История Фридриха Великого.
Шрифт:
Пруссаки вскакивали, хватались за оружие, выбегали из палаток босиком и без ранцев. Австрийцы овладели батареей перед Гохкирхом и, обратив орудия на пруссаков, стали будить их картечью. Некоторые проснулись только для того, чтобы под предательским штыком ночных убийц снова уснуть сном вечным.
Тут только превосходная дисциплина прусских войск явилась во всем блеске: через десять минут вся армия стояла под ружьем и храбро отражала напор неприятеля. Но было так темно, что пруссаки не могли узнать, где главная сила неприятеля, и потому дрались отдельными кучками. Солдаты хватали друг друга за головы, чтобы ощупью отличить неприятеля от своего. Пруссаки узнавали своих противников по меховым шапкам, австрийцы пруссаков -- по медным киверам. Главное нападение было устроено на Гохкирх. Когда деревня
Зарево пожара осветило несколько окрестность, и прусские генералы могли предпринять что-нибудь верное. Надлежало выгнать неприятеля из занятой им позиции. Фельдмаршал Кейт с шестью батальонами успел отнять у австрийцев батарею и потеснил их назад. Но его окружили, солдаты проложили себе обратный путь штыками, а вождь их пал, пораженный пулей в грудь. Герцог Франц Брауншвейгский последовал примеру Кейта и пал так же, как и он: ядро размозжило ему голову. Принц Мориц Дессауский разделил участь этих двух храбрых генералов, дрался так же мужественно, как они, был смертельно ранен в грудь и отнесен за фронт. Сейдлиц, во главе кирасир, летал из одного конца в другой, дрался как отчаянный, но и его усилия не помогли: австрийцы все выдвигали новые полки и с новой силой нападали. Наконец, под градом картечи Фридрих сам повел свежие войска в дело. Лошадь под ним была убита, он проворно пересел на другую и не вышел из битвы, пока неприятель не побежал. Однако австрийская кавалерия уничтожила этот новый успех, а пехота ее двинулась вперед свежими массами.
День проснулся, но густой туман заменял мрак ночи. Битва продолжалась наудачу. К девяти часам туман упал, и солнце озарило печальную картину разрушения. Фридрих теперь только с возвышения смог обозреть поле битвы, устланное жертвами кровавой ночи. Оба войска были в величайшем расстройстве. В зрительную трубу наблюдал он за распоряжениями Дауна, стараясь угадать его намерения. Австрийская артиллерия навела на него свои орудия, и ядра засвистели. Одно ядро упало возле самого короля и обрызгало его землей и пылью. Испуганная лошадь бросилась в сторону. В нетерпении начал он ее бить палкой до тех пор, пока она не стала на прежнее место. Новое ядро опять ее испугало. Тогда адъютанты стали умолять короля, чтобы он оставил это опасное место. "Вы видите, -- сказал он им с усмешкой, -- опасность везде одинакова: ядра летят и вправо, и влево. Я могу быть убит и здесь, и там, но позади моей армии я бесполезен". Обозрев неприятеля, Фридрих увидел, что герцог Армбергский обходит его левое крыло. Тотчас {342} собрал он войско, построил его в новые линии и, примкнув свое правое крыло к местечку Дреза, приказал майору Меллендорфу занять и отстаивать высоты, защищающие Дрезу. Но король не мог ни вполне развернуть свою армию, ни привести в исполнение лучшие свои соображения, Поле действия было слишком тесно, а местность самая неблагоприятная. Снова неприятель двинулся на него с фронта и в тыл: кровь лилась ручьями. Фридрих, видя, что выиграть сражение нельзя, и не желая долее подвергать своих людей опасности, искусными маневрами начал ретироваться. Австрийцы сами были до того расстроены, что не тревожили его отступления, которое успешно прикрывала часть прусской конницы и артиллерии.
Так отошел он на три мили и стал лагерем на Шпицбергенских горах, в стороне от Бауцена. Солдаты должны были расположиться на земле, как могли, потому что палатки и почти весь обоз были у них отняты.
В Гохкирхской битве пруссаки потеряли 9.000 человек убитыми и ранеными, 101 пушку, 28 знамен, два штандарта, весь свой лагерь и большую часть тяжестей. Австрийцы лишились 7.000 человек. Но Фридрих казался спокойным и даже веселым. Солдаты его также не потеряли бодрости, они думали только об отмщении.
– - Куда вы девали свои пушки?
– - шутя, спросил король у своих канониров.
– - Черт их взял ночью!
– - отвечали артиллеристы.
– - А мы их у него отнимем днем!
– - продолжал Фридрих.
– - Разумеется, отнимем!
– - подхватили солдаты. {343}
– - Вы и сегодня славно дрались, дети! Но что же делать, когда неприятель похитил у нас победу воровским образом, ночью! Генерал Даун сыграл с нами преглупую шутку, но спасибо и за то, что он нас отпустил и не
– - Все с тобой, Фриц! Все с тобой!
– - закричали солдаты и безропотно принялись за свою черствую корку хлеба.
Но Фридрих смеялся сквозь слезы. Потеря стольких полезных генералов, и особенно потеря Кейта, глубоко взволновала его душу. К этому присоединилась новая скорбь: он получил известие о кончине любимой сестры своей, маркграфини Байрейтской. Эту женщину, после матери, любил он больше всех на свете. Она страдала вместе с ним в детстве, разделяла все его радости в жизни. Она одна умела понимать его великую душу и внушать ему твердость в тяжкие минуты грусти и отчаяния. Несколько дней король был неутешен и, по обыкновению, изливал свои чувства на бумагу.
Но напоследок энергия его пробудилась с новой силой. Еще в том же году решил он употребить все средства, чтобы очистить свое государство от всех неприятелей.
Совсем не то было у австрийцев. Предоставив неприятелю свободную ретираду, Даун поспешил привести полки свои в порядок, снова возвратился в засаду и еще надежнее укрепил лагерь, как будто сам был испуган своей победой. Тотчас начал он изготовлять депеши с радостной вестью к императрице-королеве и ко всем со-{344}юзным державам. Мария-Терезия была в восторге. Гохкирхская победа была одержана в день ее именин. "Лучшего поздравительного букета вы не могли прислать мне!" -- писала она к Дауну и благодарила его за успех в самых лестных выражениях. Императрица Елизавета прислала ему золотую шпагу, осыпанную бриллиантами. В Вене воздвигли в честь его колонну, а австрийские провинции поднесли ему 300.000 гульденов для уплаты долгов и на выкуп заложенного имения. Даже Климент XIII, который за несколько месяцев только вступил на папский престол, остался неравнодушным к успеху Австрии. Он отправил к Дауну освященный берет из красного бархата с горностаем и благословенную шпагу.
"Любезный сын во Христе!
– - писал святейший отец.
– - С глубоким чувством удовольствия узнали мы о твоих геройских подвигах над еретиками. Как отче и глава единой, душеспасительной церкви и всех истинно-верующих, решил я подкрепить твою храбрость силою нашего апостолического благословения. Вручаю тебе сей священный меч: да вечно дымится десница твоя кровью отступников. Положи секиру к коренью сего поганого древа, которое принесло в мир плоды проклятия, и, по спасительному примеру святого и великого Карла, окрести северную Германию мечом, огнем и кровью -- в веру истинную и присносущую. Велика будет радость всех верующих на земле и св. угодников Божиих на небеси, когда ты, мощью карающего меча и силой креста животворящего, возвратишь сие стадо заблудших в лоно истинной матери-церкви. Да будут над тобою покров пресвятой девы Марии-Цельской и молитвы св. Непомука отныне и до века!"
Этим воззванием, напечатанным во всех тогдашних газетах, папа хотел возобновить фанатизм средних веков и воодушевить католиков к новому крестовому походу против протестантов. Но времена изменились. Поступок папы только раздражил протестантские нации, а Пруссии прямо указал на высокую миссию: быть отныне главой и покровительницей реформатов.
Убаюканный наградами и похвалами, Даун праздновал свою победу в лагере и в упоении славы думал, что отнял у Фридриха все средства к продолжению войны. Поэтому он писал генералу Гаршу: "Приступайте смело к осаде Нейсе: со стороны прусского короля теперь уже бояться нечего". А Фридрих между тем не дремал: он переместил корпуса графа Доны и генерала Веделя из Померании в Саксонию, а брата своего Генриха вызвал к своей ар-{345}мии. Генрих привез с собой необходимое количество полевых запасов. В ночь на 24-е октября Фридрих тихо выступил из лагеря, обогнул стан Дауна и благополучно привел свою армию в Герлиц.
Вся Европа ожидала блестящих последствий Гохкирхской битвы. Погибель Фридриха была предрешена, Даун в ней не сомневался. И вдруг все изменилось: прусский король является в Силезии, несмотря на то, что все пути преграждены неприятелем; при одном его появлении генерал Гарш оставляет осаду Нейсе; в две недели вся Верхняя Силезия очищена от австрийцев и -- погибавший герой опять торжествует. Такой неожиданный оборот дела заставил Дауна опамятоваться. В досаде на свой промах он хотел, по крайней мере, освободить Саксонию. Он приказал имперской армии атаковать пруссаков, которые укрепились на Эльбе, а сам намерен был ударить на них в тыл. Но это не удалось. Граф Дона прогнал имперцев от Лейпцига, а Ведель вытеснил Гаддика из Торгау. Тогда Даун пошел прямо на Дрезден. Но когда он расположился к правильной осаде города, комендант Шметау послал ему сказать, что сожжет все предместья, даже весь город, и будет защищаться на улицах, до самого дворца. Если же и это не поможет, то, наконец, взорвет дворец со всем гарнизоном и с семейством польского короля, но города не сдаст.