были равны. Те из них, которых он возвышал до себя, получали отличия потому только, что помогали ему заботиться о счастье остальных граждан, но не для того, чтобы иметь средства к утеснению.
Они были его друзьями, но не временщиками. Фридрих действовал открыто. Он не ограждал себя от народа непроницаемой фалангой царедворцев: каждый из подданных, без различия, имел к нему свободный доступ, каждый шел к нему за советом и помощью {206} и говорил прямо о своих скорбях и нуждах. Простолюдин и вельможа судились и осуждались одинаково, и немилость королевская для последних была гораздо опаснее, чем для первых. Вот почему никакое зло не могло скрыться от его взора, а ни один из близких ему людей не был врагом народа.
Но пусть лучше сам Фридрих пояснит нам свои понятия о правительственных идеях.
Вот что пишет он в своем сочинении "О различных родах правления и обязанностях монархов":
"Когда монарх отдает кормило правления в наемные руки, т. е. своим министрам, то один тянет его вправо, другой влево. Никто не трудится по общему плану, каждый министр разрушает то, что сделано его предшественником, как бы оно хорошо ни было, и чтобы только быть творцом нового и осуществить свои идеи, хотя бы они противоречили общему благу. Таким образом, беспрерывный ряд перемен не дает времени укорениться и созреть истинно полезным учреждениям. Оттого происходят путаница, беспорядок и ошибки правления. У виновных всегда есть в запасе оправдание: они прикрывают свои безрассудства новизной своих учреждений. Такие министры знают, что никто не будет исследовать их поступков, поэтому и сами остерегаются показать пример строгого
Но если таким людям удается, к несчастью, обмануть или обморочить государя и уверить его, что личные его интересы не связаны с выгодами его подданных, тогда зло достигает до высшей степени. Монарх становится врагом своего народа без причины и сам того не зная. Недоразумение делает его строгим, жестоким, бесчеловечным, ибо, если убеждения его ложны, то и последствия их не могут быть правдивы. Государь связан с государством неразрывными узами, стало быть, по неизбежному закону возвратного действия, он должен чувствовать каждое зло, поражающее его подданных, а государство по тому же закону неизбежно страдает от каждого несчастья своего монарха. Например, когда государь теряет области, то он не в состоянии помогать своим подданным так, как прежде; если он делает долги -- бедным народ должен их уплачивать. Напротив, если народонаселение государства немногочисленно, если оно беднеет, государь лишается всех вспомогательных источников. Это такие неоспоримые истины, что на них не может быть возражений, а потому я повторяю: государь -- представитель государства, он и подвластные ему народы составляют одно тело, которое не может быть счастливо, если обе части не связаны общими побуждениями, общими интересами. Монарх для государства то же, что голова для тела: он один за все остальные части обязан видеть, думать и действовать, чтобы доставить каждой из них все потребные для нее выгоды. Вот мои понятия об обязанностях государя:
Он должен прибрести верные и точные сведения о силе и слабостях своей страны, как в отношении ее личного имущества, так и в отношении народочислия, размножения, доходов, торговли, законоположения, направления духа и характера нации, которой хочет управлять. Законы должны быть ясно, кратко и точно изложены, чтобы ябеда и крючкотворство не могли ими ворочать по произволу, перетолковывать дух их по-своему и распоряжаться судьбой частных людей по прихоти, без всяких правил. Производство дел должно быть по возможности кратко, чтобы спасти достояние просителей, которые без этой меры могут потратить на процесс то, на что имеют законное право и о чем просят правосудие. На эту отрасль правления надо обращать главное внимание и ставить все возможные препоны алчности и лихоимству судей и стряпчих. Чтобы каждое правительственное лицо исполняло в точности возложенные на него обязанности, надо ежегодно посылать в {208} провинции ревизионные комиссии, составленные из верных и неподкупных людей. Каждый гражданин, почитающий себя обиженным, вправе жаловаться комиссии на присутственные места и правительственные лица. Комиссия судит всех и каждого без различия, и найденные виновными должны быть строго наказываемы. Не нужно прибавлять, что мера наказания никогда не должна превосходить меры преступления; что насилие не должно заступать место закона; в этом случае лучше, если правитель слишком снисходителен, чем слишком строг".
Сочинение, из которого приведен здесь отрывок, Фридрих написал для собственного соображения и для руководства своим министрам. Он строго держался изложенных им правил и, кроме дарований, выше всего ценил в своих министрах наклонность к добру и к правоте.
Деятельным и достойным его помощником является в эту эпоху Коччеги.
Юстиция была в довольно плохом состоянии в Пруссии. Тысячи пустых форм давали присутственным местам средства к придиркам и оттяжке судопроизводства, так что иные процессы длились по десяти и более лет. Оттого дела росли и бумаги накоплялись в таком количестве, что самый ревностный судья был не в состоянии даже прочесть тяжебное дело за год, не только запомнить все его подробности. Какого же правосудия можно было ожидать после этого? Просителю оставалось терпеть, тратить имение, беспокоиться всю жизнь, нищать и, наконец, предоставить голую правоту свою наследникам, наличное достояние которых он уже употребил на процесс во время жизни и, стало быть, по смерти лишил их средств продолжать гибельную тяжбу. Этот беспорядок судопроизводства в особенности достиг до высокой степени в Померании. С этой провинции началось исправление. Коччеги в восемь месяцев заставил там решить 2400 дел, которые длились десятками лет, и очистил присутственные места до того, что во всей Померании не осталось тяжбы старее года. Этот первый опыт вполне удовлетворил Фридриха; он сделал Коччеги великим канцлером и поручил ему исправление законов и порядка судопроизводства во всем королевстве.