История Фридриха Великого.

Кони Федор Алексеевич

Почти трудно поверить, как Фридриху доставало времени на все его разнообразные и многосложные занятия и труды. Но для этого он имел свой особенный настольный календарь, где не только каждому времени года, каждому месяцу и дню, но даже каждому часу были присвоены особенные занятия. Все утро употреблялось исключительно на службу государственную; послеобеденные часы посвящаемы были наукам и литературе; вечер -- искусствам. В промежутках он играл обыкновенно на флейте. Часть года проходила в разъездах по государству. Во время этих путешествий, по предварительному извещению, собирались в города, где он останавливался, главные чины провинций, с отчетами, и просители, которые имели до него нужду. Тут решал он все недоразумения, отдавал приказания по внутреннему управлению, принимал жалобы и на большую

часть из них в то же время клал резолюции. Он любил также, чтобы купечество являлось к нему для объяснения хода торговли и положения промышленности в каждой провинции. Однажды, в проезд его через Силезию, депутаты от купечества объявили {224} ему, между прочим, что находят необходимым сделать некоторые изменения в торговых сношениях, но боятся утрудить этим министра. Фридрих отвечал им: "Адресуйтесь во всем прямо ко мне: я ваш первый министр и труда не боюсь".

Кроме того, амтман, т. е. староста каждой деревни обязан был встречать короля при въезде в селение и верхом сопровождать его коляску. Дорогой Фридрих обыкновенно справлялся у него о состоянии хлебопашества и крестьян, о почве земли, о главных произведениях и мерах к их сбыту, и где нужно было -- помогал советом и деньгами.

{225}

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

Человек и философ

Во время пребывания своего в Потсдаме Фридрих часто любовался прекрасными окрестностями города и, наконец, решил построить себе дворец в месте, называемом "королевским виноградником". Он сам составил план строения. В 1745 году был заложен фундамент, а через два года Фридрих уже в нем поселился. Высокая гора, на которой был поставлен дворец, была срыта в шесть уступов, образовавших широкие, прекрасные террасы. Новый дворец получил название Сан-Суси. С этим именем сливается вся частная жизнь Фридриха. Его дружеская переписка носит подпись "Сан-Суси", между тем как деловые бумага означались именем столицы; под сочинениями Фридриха, выходившими в свет, он называл себя "философом Сан-Суси". Но это название дворца имело у него и другой, сокровенный смысл. Под одной из террас он приказал устроить склеп, с тем, чтобы по смерти успокоить в нем свои бренные останки. Это святилище было скрыто от всех глаз саркофагом из каррарского мрамора, пе-{226}чальное назначение которого замаскировывалось лежащей на нем фигурой Флоры, превосходной работы.

Один раз только Фридрих проговорился о настоящей цели склепа и саркофага. Гуляя по террасе с одним из друзей своих, он сказал ему, указывая на склеп: "Когда я буду там -- я буду без забот". Кабинет его в дворце был так устроен, что богиня цветов, хранительница его гробницы, всегда находилась у него перед глазами. В минуты горячности стоило ему только взглянуть на нее, и гнев его тотчас смягчался. Этим Фридрих, как будто, хотел удерживать страсти свои в разумных границах.

В Сан-Суси он соединил около себя кружок самых искренних друзей своих. В это время ближайшим к нему человеком был маркиз д'Аржанс, родом провансалец, изгнанный из отчизны за вольнодумство. Маркиз, при отличной образованности, имел необыкновенный дар слова и один из тех тонких и оборотливых умов, которые характеризуют людей, созданных для политической деятельности. Фридрих полюбил его за откровенный, благородный образ мыслей, и вскоре отношения его к маркизу приняли вид нежной дружбы. Другой француз, Дарге, который служил при Фридрихе в должности литературного секретаря, также пользовался особенной его доверенностью. Кроме этих лиц, всегдашними собеседниками короля были граф Ротенбург, покрытый ранами в деле при Заславле, Винтерфельд, полковник Форкад, два брата Кейты и фельдмаршал Шверин. Ротенбург заступил в сердце Фридриха

место Кейзерлинга: для него у короля не было ничего заветного. К не-{227}счастью, и этого друга он скоро лишился: Ротенбург умер зимой 1751 года. Братья Кейты происходили из знаменитой шотландской фамилии. Они были ревностные приверженцы Стюартов и потому не смели оставаться в отчизне. Фридрих знал редкие способности и познания Кейтов, старался их приманить в Пруссию и привязать к себе.

Желание его исполнилось. Прежде прибыл младший брат, Иаков Кейт, а потом и старший, Георг, который в Шотландии был лорд-маршалом, а в прусской армии прямо получил фельдмаршальское достоинство. Старик Шверин, как нам известно, был уволен со службы во время второй Силезской войны. По окончании кампании Фридрих постарался с ним примириться. Он пригласил его к себе. Шверин явился. Оба полководца остались одни в кабинете. Неизвестно, что между ними происходило при этом свидании, но дежурные офицеры и пажи слышали, что разговор короля и Шверина становился все громче и громче и, наконец, обратился в такой жаркий спор, что им стало страшно. Но мало-помалу гроза утихала, и скоро все замолкло. Через несколько минут Шверин вышел, откланиваясь королю, а Фридрих, провожая его с веселым видом, сказал в дверях: "Ваше превосходительство, не забудьте, что мы вместе обедаем". С тех пор прежние отношения их возобновились, и король теперь обходился со Шверином еще милостивее.

Несмотря на короткое свое обхождение с друзьями в домашнем быту, Фридрих был строг и взыскателен в делах служебных. Дружба короля не давала никаких прав государственному чиновнику, и наоборот, проступки чиновника и выговоры за то короля нисколько не вредили их дружеским отношениям. Словом, в Сан-Суси Фридрих хотел быть человеком, в Берлине -- становился королем.

"Чтобы быть хорошим монархом, надо уметь быть человеком, -- говорил Фридрих, -- а для этого надо узнать на опыте жизнь и сердечные потребности простых людей". Когда Роллен прислал ему свою "Всемирную историю", Фридрих написал ему в ответ:

"Для блага человечества, я бы желал, чтобы ваши государи были люди, и чтобы вы смотрели на правящих, как на граждан. Правители народов не пользуются исключительной привилегией быть совершенными -- в мире, в котором нет ничего совершенного".

Из Сан-Суси Фридрих снова писал к своему литературному любимцу, Вольтеру, приглашая его переселиться в Пруссию. "Вы {228} для меня то же, -- говорит он в письме, -- что для персидского шаха и великого могола белый слон, за которого они ведут войны, и который должен войти в состав титула победителя. Когда вы приедете сюда, то займете в моем следующее место: "Фридрих II, Божьей милостью король Пруссии, курфюрст Бранденбурга, обладатель Вольтера и проч. и проч." Против такой лести Вольтер не устоял.

В 1750 году он прибыл в Сан-Суси, чтобы навсегда там остаться. Фридрих дал ему камергерский ключ, повесил Pour le merite на шею и назначил 5.000 талеров жалованья.

Принцы, фельдмаршалы, министры, все, что только было близко к королю, ухаживало за Вольтером, как за верховным божеством Пруссии. Его присутствие содержало все умы в напряжении: никому не хотелось уступить знаменитому писателю в ловкости выражений, в остроумии, в тонкости и грации оборотов. Трагедии его исключительно заняли придворную сцену, все знали их наизусть и даже в простом разговоре приводили из них цитаты, часто некстати.

Вся обязанность Вольтера состояла в том, чтобы жить и наслаждаться жизнью среди роскоши, изобилия, почестей, в вечной атмосфере блеска, в вечном фимиаме лести и похвал. Весь день был отдан на его произвол, только вечер проводил он с королем. После спектакля или концерта Фридрих собирал тесный кружок своих друзей за веселым ужином. Тут начиналась умственная война, в которой ядра сарказмов и блестки остроумия сыпались со всех сторон, и целые бомбы учености разрывались на тысячи ловких применений и самых острых выводов. Разумеется, что Фридрих и Вольтер всегда были во главе воюющих партий и не уступали друг другу ни одной пяди в области своего нравственного преимущества. {229}