История моей жизни, или Полено для преисподней
Шрифт:
Не скажу, что сразу, но моё доказательство профессор воспринял. Вот почему через несколько дней я специально явился на следующую лекцию, чтобы посмотреть, оставит ли он студентов со своими громоздкими выкладками или воспроизведёт мои? Воспроизвёл.
Правда, самого меня не припомнил, и, указав на какого-то рыжего парня из первых рядов, сказал, что, дескать, этим студентом уже после лекции был предложен более короткий способ доказательства. Мол, давайте его и запишем. Рыжий, разумеется, отказался от незаслуженной чести.
Ну, а я, оставив аудиторию, пошёл по своим делам…
Поэзия
Казалось бы, не продохнуть?
И вдруг начала писаться поэма! И не о чём-нибудь – о ледовом побоище! И написалась ещё до окончания сессии, и получила название – «Колокола». В тот день, когда была поставлена в поэме последняя точка, я вдруг почувствовал, что это – праздник, и пригласил своего сожителя по комнате в ресторан «Урал», правда, не вечером, а по-студенчески днём, когда цены там были вровень столовским.
Экзамены на Физтехе выстраивались весьма разумно: сначала – те, что потруднее, а что полегче – в конце. Последним экзаменом этой сессии был годичный спецкурс по приборам СВЧ, прочитанный самим деканом, а предпоследний – история. И вот после сданной истории вхожу я в общежитие и вижу: наш староста Олег Масленников звонит по телефону, что у вахтёра, называет имя и отчество декана и говорит ему: дескать, через полчаса к вам явлюсь.
Досрочная сдача! – молнией промелькнуло в уме. Подхожу, спрашиваю. Действительно так. А в руках у Олега журнальная статья, по которой он будет через полчаса сдавать экзамен. Тут же меня посещает мысль – хорошо бы покончить с экзаменами сегодня же да уехать домой!
И прошу Олега быстренько познакомить меня со статьёй и рассказать о приборе, который в ней описан, а также о том, что было прочитано по СВЧ в течение года. Он рассказывает. А через полчаса мы уже у декана. Олега, разумеется, пропускаю вперёд, чтобы, слушая его ответ, закрепить то, что узнал несколько минут назад. Он докладывает статью и уходит со своими законными пятью баллами.
Очередь за мной. Что-то отвечаю, что-то нет. Где-то разобрался, где-то путаюсь. Декан с сокрушённым видом говорит, что больше трёх баллов за такой ответ поставить не может. Поэтому, чтобы не портить зачётку, на последней странице которой стоят исключительно пятёрки, он мне этот экзамен пока проставит лишь в ведомость. И желательно, чтобы осенью я его пересдал на более приличный балл.
Можно ли сомневаться, что предложение декана меня устроило вполне. И через три часа я уже лежал на верхней полке общего вагона и скорый поезд «Москва-Гомель» уносил меня навстречу летним каникулам. Ну, а в сентябре, по возвращении в Москву, я наведался в Ленинскую библиотеку, проработал хорошенько ту же самую статью, просмотрел конспекты Олега, и в моей зачётке к прочим отметкам присоединилась ещё одна пятёрка, выведенная рукой декана.
Заканчивался III курс. Физика меня всё больше и больше разочаровывала. А тут ещё затяжная сдача зачёта по радиотехнике. Уже экзамены полным ходом шли, а я всё паял и паял, паял и паял… Сессию сдавать меня итак допустили. Студентом я был из хороших. А вот лабораторию
Но, несмотря на это, стипендию дали. За нормальные отношения с деканатом и общественную активность – регулярно снабжал факультет абонементами в Иллюзион по коллективным заявкам от института.
А на следующую весну нужно было опять сдавать лабораторный зачёт теперь уже по волноводам. По мере приближения сроков я всё грустнел и грустнел, совсем как пушкинский поп в предвкушении щелбанов от своего работника Балды. Увы, практика мне давалась куда хуже, чем теория.
И вот за месяц до сессии надумал я… перевестись на другой факультет – на Физическую химию! И лишь потому, что там не было никаких зачётов, связанных с практической работой!
Ну, а чтобы не одному, уговорил Славу Тишина. Переводится вдвоём – оно как-то веселее. Конечно, полагается такие переводы предпринимать в начале учебного года, а не в конце, но мы убедили в разумности наших действий и ректора Олега Михайловича Белоцерковского, поставившего главную резолюцию на наших заявлениях.
Так что весеннюю сессию сдавали уже на Физхиме. И хотя на этом факультете среди зачётов и экзаменов значились и семестровые курсы, и годичные, о которых мы прежде не слыхивали, всё было усвоено в кратчайшие сроки и сдано вполне успешно. В эту пору, кажется, предложи нам сдать хоть китайский язык, мы бы уже через три дня явились на экзамен вполне подготовленными. Таково обычное самоощущение студента старших курсов.
Отныне наша учебная база находилась в Институте атомной энергии им. Курчатова. И три раза в неделю мы были обязаны её посещать. И вся наша специализация была сугубо практическая, то есть экспериментальная. А между тем в подразделении, куда мы попали, имелись и теоретики. Но это были уже сложившиеся учёные, а также один студент шестого курса и два аспиранта.
С пятого же курса – никого, хотя кое-кто из наших сверстников и предпринимал попытки туда проникнуть, но безуспешно. А занимались эти теоретики ни много ни мало проблемами устойчивости термоядерной плазмы. Ибо человечеству и по сей день мерещится управляемая термоядерная реакция, попросту говоря – приручённое солнце.
И захотелось мне попасть в эту группу. И обратился я к Рудакову с Ивановым, докторам физмат наук, заправлявшим в ней. К моей просьбе они отнеслись скептически, всё-таки пятый курс, а базовые занятия на Физтехе начинаются с третьего, то есть два года упущены.
Но попытаться позволили. Дали мне проработать обзорную статью по вопросам устойчивости высокотемпературной плазмы и решить задачу по определению скорости распространения малтеровского звука в частично ионизированной плазме. И на всё это у меня был месяц.
Чтобы разобраться в статье, пришлось покопаться в специальной литературе, а также покорпеть над весьма пространными алгебраическими формулами и громоздкими операциями из векторного анализа, которыми была нашпигована сия наука. Решил я и предложенную мне задачу.
Ну, а в заветный день и час оказался у доски перед всей теоретической командой отдела. И началась наша беседа с задачи. Для её решения предложил я оригинальный ход – забыть о существовании незаряженных частиц, но считать их «тёмными лошадками», и ввести некий фазовый множитель в выражение для скорости ионов, который бы отвечал за их столкновения с атомами.