История изнутри. Мемуары британского агента.
Шрифт:
Когда он кончил, наступило мертвое молчание. Каза лось, целую вечность. Робине стоял, отвернувшись, и смотрел в окно. Потом, выпрямившись, он снова подо шел к нам.
— Ребята! — сказал он. — Я думаю, все вы приехали сюда с одной целью — не дать германскому генерально му штабу победить в этой войне.
Тремя быстрыми шагами он подошел ко мне. Он пожал мне руку: «До свидания, Локкарт». Еще четыре шага — и он вышел.
Как театральное выступление, речь Робинса была ве ликолепна. Сегодня эта сцена кажется истерической. Не сомненно, он подготовил все эффекты с утра перед зерка лом. Но в тот момент его слова произвели на всех нас глубокое впечатление. Никто даже не улыбнулся. Даже «Бенджи» Брюс, несмотря на все свои ульстерские
Через три дня я впервые встретился с Троцким в Русском Министерстве иностранных дел. Наше свидание продолжалось два часа, в течение которых мы обсудили все виды англорусского сотрудничества. В качестве од ного из обвинений против меня вгюследствии выдвига
лось то, что я сразу же подпал под влияние Троцкого поэтому приведу запись в дневнике, сделанную мн0й сразу же после нашего разговора:
«15 февраля 1918. Имел двухчасовой разговор с Л. Д. Т. (Львом Давыдовичем Троцким). Его озлобление против Германии показалось мне вполне честным и искренним. У него изумительно живой ум и густой, глу бокий голос. Широкогрудый, с огромным лбом, над ко торым возвышается масса черных вьющихся волос, с большими горящими глазами и толстыми выпяченными губами, он выглядит как воплощение революционера с буржуазной карикатуры. Он одевается хорошо. Он носит чистый мягкий воротничок, и его ногти тщательно нама никюрены. Я согласен с Робинсом.
Если боши купили Троцкого, они купили настоящий алмаз. Он оскорблен в своем достоинстве. Он полон воинственного возмущения против немцев за унижение, которому они подвергли его в Бресте. Он производит впечатление человека, который охотно умер бы, сражаясь за Россию, при том условии, однако, чтобы при его смерти присутствовала достаточно большая аудитория».
Троцкий действительно был озлоблен против немцев. В этот момент он не был вполне уверен в том, как немцы будут реагировать на его знаменитое объявление: «Ни войны и ни мира», но он предчувствовал, что эта реакция будет не из приятных.
К несчастью, он был полон озлобления и по адресу англичан. Мы не сумели в свое время подойти должным образом к Троцкому. Во время первой революции он жил в изгнании в Америке. Тогда он не был ни меньшевиком, ни большевиком. Он был тем, что Ленин называет троц кистом, то есть индивидуалистом и оппортунистом. Ре волюционер, наделенный темпераментом художника и несомненной физической храбростью, он никогда не был и не мог быть хорошим партийцем. Его поведение до первой революции вызвало серьезное осуждение со сто роны Ленина. «Троцкий, как всегда — писал Ленин в 1915 году, — в принципе против социалшовинистов, но на практике он всегда заодно с ними».
Весной 1917 года Керенский обратился к британскому правительству с просьбой содействовать возвращению Троцкого в Россию. Здравый смысл диктовал два выхо да: отказать на том основании, что Троцкий представ ляет угрозу для общесоюзнического дела; или позволить
ему вернуться совершенно спокойно. Как это водится во всех наших поступках по отношению к России, мы всту пили на путь гибельных полумер. С Троцким обраща лись, как с преступником. В Галифаксе, НьюБрэнсвике. его разлучили с женой и детьми и интернировали на четыре недели в концентрационный лагерь в Амхерсе вместе с немецкими военнопленными. С его пальцев сня ли дактилоскопические отпечатки. Тогда, возбудив в нем жгучую ненависть к нам, мы дали ему вернуться в Россию.
Я передаю этот инцидент так, как мне изложил его сам Троцкий. Впоследствии я узнал, что в основном он был точен. Возмущенный Троцкий вернулся в Россию, примкнул к большевикам и выместил свою злобу, напи сав горячий антибританский
Немецкая опасность занимала его больше всего, и его последние слова при нашем расставании были: «Теперь перед союзниками открываются огромные возможно сти».
Вернувшись от Троцкого, я нашел спешное письмо от Робинса, немедленно вызывавшего меня к себе. Я нашел его в большом волнении. Он поссорился с Залкиндом, * племянником Троцкого и в то время товарищем комисса ра по иностранным делам. Залкинд обошелся с ним грубо, и американец, которому Ленин обещал при любых обстоятельствах приготовить в часовой срок поезд, решил добиться извинений или немедленно покинуть Россию. Когда я пришел, он только что кончил говорить по телефону с Лениным. Он поставил ему ультиматум, и Ленин обещал дать ответ через десять минут. Я ждал, а Робине рвал и метал. Потом раздался звонок и Робине взял трубку. Ленин сдался. Залкинд будет снят с должно сти. Но он был старым членом партии. Не будет ли Робине возражать, если Ленин пошлет его в качестве большевистского эмиссара в Берн? Робине мрачно улыб нулся. «Благодарю вас, мр Ленин, — сказал он. — Поскольку я не могу послать этого сукина сына в ад, сжечь его — это лучшее, что вы можете с ним сделать»*.
— .
Игра слов: поанглийски «сжечь» (burn) звучит почти как «Берн».
Это было началом чрезвычайно напряженного мес ца. Немцы не теряли времени, и в ответ на отказ Троцко го подписать мирный договор на предложенных ими условиях пошли, к великому ужасу большевиков, в насту пление на С.Петербург. Вначале большевики пытались оказать какоето сопротивление. В этом смысле были даны распоряжения флоту и армии. Сам Троцкий, кото рого я теперь видел ежедневно, сообщил мне, что, если даже Россия не сумеет сопротивляться, она будет вести партизанскую войну. Очень скоро, однако, выяснилось что оказать сопротивление, в военном смысле этого сло ва, русские не могут. Большевики пришли к власти под лозунгом «Долой войну!». Лозунг за войну мог легко привести их к гибели. Буржуазия открыто радовалась наступлению немцев. Осмелевшие антибольшевистские газеты с остервенением набросились на большевиков. Решающим фактором было настроение войсковых ча стей. При слухах, что война будет возобновлена, дезер тирство с фронта приняло размеры панического бегства, и после ночного заседания комиссаров немцам была по слана телеграмма с согласием капитулировать и заклю чить мир на каких угодно условиях.
В коалиции большевиков и левых социалреволюцио неров, из которой состояло правительство Ленина, была партия священной войны. В нее входили такие большеви ки, как Петров, Бухарин и Радек; численно она немногим уступала партии мира. Ленин, однако, стоял за мир. Без мира он не мог укрепить свои позиции. Именно тогда он сформулировал свою политику «лавирования»; лучший перевод слова «лавировать» — французская фра за «reculer, pour mieux sauten>. Троцкий по обыкно вению держался промежуточной позиции. Он не хотел воевать. Он считал войну неизбежной. Он сообщил мне, что, если союзники обещают свою помощь, он заставит правительство переменить решение и высказаться за вой ну. Я послал несколько телеграмм в Лондон, требуя официальных директив, которые позволили бы мне укре пить позицию Троцкого. Директивы присланы не были.
23 февраля были получены германские условия. В смысле территориальных требований, они были значи тельно более жесткими, чем Версальский договор. Снова в рядах большевиков произошел раскол. На следуюгдии день после горячих и страстных споров Центральный исполнительный комитет большинством 112 голосо
против 86 постановил принять немецкие условия. Холод ная, расчетливая логика Ленина победила. Было, однако, 25 воздержавшихся. Среди них оказался Троцкий, во время дебатов прятавшийся у себя в кабинете.