История Лоскутного Мира в изложении Бродяги
Шрифт:
Тёмно-бурая жилетка, расшитая волосами воспитанниц Каравана и окрашенная их кровью, – её далёкая предшественница впервые была поднесена Тринитасу после Его победы над Единым в Красном мире.
«Все-для-Одного» – так называются подобные артефакты, и мне за три тысячи лет довелось лишь четыре раза столкнуться с их добровольными вариантами: один раз это были слезы сестер, что достались непутёвому защитники крепости, которую проще было бросить, чем продолжать оборонять, два раза артефакт вручали матери своим сыновьям, и один раз это была чаровница, которая отпуская своего возлюбленного
Когда я впервые узнал об этом, я пошутил глупо и пошло, ещё не зная, что Он сотворил для своего Каравана артефакт, не позволяющий никому из Его воспитанниц умереть, пока Он жив.
«Один-для-Всех» – Тринитас сотворит данный артефакт только через тысячу лет, а сейчас Он целует Лютиэль в губы, раскрасневшиеся и пылающие огнём от того, что прикоснулись к вымоченной в святой воде розге.
Орн. Год 1237 после Падения Небес.
Сын стоял у кареты, и впервые с момента пробуждения на том поле, что зовётся полем Последней Битвы, Он не мог найти оружие для убийства существа, заточённого в карете, ведь во всём Лоскутном Мире не было оружия для убийства бедного Юлисина: в этом Корни не ошиблись. Ошиблись они в другом: ведьма-с-болот нашла-таки способ избавить последнего из своих рыцарей от страданий, на которые он, ради спасения своей царицы, сам себя обрёк. Ведьма-с-болот нашла Сына, чьи уста не вкушали никогда горечь поражений.
Не новое Семя, но Почка древа Иггдрасиль, давшая через смертную плоть рыцаря начало Побегу, больному, искажённому противоречием между желаниями Юлисина сотворить для его Царицы новый мир, в котором та забудет нужду и тревогу, и естественным стремлением Мирового Древа воспроизводить самого себя.
Бог мира перворождённых, встреченный Сыном в Лоскутном Мире Бог Сотворённый, через Побеги, Почки свои пробует почву чуждого ему Мира, привыкая, приспосабливаясь.
И настоящее бессильно отступает перед могуществом Бога Сотворённого, под чьей раскидистой кроной эльфы жили задолго до того, как Истинный сотворил первых ангелов своих.
Настоящее бессильно перед древом Иггдрасиль, растущим во все времена и пространства одновременно.
Будущее стыдливо разводит руками, оскорбляя обратившего на него взор Сына картинами Мира, живущего под сенью Мирового Древа.
Но есть ещё и прошлое, которому был Он полноправным хозяином.
Сын возвращается в момент гибели Своей на поле Последней Битвы, где под ударом печати Семипечатника оказался и я, и Он… где Он почти стал мной, а я так и остался никем…
И вот уже не Сын стоит во дворе, у кареты.
Бог стоит там.
Пока ещё просто бог, но совсем скоро там будет стоять Бог Сотворённый, власти которого хватит на то, чтобы стереть существование Иггдрасиля и всех Побегов его, и чтобы исправить этот Мир, дать ему заслуженную завершённость, исполнив мечту архангела Михаила и всех пернатых, пошедших за ним.
Один шаг остался до черты, из-за которой не будет возврата,
Сын замер.
Нет для него возврата за ту черту – крепко держит Молчунья Его, не даёт забыть Себя, обратившись в бездушного бога, бога для самого себя, бога в самом себе.
Но Сын всегда делает то, что должно, и вот из крови моей, из памяти извлекает Он единственное, что я смог противопоставить Богу Сотворённому, мою упрощённую теорию Пустоты, и Побег, перепутав время и место, оказывается в Пустоте. Не той домашней и уютной Пустоте, что плещется в Межреальности, а настоящей, первородной, что начинается во Фронтире.
Жадно всасывает Пустота память Побега, а через него и самого Мирового Древа, вновь делая его частью своей.
Длится это ту малую часть времени, которой, возможно, и нет вовсе.
Длится это вечность.
Взмах клинка проводит черту, разделяя время на до и после.
Взмах клинка в руке Сына, отсекает от Древа Побеги.
Все, что есть.
Не убивая части целого, переставшие быть частью, позволяя им стать новым целым.
Бесконечность Бога Сотворённого осталась таковой, даже утратив все выпущенные Побеги и ещё не проросшие Почки, рухнув, после соприкосновения с Пустотой, в саму себя.
Иггдрасиль стал и нем, и глух, ознаменовав тем самым начало второго, последнего, падения расы перворождённых, окончившегося тем, что во многих областях Лоскутного Мира, говоря об эльфах, говорящие, скорее всего, будут иметь в виду либо рабов и парий, либо мелких преступников.
Юлисин, избавленный от гнёта Мирового Древа, выполнил свой долг до конца, создав то, что назовут Чёрнозмейными Болотами.
Сотворил он твердыню, оберегавшую Царицу до того момента, как мной обращена была она в Большую Мать, лучшего из богов, которого тогда я мог вообразить.
Гул-Вейт. Окрестности бастиона Имо-су. Год 1478 после Падения Небес.
Благоговея, трава стелется под ноги Его, а ветер подносит охапками ароматы цветов, сплетая из них замысловатые букеты.
Поступки, чья логика не ясна.
Действия, которые ничем иным, кроме капризов Его нельзя объяснить.
Настоящее… глупое, слепое, мимолётное…
Настоящее… слишком ненадёжный спутник для Него, поэтому Он и отбросил его тогда, на Орне…
Настоящее… куда ему разглядеть в простом псе того, кто, защищая тело уже умершего хозяина, отведает кровь Тринитаса, чтобы его потомок через семьсот девять лет, получив кровь Семипечатника, обратился в того, кого назовут Фенриром.
Настоящему невдомёк, что у убитого дракона, чьей манотворящей железой только что наслаждался Тринитас, был сын.
Настоящее не способно разглядеть, как через почти четыре сотни лет к искалеченным Самим Тринитасом Гадюкам выходит Бродяга и не позволяет им умереть… попадая в плен к эльфам, даёт он возможность изуродованной, осквернённой Дюжине вернуться в Льюсальвхейм, выполнить свой долг по рождению Семени, чтобы потом те, понимая, кто на самом деле их спас, организовали побег его из плена…