История и фэнтези. По следам героев «Игры Престолов»
Шрифт:
Эта открытость и иллюстрируется в сборнике повестей о Дункане и Эгге «Рыцарь Семи королевств»: сэр Дункан Высокий был сиротой с Блошиного конца Королевской Гавани, которого взял себе в оруженосцы странствующий рыцарь, и которого он возвёл в дворянский статус на смертном одре. В итоге, права сэра Дункана признаются, он участвует в турнирах, становится наставником принца крови Эйегона, будущего короля, потом становится лордом-командующим королевской гвардией, которого приводят в пример как одного из образцов рыцарства. Попробуйте представить себе более открытое общество, когда человек за свою жизнь вознёсся со дна на самый верх?! Получается, что из крестьян-арендаторов можно легко попасть в купцы, а из обеих групп можно выбиться в рыцари. А уж из рыцарей в лорды достаточно просто попасть. Где же у Мартина жесткая закрытость средневековых сословий?
Писатель также забывает о значении самого понятия «средние века» – они на то и средние, что находятся между древностью и современностью. У Мартина роль древности выполняет старинная погибшая империя Валирия (что-то вроде нашей Атлантиды или Римской империи), у которой были выдающиеся достижения в области металлургии и магии. Валирия ушла в прошлое, но после нее остался ряд колоний, рабовладельческих и торговых городов-государств, последние весьма напоминают Ганзейские города. Так где же современность? У Мартина её нет, но тогда и средних веков тоже нет. Скорее, просто какой-то жутко затянувшийся феодализм, причём достаточно примитивный: автору не до эволюции орудий труда и процессов производства. Во всём этом нельзя обвинить многих других авторов, например, М. Лэки, и общество у неё меняется, и перечень ремесленников весьма внушительный, и феодализм вплотную подошёл к прединдустриальной эпохе, и сословная
«Оязыченное» католичество или «окатоличенное» язычество? Читатель, получающий удовольствие от книг Мартина, может вполне обоснованно возразить, что писатель пишет фэнтези, поэтому всякие там историки и критики должны помолчать на тему реальной истории, сословных отношений и всех прочих скучных материй. И читатель был бы абсолютно прав, если бы литератор в своих интервью не настаивал на прямой связи своих книг с реальностью. В уже процитированном выше интервью Дж. Мартин называет «плохими» тех авторов, которые заимствуют обстановку средневековья, но нарушают жёсткую сословную структуру классического средневековья. Таким образом, «хороший» автор, в понимании Мартина, должен не только заимствовать обстановку, но и реальные отношения/ классовую структуру средневековья. В другом интервью писатель пояснил: «Есть общий процесс для создания фэнтези: ты должен укоренить его в реальности. А затем ты играешь с ним немного, потом добавляешь немного воображаемого элемента, а потом делаешь это больше». [48] В качестве такого примера Мартин приводит Адрианов вал, отделяющий Англию от Шотландии, поясняя, что когда взял его за образец Стены из Вестероса, «только я сделал Стену значительно больше и сделал её изо льда – процесс фантазирования». [49] Читатель может возразить: «Ну, подумаешь, стена и разная другая колористика имеют корни в реальности, но это не касается социального, религиозного и экономического устройства мира Мартина! К миру Мартина реальность не имеет отношения».
48
http://www.maximumfun.org/sound-young-america/george-r-r-martin-author-song-ice-and-fire-series-interview-sound-young-america «That’s the general process for doing fantasy, is you have to root it in reality. Then you play with it a little; then you add the imaginative element, then you make it largely bigger».
49
Ibid. «So I made the Wall considerably bigger and made it of ice, that’s the process of fantasizing».
Если бы так, но Мартин и здесь дал достаточно исчерпывающий ответ. 19-го сентября 2011 года Джон Ходгман, проводя интервью с Мартином, предположил, что все религии мира Мартина полностью придуманы: непохожи они, на взгляд интервьюера, «на религии изначального мира, в котором мы живём, в мире Ваших романов имеется несколько основных религий, малых сект; на континенте, где большинство героев проводят большую часть их времени, существуют две хорошо развитых религиозных философии, плюс новая секта приходит на континент и завоёвывает позиции. Мне интересно, как человек садится и создаёт религию?». [50] Однако Мартин не соглашается с Ходгманом и настаивает, что его религии основаны на реальности: «Я основывал их на реальных мировых религиях, только подправляя или расширяя немного. Вера в Семь, конечно же, базируется на средневековой католической церкви, и её центральная доктрина, что есть один Бог с семью аспектами, частично базируется на католическом убеждении, что есть один Бог, но у него три аспекта: Отец, Сын, Святой Дух. У семи, вместо этого: Отец, Мать, Дева, Старуха, Кузнец, Воин и Неизвестный, который представляет Смерть». [51] Дж. Мартин даже не понимает, что его религиозное пояснение, со ссылкой на реальную ветвь христианства, демонстрирует тот факт, что сам писатель не очень хорошо разбирается в философии религии. В христианстве (католицизме) представлено триединство святости: начало (отец); конец (сын); вечность, вневременность и сверхъестественность (святой дух) – вот эта неделимость начал и позволяет христианству быть монотеистической религией. В то время, как Мартиновы аспекты (как у семи) представляют принципиально разные сущности божества – то есть это по сути разные божества. Таким образом, реальные корни Веры в Семь – язычество, а не средневековое католическое христианство.
50
Ibid: «One thing in the book, which I presume is made out of whole cloth of imagination, is the religions of this world. These are not religions of the primary world that we live in, the world of your novels has several major religions, some minor sects, the continent in which most of the characters spend most of their time have two well developed religious philosophies with a new sect that’s coming to the continent and gaining inroads. I was curious as to – how does one sit down and create a religion?».
51
Ibid: «I based them on real world religions just tweaking it or expanding it a little. The faith of the Seven is of course based on medieval Catholic Church and their central doctrine that there is one god who has seven aspects is partly based on the Catholic belief that there is one God but he has three aspects: Father, Son, Holy Ghost. With the Seven, instead, you have The Father, The Mother, The Maiden, The Crone, The Smith, The Warrior, and a Strangers, who’s the death figure».
Необходимо отметить, что каждой социально-экономической формации соответствует определённый этап религиозного развития общества. Так первобытнообщинному строю свойственно язычество, паганизм, многобожие с упором на обожествление сил природы; рабовладельческие общества тоже обладали обширным пантеоном богов, где обожествление сил природы сочеталось с обожествлением наиболее важных видов деятельности человека. Феодализм сросся с христианством в ране-классических его формах католицизма и православия. Капитализму больше соответствует более поздний вариант христианства – протестантизм. Мартину идея о совместимости религии с социально-экономическим строем даже в голову не приходит, хотя он и настаивает на связи его религий с мировыми.
У него, вообще, какой-то странный взгляд на реальную церковь, можно предположить, что католическую: «церковь разделила нас на рыцарей и тех, кого эти рыцари должны защищать, с церковью, молящейся за обоих. Работник, молельщик и боец. Конечно, реально часто получалось, что людям, крестьянам, чаще всего нужна была защита от их собственных защитников». [52] История реальной христианской церкви на планете Земля несколько не соответствует идеям Мартина. Церковь занималась не разделением населения на группы, а обоснованием существующей картины мира, как определённым проявлением Божественного замысла. Она объясняла народу сложившиеся общественные отношения волей Божьей – так хочет Бог, противиться грешно и бессмысленно. Естественно, церковные разъяснения соответствовали интересам господствующих элементов (короля, знати и рыцарей), поскольку большая часть представителей церкви были выходцами из среды землевладельцев. Более того, как организация, церковь была корпоративным землевладельцем и частью той же самой феодальной системы землевладения, и таким образом была частью вертикали управления народом, 97 % которого тогда представляли крестьяне и ремесленники, и около 3 % феодалы (король, бароны, рыцари и духовные лорды). [53]
52
https://www.sfsite.com/01a/gm95.htm «The church divided us into knights and those the knights were supposed to protect, with the church praying for both. The worker, the prayer and the fighter. Of course, the way it often worked out is the people the peasants often needed the most protection from were their own protectors».
53
Христианство было выбрано государственной религией королями различных государств мира (Император
Непонятно, какую, в принципе, роль в обществе Мартина играет религия? В феодальном обществе монотеистическая религия нужна, чтобы смягчать общественный конфликт. Однако же язычество в период феодализма может его только разжигать. Что мы реально и видим. Септон Мерибальд говорит, что каждый мальчик любит из Семерых больше всего Воина. Это не просто так: мальчики хотят стать рыцарями, то есть, по Мартину, «машиной убийства». В принципе, это самый короткий путь к богатству. А обогащаться они будут за счёт обыкновенных ремесленников, приверженных Кузнецу, и крестьян, поклоняющихся Отцу? Что станет с бедными поклонницами Деве даже подумать страшно. Таким образом, Отец, Кузнец, Дева и, возможно, Мать вступают в конфликт с Воином. Что и происходило в Древней Греции. Отсюда и вытекают религиозные метания Сансы: она молилась Деве в Винтерфелле и в Королевской Гавани днём, а ночи в Гавани проводила в молитве Старым, откровенно языческим богам. И ни те, ни другие не могли ей помочь. «Выход» находят Арья и население Железных островов: поклоняться нужно той стихии, во власти которой ты находишься. Арья приходит к Многоликому, которому служат Безликие: смерти, действительно, кланяются все, но это путь в тупик. Пока цель Арьи отомстить обидчикам своей семьи – это её бог, когда цель будет достигнута, то ей придётся искать новые духовные ориентиры. Виктарион вместе со всем своим флотом медленно, но верно дрейфует в объятия Рглора. Бог появляется у Мартина как-то ситуационно, как чёрт из табакерки, когда надо по сюжету. Непонятно, есть ли септон в Орлином Гнезде? Дерево есть точно. В Риверране тоже должен быть септон, поскольку именно Кейтилин Талли привезла веру в Семь в Винтерфелл, однако, по книге, мы этого септона вообще не видим. Население Королевской Гавани своего священника разорвало на кусочки. Не очень понятно, во что верят «воробьи». Большинство из них поддерживают хороших септонов и септ, помогающих простым людям, поэтому они хотят создать свою собственную категорию рыцарей (от Воина), которые будут не конфликтовать с остальными лицами семиликого Бога, а защищать их. Похоже, на момент действия книг религия не несёт никакой сдерживающей или соединительной нагрузки в обществе. Тогда кому и зачем она нужна?
В интервью Мартин не устаёт подчёркивать тесную связь своих книг с реальной человеческой историей: «Я люблю исторические романы; но есть проблема. Я неплохо знаю историю, так что я знаю, как эти исторические романы закончатся! Историй из Войны Роз может закончиться только одним способом! А я люблю не знать. Ожидание, напряжение. Я хотел что-нибудь с масштабом исторического романа без ограничений заранее известного конца». [54] В 2017 году на вопрос очередного интервьюера, влияет ли окружающая его политическая обстановка на его книги, Мартин ответил: «Я живу в этих временах, поэтому неизбежно, что они влияют на меня. Но в процессе написания этого, я, вероятно, был намного больше погружён в политику Средних веков, крестовых походов, войну Роз и Столетнюю войну». [55] Далее он высказывается еще откровеннее: «Я пишу историю войны, реально-то – Войну Роз. Столетнюю войну». [56] В 1993 году, творческая фантазия Мартина получила мощный толчок после поездки по французским местам сражений Столетней войны: «Я ехал по Бретани и дорогам Франции к этим маленьким средневековым деревням, я видел замки, и как-то это меня опять раскачало. Я стал думать о Тирионе, Джоне Сноу и Дейенерис, моя голова была полна Игры Престолов». [57]
54
https://www.sfsite.com/01a/gm95.htm «I love historical fiction; but there is a problem. I know a fair bit of history so I know how the historical fiction is going to end! A story on the War of the Roses can only end one way! I like not knowing. The suspense, the tension. I wanted something with the scope of historical fiction without the restrictions of knowing the end».
55
http://time.com/4791258/game-of-thrones-george-r-r-martin-interview/ «I live in these times, and it’s inevitable that they’re going to have some influence on me. But during the process of writing these, I probably would have been much more immersed in the politics of the Middle Ages and the Crusades and the Wars of the Roses and the Hundred Years’ War».
56
Ibid. «I’m writing a war story, essentially – the Wars of the Roses. The Hundred Years’ War».
57
Ibid. «I was driving all around Brittany and the roads of France to these little medieval villages and I was seeing castles, and somehow that just got me going again. I was thinking about Tyrion and Jon Snow and Daenerys and my head was full of Game of Thrones stuff».
Когда Мартина обвинили в том, что в его книгах слишком много насилия против женщин, он опять апеллировал к реальной человеческой истории: «Я пишу историю войны… Там везде „война“ в названии моих вдохновений [Война Роз, Столетняя война]. И когда я читаю исторические книги, изнасилование – часть этих войн. Никогда не было войны, где такого не было, и это включает современные войны. Мне кажется, что есть что-то фундаментально нечестное, когда ты пишешь историю войны и опускаешь это». [58] А уж когда затронули вопрос рыцарства, то автор высказался, что «идеалы рыцарства воплощают одни из самых лучших идеалов, которые когда-либо придумало человечество. Реальность была несколько похуже, иногда ужасна. Конечно, это также верно и в отношении Семи Королевств». [59]
58
Ibid. «I’m writing a war story, essentially – the Wars of the Roses. The Hundred Years’ War. They have “war” right in the title of each of my inspirations here. And when I read history books, rape is a part of all these wars. There’s never been a war where it wasn’t, and that includes wars that are going on today. It just seems to me that there’s something fundamentally dishonest if you write a war story and you leave that out».
59
https://www.sfsite.com/01a/gm95.htm «The ideals of knighthood embody some of the finest ideals the human race has ever come up with. The reality was somewhat less than that, and often horribly so. Of course, that is true in the Seven Kingdoms as well».
Интересно, что в своих книгах Мартин концентрируется только на военном аспекте рыцарской культуры, совершенно игнорируя, что в XII и XIII веках ярко расцвела «придворная рыцарская культура, блестящая, изысканная и нарядная, весьма отличная от примитивной и суровой культуры господствующего сословия раннего средневековья. Рыцарь продолжает оставаться воином, но придворный этикет требует, чтобы наряду с традиционной доблестью он обладал светскими изящными манерами, соблюдал во всем „меру“, был приобщен к искусству и почитал прекрасных дам, то есть являл собой образец придворного вежества, именуемого куртуазней». [60] Культ Прекрасной Дамы – неотъемлемый и очень важный элемент культуры средневековья, имеющий самое прямое отношение к сословной системе. Именно этот культ положил основу куртуазной поэзии, возникшей в Провансе (юг Франции) XI века. Старопровансальские трубадуры (поэты) были очень неоднородны в сословном плане: среди них были и представители знати, и мелкопоместные рыцари, и простолюдины. Так знаменитый трубадур Бернарт де Вентадорн был сыном замкового пекаря, Пейре Видаль вышел из семьи скорняка, Эльяс Кайрель начинал резчиком. Собственно, в поэзии трубадуров XI–XII веков (самого что ни на есть зрелого средневековья) сословные различия стираются: куртуазной любви достоин не тот, у кого много денег и древнее происхождение, а тот, у кого благородное сердце, даже если сам он беден и незнатен. А пели песни этих трубадуров и принимали их при всех дворах французских сеньоров.
60
Библиотека всемирной литературы. Поэзия трубадуров, поэзия миннезингеров, поэзия вагантов. Серия первая, Т. 23. М.: Художественная литература, 1974. С. 2.