История ислама
Шрифт:
В довершение несчастий, обрушившихся на византийскую империю, 11 февраля 641 г. закончилась исполненная треволнений жизнь императора Ираклия. Хотя в последние годы, можно сказать со времени сражения при Гиеромаксе, сломанный болезнями и несчастиями, он стал лишь тенью того могучего воинственного властителя, который не раз спасал государство и вновь укреплял его необычайными победами, все же его смерть еще более ухудшила положение империи, так как послужила поводом к усилению внутренних волнений, расшатавших последние силы государства. Первый преемник Ираклия, болезненный Константин III, правда, дал знать Феодору в Александрию, что вскоре ему будут посланы новые вспомогательные войска, но когда молодой император скончался уже в мае 641 и на трон вступил Ираклион, правительство, предчувствуя угрожавшую ему революцию, сочло более благоразумным покончить раз навсегда с Египтом, чем обнажить еще более от войск резиденцию и соседние с ней провинции. В Константинополе находился тогда Кир, патриарх александрийский. По-видимому, это был человек рассудительный и очень наблюдательный, так как он ничуть не обманывал себя насчет отношения коптов как к нему самому, так и к правительству. После первых же успехов арабов он послал Ираклию донесение, в котором прямо советовал вступить в соглашение с варварами, хотя бы ценою ежегодной подати. Говорят даже, что он сам, на свой страх, обратился к Амру, чтобы узнать об условиях, которые тот намерен поставить [187] . Ираклий, как говорят, страшно рассердился, когда узнал об этом, вызвал патриарха к себе в столицу и посадил его в заключение, осыпая жестокими упреками. Теперь же, в видах собственной безопасности, Ираклион принужден был отказаться от дальнейших военных предприятий в Египте; он вызвал прежде всего из Александрии Феодора. А когда и тот, подобно Киру, высказал мнение, что наличных средств недостаточно, чтобы удержать провинцию, оба посланы были в Египет с поручением заключить мир на возможно сносных условиях [188] . 17 сентября 641 (20) они снова вернулись в Александрию; но так как тем временем вспыхнуло восстание в Константинополе и Ираклион был свергнут с престола, они не сочли возможным начать переговоры, прежде чем станут известны намерения нового правительства. Но и последнее в данный момент ничего не в состоянии было сделать для Египта. Одиннадцатилетний Констанций II окружен был со всех сторон опасностями в столице; к тому же в Италии шла война с лангобардами; итак, пришлось оставить восток на произвол судеб. Когда 25 марта 642 (17 Раби II 21) сдалась цитадель Вавилона, отчего усилилась опасность для других местностей, пока еще пощаженных, Кир завязал серьезные переговоры, и мир был заключен в октябре 642 (Зу’ль-Хиджжи 21). Византийцы обязывались тотчас же уплатить определенную дань, а по прошествии 11 месяцев вывести из страны все свои войска и никогда не посылать туда новых. За это арабы соглашались оставить христианам их церкви, равно как и их собственное управление, и ни
187
Подобное же сообщают и арабские историки об одном копте по имени Аль-Мукаукис, которого они называют главою Египта. Здесь, по-видимому, смешивается факт предупредительности, оказанной коптами завоевателям, с переговорами с Киром, совершившимися по иным побудительным причинам, а наконец (как мы видели в истории с Дамаском) епископа с наместником. Имя же Аль-Мукаукис пока необъяснимо; вероятно, оно представляет собой какой-либо сильно исковерканный византийский титул или коптское слово.
188
Связь между египетскими делами и происходившим в столице первый объяснил Ранке (Weltgeshichte, V. 1.148). Своим верным взглядом истинного историка он видит, что Ираклион и мать его Мартина должны были опасаться посылки в Египет враждебно настроенных против них войск, стоявших лагерем у Халкедона. В то же время они могли понять по представлению Кира, что было возможно поставить на время Амра правителем Египта, разумеется, с тем чтобы он вступил на службу императорскую. С этой точки зрения странное, на первый взгляд, полномочие, данное Киру для переговоров с Амром, кажется вполне понятным.
189
Так как говорится здесь о соглашении, то нельзя сказать, чтобы условия были слишком мягки, тем более что они никоим образом не были исполняемы мусульманами добросовестно. В особенности налоги были вскоре значительно увеличены, явились и разные другие притеснения, так что бедным коптам новые их друзья показались вскоре хуже, чем господа, от которых они только что избавились. Сам Кир, как передают, напрасно хлопотал у Амра о точном исполнении пунктов договора и умер с горя, что навлек такое несчастие на свою страну, 10 апреля 643.
Хотя для греческого правительства было действительно невозможно именно теперь послать в восточные провинции значительные военные силы, все же это было позором отдать по-прежнему богатый, сильно укрепленный город Александра Великого, не сделав ни одной попытки к защите его оружием. Жители пришли в ярость, когда узнали о предстоящей им участи, и готовы были разорвать Кира на клочки. Но, покинутые бессильной метрополией, они не могли и не хотели рискнуть жизнью и состоянием в неравной борьбе за свободу. Таким образом, пришлось покориться, когда 29 сентября 643 (9 Зуль-Ка’ды 22), по удалении из Александрии, согласно условию, византийских войск, в нее вступили арабские варвары и расположились здесь по-домашнему [190] . У кого были средства, тот переселился, следуя за императорскими чиновниками, в Константинополь, ведь все значение Александрии заключалось в ее торговом посредничестве между Европой и Востоком, теперь же нельзя было рассчитывать на продолжительность дружелюбных отношений с сарацинами [191] . Следовательно, греческому купцу не было никакой выгоды сносить владычество язычников. Упадок этого некогда столь цветущего города завершился еще тем, что халиф не согласился на мысль Амра устроить здесь свою главную квартиру. Как и в Персии, Омар не хотел, чтобы большая река отделяла его резиденцию от местопребывания наместника. Он повелел поэтому заложить новое поселение на правом берегу Нила; согласно этому повелению Амр поселился близ развалин Вавилона, на том самом месте, где, как говорят, стояла его палатка во время осады. Новый город, названный им Аль-Фустат (т. е. «шатер»), нынешний старый Каир. Этого было еще недостаточно для предусмотрительного халифа. Египет служил житницей для древнеримского и византийского мира; значение его для прокормления тощей и неплодоносной Аравии, в особенности для священных городов, было очевидно. Но караванный путь через полуостров Синайский и далее на юго-восток до Медины оказывался и долог, и неудобен. Поэтому, когда Омар прослышал, что некогда вблизи Вавилона существовал канал, соединявший Нил с заливом Суэцким, то приказал восстановить его: таким образом через Красное море без всяких затруднений можно было достигнуть гаваней западного арабского побережья, что значительно ускоряло как сообщения при помощи курьеров, так и доставку хлеба.
190
По арабским известиям, смешивающим мирное занятие Александрии с позднейшим завоеванием ее после восстания 25 г., мусульмане заняли город силой, а потому и распоряжались там сурово. Но это, как свидетельствуют некоторые современники, неверно. Точно так же совершенно несправедливо известное повествование о сожжении Александрийской библиотеки по повелению Омара. Ничего подобного нет ни у одного арабского или византийского старинного историка; известие это в первый раз встречается у одного писателя XIII столетия и к тому же во многих отношениях отличается бросающеюся в глаза неправдоподобностью. Александрийская библиотека была сожжена задолго до арабов епископом Феофилом при императоре Феодосии.
191
Так назывались арабы и теперь, и до ислама у западных писателей; происхождение этого имени до сих пор не объяснено, а производство его от арабского Шаркии — «восточный» во всяком случае не верно.
Данное египтянам обещание предоставить им самим управление страною мусульмане поняли лишь в том смысле, что стали угнетать бедный народ не сами, а через посредство греческих и коптских переметчиков, сумевших угодить им и приобрести значительное влияние в отдельных правительственных округах. «Люди эти, — жалуется современный хроникер, — любили язычников и ненавидели христиан. Они принуждали своих единоплеменников доставлять мусульманам корм для их животных и требовали от них молока, меду, плодов, луку и многого другого гораздо более, чем полагалось. Египтяне исполняли эти приказания, так как жили в постоянном страхе. Их заставили снова прорыть канал Траяна [192] , уже давно обсыпавшийся, чтобы провести воду из Вавилона в Чермное море. Гнет, под которым они держали Египет, был еще более тяжкий, чем тот, который терпели израильтяне от Фараона, за что Бог посетил его справедливой карой и низвергнул вместе со всем войском в Чермное море, после того как сами египтяне наказаны были многими казнями, поразившими людей и животных. Да постигнет Божья кара и этих измаильтян, да соделает Он над ними то же, что совершил над древним Фараоном! За грехи наши Он допускает, чтоб они так обходились с нами. Но Господь наш и Спаситель Иисус Христос в долготерпении своем воззрит на нас, и спасет нас, и истребит врагов креста, как это обещано в истинном писании». Эта молитва бедного епископа Иоанна Никиуского, написанная им в конце VII столетия, не была услышана: за арабами появились турки; ныне, правда, там опять начинают хозяйничать христиане, но участь коптов остается и по сие время все той же — они продолжают по-прежнему платить подати и рыть каналы. Хотя все делалось по воле Омара, однако халиф был недоволен Амром. Халиф подозревал и, вероятно, не без основания, что не все деньги, забранные у египтян, доставляются аккуратно в Медину. Между строгим властителем и его умным наместником завязалась очень резкая переписка [193] . Напрасно последний старался приобрести себе друзей при помощи неправдой нажитого золота и даже пробовал подкупить чиновника, посланного халифом для ревизии в финансовом ведомстве. Человек этот оказался честным и отклонил подачку. Омар же послал к Амру помощника для Верхнего Египта, человека, нерасположенного к Амру, по имени Абдулла Ибн Абу Сарх. Окончательного смещения Амра халиф и не желал, так как Амр выказывал рвение и успешно распространял мусульманские завоевания все далее на запад. Вероятно, еще до занятия Александрии [194] , сдача которой была ему обещана еще по договору в 642 (21), он занял без сопротивления Пентаполис, древнюю Киренаику с главным городом Баркой. В следующем году (22 или 23 = 643 или 644) Укба Ибн Нафи’ занял после нескольких незначительных стычек Триполис, предварительно принудив к сдаче Савилу, в стране Фезан (Фенцан). Таким образом мусульмане достигли границ, которые временно предначертал себе Омар. При жизни последнего им приходилось остановиться на этом: халиф не терпел рискованных предприятий, пока не были окончательно умиротворены занятые земли. В правление же Османа у арабов снова оказалось много работы в самом Египте. Скоро после вступления своего на трон халиф сместил с наместничества Амра и поставил над Египтом своего молочного брата Ибн Абу Сарха. Но когда в 25 г. (646) послан был из Константинополя, где дела несколько поправились, византийский полководец Мануил, появившийся с большим флотом перед Александрией, и когда он, прогнав из нее мусульман благодаря вспыхнувшему восстанию, вступил в Дельту, пришлось снова вернуть полководца, одно имя которого внушало страх коптам и грекам и который превосходно знал положение страны. И действительно, Амр, приняв в руки правление, скоро ловко и успешно решил свою задачу. Жители Нижнего Египта, угнетаемые арабами, уже давно перестали восторгаться новым положением вещей, и многие из них даже радостно приветствовали возвращение императорских войск; но византийцы по глупости обошлись с ними, как с неприятелем, и начали страшно опустошать страну. После этого несчастным коптам не оставалось ничего более, как спасать свою шкуру. Некоторое время Амр спокойно смотрел, как греки и египтяне побивали друг друга, но затем, выждав тот момент, когда первые уже достаточно ослабели, без труда нанес им поражение. Преследуя по пятам бегущее войско, он вторгся одновременно с греками в Александрию. Византийцы, кто только мог, поспешно спаслись на кораблях; город же за отпадение поплатился беспощадным разорением. Когда же наконец убийства и поджоги были прекращены, Амр приказал срыть крепостные стены со стороны суши, чтобы уничтожать всякую возможность нового восстания. Даже через сотни лет город не мог оправиться от этого опустошения.
192
Этот император возобновил проведенный уже древними египтянами Суэцский канал и приказал восстановить ветвь его в Вавилон, получившую теперь для арабов особенное значение.
193
Подлинность ее, во всяком случае, не совершенно достоверна.
194
По известиям арабов, в 21 г. (642), а по египетским источникам — в сентябре 643 (конец 22). Так как первые относят взятие Триполиса к 22 г., то трудно решить, следует ли и тут прибавить год или же допустить, что Амр тотчас же после заключения мирного договора (конец 642) двинулся на Пентаполис. Впрочем, и в арабских источниках, хотя менее достоверных, мы находим под годом 23 (644) указание на покорение Триполиса.
Едва успел Амр исполнить возложенную на него обязанность, как халиф снова уволил его; положим, он соглашался оставить его во главе войска, но управление финансами пожелал передать эмиру Ибн Абу Сарху. Но «честный» Амр не мог, конечно, удовольствоваться этим: «Ведь это значит, — воскликнул он, — что я буду держать корову за рога, в то время как эмир будет доить ее». Он отклонил это предложение, после чего халиф передал управление провинцией одному Сарху. Это было нечто худшее, чем неблагодарность, с его стороны это было громадной ошибкой, значительно содействовавшей впоследствии собственной его погибели и причинившей чувствительный ущерб всему делу ислама. Впрочем, пока новый наместник во всех отношениях казался на своем месте. Прежде всего он убедился, что без кораблей трудно будет арабам успешно отражать дальнейшие нападения византийцев. Подобно Му’авии в Сирии, он приложил все старания, чтобы обзавестись флотом, и уже в 28 г. (649) мог оказать ему на море сильную поддержку при завоевании Кипра. Но еще лучше вознаграждена была его предусмотрительность позднее [195] , когда перед Александрией действительно появился новый греческий флот. Мусульмане выказали чудеса храбрости в непривычной им стихии и отразили неприятеля. Не менее заботился Ибн Абу Сарх о дальнейшем распространении ислама в Африке. После некоторых подготовительных набегов второстепенной важности он выступил в 27 г. (647/8) с войском, усиленным подкреплениями из Медины до 20 000 человек, через Барку и Триполис, в область Карфагена. Еще за год до этого последней управлял патриций Григорий в качестве наместника императора Констанция, но тут честолюбивый вельможа-правитель, пользуясь слабостью византийского правительства, отложился и, вероятно, даже сам провозгласил себя императором. На него-то и напал Ибн Абу Сарх; вскоре дошло до сражения близ городка, называемого арабами Акуба, и варвары снова одержали победу. Арабы бросились грабить страну, так что жители наконец решились откупиться, и за огромную сумму — по позднейшим, несколько баснословным известиям, — за 300 центнеров [196] золота и за ежегодную сверх того дань добились отступления мусульман. Находившийся при мединских вспомогательных войсках Абдулла, сын Аз-Зубейра, послан был к халифу с известием о победе. Рассказы его возбуждали всеобщее изумление; позднее он даже хвастался, что умертвил собственноручно Григория. Но справедливость этого уверения мы должны оставить под сомнением, ибо неизвестно, что сталось с этим патрицием. Если он и пережил свое поражение и, как передают некоторые, даже сам заключил мирный договор с мусульманами, во всяком случае все виды его на императорскую корону рушились навсегда: когда арабы позднее вернулись в эту страну, о нем не было уже и слуху. Впрочем, в течение некоторого времени мы вообще не имеем более никаких известий об этих местностях — внутренние смуты и здесь начинают задерживать победоносное шествие ислама.
195
Источники колеблются между годами 31–34 (651–655); если считать верным
196
Около 38 млн. марок.
Глава III
ОРГАНИЗАЦИЯ ГОСУДАРСТВА И МЕЖДОУСОБНАЯ ВОЙНА
«Сражайся с теми, которые не веруют в Бога и в день Страшного суда, которые не считают запрещенным то, что Богом и его посланником возбраняется, которые не признают истинной религии и поклоняются своему писанию [197] , доколе они не станут платить поголовной подати, как покорные подданные», — так повелел Бог правоверным через пророка в суре «отпущения». Согласно этому повелению христианам Неджрана дарованы были жизнь и имущество за уплату значительной подати. Далее Мухаммед, при капитуляции Ибн Надира, установил правило, что области, перешедшие в руки мусульман не путем насильственного завоевания, а сдавшиеся добровольно, исключаются из всеобщего раздела добычи. С другой стороны и позднее, когда был взят штурмом Хейбар, иудейскому населению предоставлено было обрабатывать по-прежнему свои земли под условием, что известная часть дохода должна идти в пользу ислама. К этим доходам Мухаммеда, следовательно — государственной казны, присоединялась еще пятая часть добычи и подать с самих правоверных под названием «налога в пользу бедных».
197
Т. е. иудеи и христиане, наряду с которыми поставлены также персидские последователи Зороастра, по крайней мере по отношению к их гражданскому положению. Это было для Омара более удобно; и скоро нашелся даже кто-то, слышавший будто бы нечто подобное и от пророка.
Таковы были главные основания и прецеденты, которые Омар счел своей главной обязанностью применить к покоренным провинциям, когда явилась необходимость дать им окончательную организацию. За исключением некоторых незначительных округов, все новые области могли считаться покоренными силой. Поэтому Омару представлялось на выбор: или разделить между всеми правоверными земли и имущества Ирака, Сирии и Египта в виде добычи, или же по образцу того, как сделано было в Хейбаре, образовать из них государственные имения и предоставить обработку их прежним собственникам под условием уплаты последними определенной части доходов. После некоторого колебания халиф решился на последнее, и мы должны сказать, что с его точки зрения это был единственно справедливый путь. В невероятно короткий срок арабы овладели массой земли, население которой превосходило их численностью по меньшей мере втрое. Для того чтобы обеспечить на более или менее продолжительный срок владычество меньшинства над все более и более увеличивающимся большинством, которое к тому же было рассеяно на обширном пространстве, необходимо стало отделить, насколько возможно, завоевателей от покоренных и сохранить в первых воинственный дух и чувство превосходства, равно как и подвижность, которая вообще только одна и дала исламу возможность одерживать такие великие победы. А этого можно было достигнуть лишь тогда, если араб останется тем же, чем был: человеком, не привязанным ни к какому клочку земли, чувствующим себя дома только в военном лагере и с полнейшим презрением взирающим на неверных, которым он предоставил все гражданские занятия и которые за это должны были кормить его, господина. Сообразно с этим, Омар распорядился ввести следующие постановления, в виде прибавления к общему правилу, вытекающему из вышеизложенных прецедентов. В покоренных странах землевладельцы сохраняли за собой свое имущество, но за то обязаны были сверх общей поголовной подати, джизья, наложенной на всех неверных, и обыкновенного квартирного налога, вносить еще особую поземельную подать, харадж, сообразно пространству занимаемой ими земли. Мероприятия эти применены были прежде всего к Ираку, который после завоевания был измерен и подвергнут кадастру. В Сирии же по крайней мере христиане временно были избавлены от хараджа в награду за помощь, оказанную ими арабам при завоевании страны. Ввиду установляемого вновь государственного права собственности временно пользующиеся могли беспрепятственно продавать свои земельные участки, ибо первоначальная расценочная сумма налога оставалась установленной раз навсегда. Возможность изменения доходности не принималась в расчет, а потому государство не интересовала личность временного собственника. Выморочные же земли, так, например, ленное имущество в Сирии, ставшее свободным вследствие выселения греческих магнатов, отдавались в арендное содержание в пользу государственной казны. Сверх сего Омаром было предписано строго-настрого, в виде неизменного закона, что ни один мусульманин вне Аравии не имеет права приобретать недвижимое имущество и заниматься земледелием. Запрещение оказывалось вовсе не обременительно: государственные подати, как известно, состояли в сущности из налога и военной добычи, исключительно обращаемых в пользу мусульман, поэтому тем легче было правоверным ограничиваться имуществом и землею у себя на родине, так как обработка участков в покоренных странах благодаря высокой поземельной подати им же только и приносила пользу. Расходов государственных, как это понимается ныне, Медина почти не знала: ее дело было только заботиться о снаряжениях на войну; стоимость местных управлений в покоренных странах оплачивалась самими жителями, а все, что касалось общеполезных учреждений и образования народного, прямо-таки не признавалось; оставались, следовательно, одни необходимые издержки на различного рода военные цели, которые, впрочем, поглощали сравнительно весьма малую часть поступлений. А доходы были поистине громадные: из одного Ирака притекали ежегодно в Медину 100 млн. дирхемов. Само собой, все остатки делились между правоверными. Для внесения известного порядка в этот гигантский раздел, Омар учредил в 20 г. (641) целое финансовое управление по византийским образцам — Диван, верховную финансовую камеру, ведшую точный расчет прихода и наличности, равно и список по племенам и семьям всех мусульман соответственно участию их в войнах против неверующих, а затем и права каждого пользоваться известной долей накоплений. На основании этих данных вырабатывалась прочная система годового дохода, получаемого каждым мусульманином совместно с домочадцами. Доходы соразмерялись по степеням заслуг, оказанных каждым по мере его участия в деле распространения веры. Но предложение поставить себя самого во главе этого списка Омар скромно отклонил и предоставил это почетное место любимейшей жене пророка Айше. Она получала ежегодно 12000 дирхем. Остальным вдовам посланника Божия выплачивалось по 10000, столько же получали члены семьи Хашим, сражавшиеся с Мухаммедом у Бедра. Далее шли все остальные в нисходящем порядке, причем прежде всего соблюдалось — ставить выше тех, кто ранее примкнул к вере и принимал участие в главнейших событиях ислама.
То же самое стремление — воздвигнуть между победителями и побежденными непреоборимую преграду — особенно ярко выступает в большом числе дальнейших предписаний, которые Омар во время пребывания своего в Сирии успел включить в условия сдачи Иерусалима. Запрещалось отныне иноверцам перетолковывать смысл «книги Божией», осмеивать пророка, издеваться над мусульманским культом. Далее запрещалось прикасаться к мусульманской женщине, совращать с пути веры правоверного, а также покушаться на его имущество или жизнь. Наконец, возбранялось помогать неприятелям ислама и укрывать шпионов. Каждое нарушение этих предписаний давало право мусульманам упразднить договор, т. е. грозило ослушнику лишением всех прав. Более мелкие наказания налагались по нижеследующим пунктам: немусульманин обязуется отличаться от арабов одеждой; их жилища не могут быть построены выше домов правоверных; они не имеют права там, где поселились мусульмане, сильно бить в накус (било) или же читать вслух свое писание; запрещается им пить вино публично, выставлять назло мусульманам кресты или свиней. Они должны избегать торжественного совершения похорон и, наконец, не имеют права носить оружие и ездить верхом. Им дозволялось, впрочем, употребление лошаков и ослов. Под условием точного исполнения всех этих предписаний и уплаты поголовного земельного налога мусульмане ручались за их жизнь и имущество, оставляли за ними церкви и кресты, обещались воздерживаться от религиозного понуждения и других тому подобных оскорблений, а также брали на себя защиту от всякого нападения извне.
Легко усмотреть, что правила эти по отношению к иноверцам преисполнены, для VII по крайней мере столетия, изумительной кротости. Притом не всегда и не везде одинаково пунктуально строго были они исполняемы. Случалось иногда, что предписание различия в одежде не соблюдалось в точности; бывало даже и так, что покровительствуемым гражданам, как обыкновенно называли немусульман, оказывалось более дружественное расположение, чем предписывалось законом. Но этим пользовались менее всего иудеи, которых мусульмане, следуя примеру своего пророка, особенно глубоко презирали; между тем как христиане в различные эпохи и во многих странах приобретали нередко влияние благодаря богатству и знаниям. Но чаще, по самому существу вещей, случалось и обратное. На первых же порах встречаем мы жалобу одного египетского епископа, в которой он сетует горько, что на его единоплеменников наложены невыносимые тягости сверх договорных пунктов. И чем далее, тем чаще приходится наблюдать беспощадное применение хараджных законов даже и в тех странах, которым по капитуляциям обещаны были некоторые льготы. Особенно тяжело становилось т. н. покровительствуемым гражданам, когда они должны были испытывать на себе несправедливую жестокость, с какою взималась поголовная и поземельная подать, становившаяся особенно ненавистной по сравнению с незначительностью мусульманского налога на бедных. Вдобавок к этому ограниченная первоначально определенным образом тяжесть квартирного постоя, а также продовольствия мусульманских войск и путешественников на деле слишком часто становилась впоследствии невыносимой. Таким образом, повсюду начал постепенно ощущаться явный контраст между арабами-господами, сражавшимися и наслаждающимися, и их подданными, работающими и платящими; с каждым годом выступал он все резче и резче.
Совершенно в том же направлении, опираясь на предписания пророка, мудро примененные к возникшим новым отношениям, создана была Омаром система воинского устройства и управления. Всякий раз, когда Мухаммед поручал одному из своих начальство над известным отрядом правоверных, этот начальник становился по отношению к своим подчиненным на время исполнения порученного ему дела как бы наместником пророка; в силу дарованных полномочий все должны были повиноваться ему беспрекословно и он предстоял на всеобщей молитве. Так оставалось и при халифах с тем только различием, что отряды превращались в армии, а предводители их, рядом с военными задачами, должны были заботиться о своевременном поступлении налогов с данников. Являлось при этом, естественно, новое осложнение: сосредоточить все силы государства в Медине становилось невозможно, потребовалось, наоборот, в течение всей священной войны, воздвигнутой на неверующих, позаботиться об устройстве постоянных главных квартир в только что покоренных провинциях, дабы из этих ближайших пунктов направлять своевременно далее отдельные самостоятельные армии. И тут оказалось совершенно целесообразным содержать арабские войска вдали от туземцев. Таким образом, необходимость иметь всегда под рукой готовые к битве свежие силы заставляла сосредотачивать войска в постоянных больших лагерях, избегая, по возможности, разбрасывать их в виде отдельных мелких гарнизонов. Начальствующий в этом главном пункте, понятно, представлял собою по отношению к данникам соответствующего округа высшую власть. По сравнению с нашими новейшими учреждениями в его лице соединялась власть командующего генерала и гражданского начальника. В каждой из провинций учреждено было по одной такой главной квартире, которая одновременно была и средоточием гражданского управления, а именно: в Сирии — Дамаск, в Ираке (вместе с позднейшими завоеваниями на востоке) — Куфа, а в Египте — Фустат. Смотря по обстоятельствам, зависели от этих центров второстепенные округа, в главных городах которых стояли также постоянные войска. В первое время они располагались так: возле Куфы в Басре, возле Дамаска в Химсе (Эмесса), в Урдунне (т. е. провинции Иордана) в Тивериаде, в Филастине (Палестина) в Лудде (Лидда), а позднее также и в Рамле. Начальники войск этих округов второстепенного порядка находились, конечно, в подчинении у главноначальствующих соответствующими провинциями. Но они получали нередко прямые указания и от халифа, особенно во время сирийских и персидских войн, требовавших непосредственного руководительства прямо из Медины. Следует при этом заметить, что только в Сирии постоянные квартиры расположены были по древним главным городам или существовавшим издавна местам, и это потому, что сирийцы, видимо, споспешествовали арабским завоеваниям, так что не было надобности сторониться от жителей. Но в Ираке заложены были два совершенно новые поселения — Басра и Куфа, сначала как простые постоянные лагеря, впоследствии, конечно, быстро превратившиеся в большие города. Всюду, впрочем, как в тех, так и других местностях, получавших временный или постоянный гарнизон из главной квартиры, войска располагались особо и не имели никакого общения с населением, к чему, впрочем, не представлялось никакого повода вследствие из года в год повторявшихся постоянно военных походов и передвижений.
Ранее было уже упомянуто, что мусульмане почти не вмешивались, или вмешивались слишком мало в гражданское управление покоренных стран. Ничего подобного не практиковалось даже и в Аравии, поэтому арабам казалось оно излишним. Требовались лишь податные списки и кадастр, а это легко было сделать при помощи остававшихся в стране византийских и персидских чиновников. Определено было, более или менее произвольно, сколько следовало взимать в виде поземельной дани с каждого округа, с каждой местности: за правильность взноса отвечали не отдельные личности, а вся община сообща; предоставлялось на ее благоусмотрение, каким образом собирать деньги с оброчных. И пока налог уплачивался в точности, мусульмане не вмешивались ни в церковное, ни в общинное самоуправление. А если какой-нибудь деревенский староста или же епископ округа жаловался на строптивость своих подчиненных, правление арабское начинало действовать и почти постоянно склонялось на сторону светской либо духовной власти, ибо уважение к ним, по понятиям мусульман, лучше всего свидетельствовало о верноподданности подчиненных. Понятно, что все эти местные органы самоуправления подчинялись наблюдению и санкции мухаммеданских наместников, которым предоставлялось ставить в отдельных округах, если находили это целесообразным, даже христианских правителей, как, например, делал Амр в Египте. Встречалось и тут на практике немало произвола. В общем, наместники остерегались слишком самоуправничать в этом направлении, хотя бы потому даже, что никому из арабов не было вовсе охоты вдумываться в сложные комбинации внутреннего управления и брать на себя обузу копаться в делах совершенно непонятных. Там же, где нельзя было этого избегнуть и наступала настоятельная необходимость учредить особое ведомство, так, например, финансовое и чеканку монет, арабы старались, по возможности, оставить все по-прежнему, как было при образцово вышколенной бюрократии византийской и персидской. Счетные книги, примером сказать, в Сирии и Персии велись по раз издавна заведенному порядку на тех же языках. Так же точно чеканились и монеты с греческими и персидскими надписями; оставлены были даже кресты и прежние изображения. Короче сказать, насколько было возможно, старинной государственной машине предоставили действовать по-прежнему. Об одном только заботились завоеватели, чтобы как можно более поступало денег в государственную казну, и это слишком понятно.