История Фридриха Великого.
Шрифт:
Но кавалерия его находилась на другом конце, против правого русского крыла. Она не могла поспеть вовремя, потому что должна была дефилировать и делать большие обходы между прудами и болотами. Пушки также могли быть перевезены только с большим затруднением. Салтыков воспользовался этим и открыл по пруссакам сильный огонь из 80 орудий. В то же время Румянцев и Лаудон ударили с нашей и австрийской конницей во фланги прусских эскадронов и опрокинули их, а князь Любомирский, с полками {353} Вологодским, Псковским и Апшеронским, и князь Волконский, с первым Гренадерским и Азовским, привели в беспорядок прусскую пехоту. Даже личная храбрость Сейдлица не помогла против этого ловкого нападения: пруссаки расстроились и разбежались. Но все
Главный успех теперь зависел от овладения горою Шпицберг, которая командовала над довольно обширным пространством, была занята лучшими русскими и австрийскими полками и защищена надежной артиллерией. Пруссаки полезли на крутой обрыв Шпицберга; в них брызнули картечью, и рвы шпицбергенские наполнились трупами, которых тут же засыпало землей. Несколько раз они возобновляли свои покушения, и каждый раз страшная могила наполнялась новыми жертвами. Наконец, сама природа их обезоружила: пятнадцать часов прусское войско находилось в форсированных маршах, девять часов длилась уже битва, жаркий день, голод, жажда и беспрерывные усилия истощили последние их силы. Солдаты роняли ружья и в совершенном изнеможении падали на месте. В то же время покушения пруссаков на другие высоты были также счастливо отбиты. Фридрих постарался провести одну свою колонну позади нашей второй линии, чтобы тем поставить русских между двух огней, но и это не удалось. Генерал-майор Берг встретил ее штыками и шуваловскими гаубицами и потеснил назад, а Вильбоа и князь Долгорукий, ударив пруссакам во фланг, обратили их в бегство и взяли обратно не только все наши пушки, но и множество неприятельских.
Фридрих употребил последнее средство: он приказал Сейдлицу атаковать высоты. Но огонь русских батарей действовал слишком опустошительно. Прусская конница расстроилась и прежде, чем смогла прийти в порядок, Лаудон с австрийскими гусарами и гене-{354}рал-майор Тотлебен с нашими легкими войсками ударили на нее в тыл и во фланг. Сейдлиц был тяжело ранен. Пруссаки обратились в бегство, несмотря на увещания и просьбы Фридриха. Король, остановясь в самом жестоком огне, приходил в совершенное отчаяние и громко восклицал: "Неужели для меня здесь нет ни одного ядра!" Под ним были убиты две лошади, мундир его был прострелен в нескольких местах, возле него пали три адъютанта, но он не оставлял поля битвы. Наконец, ядро поразило его лошадь в грудь, она опрокинулась навзничь и непременно придавила бы своим трупом короля, если бы адъютант и гренадер, стоявшие возле, не подхватили его в самую минуту падения. В то же время ружейная пуля ударила Фридриха в левый бок; по счастью, сила ее была остановлена золотой готовальней, которую король носил в кармане. Тогда офицеры приступили к нему с просьбами, чтобы он оставил свой опасный пост. "Когда все бегут, я один останусь на месте", -- отвечал он с диким отчаянием, вонзив шпагу свою в землю.
Наконец, неистовые крики преследующего неприятеля обратили в бегство и последнюю треть храбрых пруссаков. Между ними был небольшой отряд гусар ротмистра Притвица; за ним гнались казаки, "Господин ротмистр!
– - закричал один из гусаров.
– - Взгляните -- это наш король!" Весь отряд кинулся на пригорок. На нем {355} стоял Фридрих, один, без свиты, сложив на груди руки, и с немым бесчувствием смотрел на гибель своего славного войска. Притвиц почти силой усадил его на коня, гусары схватили лошадь за поводья и увлекли за собой. Но казаки их уже настигли, и король наверное был бы убит или взят в плен, если бы Притвиц удачным выстрелом из пистолета не сразил офицера, который предводительствовал казачьим отрядом. Падение его на несколько минут остановило преследователей, и пруссаки успели ускакать.
Фридрих совершенно потерялся; вся бодрость духа, вся энергия его исчезли. "Притвиц! Я погиб!" -- восклицал он беспрестанно дорогой, и едва отряд ушел от преследования, он написал карандашом записку
Поздно вечером прибыл он в небольшую деревушку на Одере. Отсюда был отправлен новый гонец к Финкенштейну.
"Из 40.000 человек, -- писал ему король, -- у меня осталось только 3.000. Я не могу более располагать войском. Подумайте о безопасности Берлина. Я не переживу моего несчастья. Последствия битвы хуже, чем сама битва. Средства мои истощены. Признаюсь откровенно: все пропало. Но я не буду свидетелем погибели моего отечества. Прощайте навсегда!"
Тут же было написано предписание генералу Финку, которому король сдавал команду над остатками своей несчастной армии:
"Генералу Финку предстоит трудное поручение. Я передаю ему армию, которая не в силах более бороться с русскими. Гаддик за ним, а Лаудон впереди, ибо он, вероятно, пойдет на Берлин. Если генерал Финк двинется за Лаудоном -- Салтыков нападет на него с тыла; если он останется на Одере, то будет подавлен Гаддиком. Во всяком случае, я думаю, лучше напасть на Лаудона. Успех такого предприятия мог бы остановить наши неудачи и замедлить ход дела, а выигрыш времени очень много значит в таких обстоятельствах. Секретарь мой, Керер, будет присылать генералу газеты из Торгау и Дрездена. Генерал Финк должен обо всем извещать моего брата, которого я наименовал генералиссимусом армии. Совершенно поправить наше несчастье невозможно, но все приказания моего брата должны быть исполняемы беспрекословно. Армия присягает моему племяннику, Фридриху-Вильгельму. Вот последняя моя воля. В бедственном моем положении я могу только подать совет; но если бы имел хоть какие-нибудь средства, то не покинул бы мир и войско". {356}
Фридрих заночевал в полуразвалившемся крестьянском шалаше. Не раздеваясь, бросился он на пук соломы, а адъютанты расположились в ногах его, на голом полу.
Всю ночь прометался он на своем ложе в страшном волнении -- состояние души его было ужасно. Утром приближенные едва его узнали, до того изменились все его черты. Отрывистые, бессвязные, почти бессознательные речи показывали, что он близок к помешательству. Один из офицеров донес, что привезли несколько спасенных орудий. "Ты лжешь!
– - закричал на него Фридрих с бешенством.
– - У меня нет более пушек!" Почти так же принял он артиллерийского полковника Моллера, когда тот явился с рапортом. Но Моллер выдержал первый пыл и потом старался успокоить и утешить короля. Он уверил его, что все солдаты преданы ему душой и телом, готовы на каждый новый подвиг и рады всей своей кровью искупить свободу отечества и жизнь короля. Это подействовало на Фридриха. Слезы проступили у него на глаза, и ему стало легче. Новые надежды запали в душе его вместо мрачного отчаяния и постоянной мысли о самоубийстве.
Пруссаки потеряли в Кунерсдорфской битве до 20.000 убитыми, ранеными и пленными. Между убитыми находился и майор Эвальд Клейст, известный немецкий поэт, имя которого гремело по всей Германии. Печальная участь постигла этого героя-певца. Он вел солдат на приступ Шпицберга, ядро оторвало у него правую руку, он схватил шпагу левой и опять бросился вперед, но не достиг до вершины: картечь раздробила ему ногу. Солдаты отнесли его в лощину и оставили до окончания дела. Здесь нашли его казаки, раздели донага и бросили в болото.
Во время битвы русские гусары, проходя мимо, услышали его стоны, вытащили полумертвого из болота, приодели, чем могли, перевязали рану, утолили его жажду, но не могли взять с собой и оставили близ дороги. Тут пролежал он до глубокой ночи. Новый казачий пикет совершил над ним новые неистовства. На следующий день русский офицер нашел его в ужасном положении, покрытого ранами, почти истекшего кровью. Немедленно страдальца отправили во Франкфурт, где над ним были испробованы все врачебные пособия. Но человеческая помощь не могла возвратить его к жизни. Он умер 12 августа и был похоронен с большими почестями. Члены франкфуртского университета и русские войска сопровождали его гроб до могилы. Один из наших офицеров, видя, {357} что на гробе Клейста нет шпаги, положил свою на крышку, говоря, что такой достойный офицер не может быть схоронен без этого знака отличия.
Немецкие историки полагают урон с русской стороны до 17.000 человек убитыми и ранеными и уверяют, что граф Салтыков в донесении своем императрице сказал в оправдание значительной своей потери: "Что делать! Король прусский дорого продает победы над собою! Еще одна такая битва и я принужден буду сам доставить реляцию к Вашему Величеству!" Но все это несправедливо. Русских было ранено 10.863, и в числе их кн. Голицын, кн. Любомирский и генерал Олиц. Что же касается до убитых, граф Салтыков говорит в своем донесении: