ИСТОРИЯ НОСТИ-МЛАДШЕГО И МАРИИ TOOT

Миксат Кальман

Глаза его налились кровью. Он подскочил к дверям, кинулся вниз по лестнице в прихожую. «Бубеник! Бубеник!» — кричал он разъяренно.

Но в просторной прихожей был только Малинка, он сидел на ветхом бильярде возле своего саквояжа, ожидая, что же с ним будет.

— Ба! Да вы здесь? А я-то совсем забыл. Что это за безобразие такое? Ни комнаты ему не дают, ничего! Где этот проклятый Бубеник?

На его крики выбежала из кухни повариха с половником в руке и Анчура, та самая гренадерского вида девка, что давеча чистила карпа во дворе.

— Бубеник в саду, — доложила Анчура, — кроет ледник.

— Какой еще там ледник, — удивился барон. — Нет у нас никакого ледника!

— Есть,

прошу прощенья. На этих днях вырыли яму, пока ваше высокоблагородие изволили в Пеште быть.

— Не давал я такого приказания! — Он сердито замотал головой. — Уже и Бубеник мне на шею садится. Пора его тоже прогнать. А ну, живо беги за ним!.. Вы же, мой друг Малинка, пойдете со мной. Я проведу вас в вашу комнату, но, видно, недолго вам жить в ней придется. Я получил дурные вести из моего комитата. А впрочем, что я говорю? Мой комитат? Чертов он, комитат этот, а не мой. Стоп! Погодите, не прикасайтесь к вещам, вы здесь гость, я сам снесу ваш саквояж и вычту за это из жалованья у жулика Бубеника. Да мне десяти форинтов дороже увидеть, какую он рожу скорчит.

При одной этой мысли сердитое, мрачное лицо Коперецкого почти просветлело, и он направился с саквояжем в руке налево по коридору.

— Вы любите музыку? — спросил он по дороге Малинку.

— Я и сам музицирую иногда.

— Тогда войдемте сюда, из этой комнаты вы лучше всего сможете насладиться моим дворовым оркестром.

И он ввел Малинку в просторную, старинную, сводчатую комнату. Это была комната для гостей, чистая, но с ветхим полом. Под окнами, выходившими в сад, раскинулся почти высохший пруд; он весь зарос просвирником и беленой, только на самой его середке виднелась зеленая лужица, облепленная манником.

Первый, кого они заметили в саду, был Бубеник — шустрый человек с рысьей физиономией. Он был в клетчатых серых брюках, некогда принадлежавших, наверное, какому-нибудь дипломату, и потертой синей куртке, которую носил, вероятно, пока она была еще юной, скорняк или слесарь… Узнав от Анчуры, что приехал барон, он со всех ног кинулся, огибая лужу, к барскому дому, и слышно было, как плюхаются в воду лягушки, в испуге спасаясь у него из-под ног.

Малинка тотчас понял, что такое дворовый оркестр господина барона, но его гораздо больше занимало другое: что случилось в Бонтойском комитате и почему он, Малинка, недолго останется здесь. Он пытливо вглядывался в лицо барона и даже прямо задал вопрос, но барон уклонился от ответа.

— Узнаете в свое время, а сперва мы устроим небольшую конференцию с Бубеником. И вы можете участвовать в ней.

— А кто такой Бубеник?

— Разве я не сказал вам? Мой камердинер, на редкость невоспитанный человек. Если я выгоню Бубеника, мне будет очень недоставать его. Но, видно, к тому идет. Однако вы располагайтесь, будьте как дома. Анчура принесет воды и все прочее, необходимое для комфорта.

— Большое спасибо, ваше высокоблагородие, но я не больно-то изнежен, довольствуюсь и малым.

— Знаю, друг мой, но что положено, то положено. Горничная принесет вам кошек, сколько нужно. Сейчас я дам ей приказание.

— Каких кошек?

— Обыкновенных кошек. Видите ли, в доме много мышей, они пищат, грызут ночью, царапаются, бегают, точно жеребята по пустой конюшне, и не дают спать. А я для борьбы с ними воспитываю кошек. И с гордостью могу сказать — у меня превосходные кошки собственного вывода, ей-богу, первоклассные кошки, никак не дождусь, чтобы где-нибудь устроили кошачью выставку, уж там я наверняка получу первую премию. Перед тем как выпустить, Бубеник морит их голодом в чулане, и после этого они необычайно ловко выполняют свои обязанности. Живучие твари! Эти не поступят

со мной так нахально, как Бимбо в Седреше, тот, что отдал концы. Эти на голод не обижаются, и чем больше голодают, тем у них лучше работа спорится. Да, многое нужно для того, чтобы барский дом в деревне был благоустроен. Всем надо запастись самому. Когда у меня много гостей, то на комнату в одно окно приходится только по одной кошке, а в два окна — по две. Но сейчас я могу дать вам на ночь столько кошек, сколько вам угодно.

— Спасибо, обойдусь и двумя.

— С ними вы будете спать, как сурок. Особенно если, как вы сказали, любите лягушачий концерт. Я лично терпеть не могу лягушек. Они как попы, поднимутся на цыпочки и видят только то, что позади них. Поэтому уж лучше бы они не поднимались, не двигались.

Причудливые рассуждения барона были прерваны стуком в дверь. На пороге стоял запыхавшийся Бубеник.

— Ну как, пришел, ненаглядный! — накинулся с издевкой на него барон. — Разве сейчас надо было прийти? — кричал он высоким голосом. Бубеник передернул плечами.

— А я почем знал? Не слышал тарахтенья коляски, и все. А коли нужен, так вот я и здесь.

— Еще бы! Но саквояж гостя мне пришлось нести. Бубеник и на это пожал плечами и бросил небрежно:

— Рука-то ведь не отломилась.

— Нет, — уже тише ответил барон, к немалому изумленью Малинки, — но из жалованья твоего я все же вычту за это.

— Ничего, а я вдвое сдеру с вашей милости, да так, что и не заметите.

— Ладно, ладно, плут. Я за тобой послежу! Так где же ты шлялся?

— Ледник строил в саду, под липами.

— А разве я велел тебе строить? — Барон сердито топнул ногой. — Как ты смеешь без моего разрешения?

— А вы сами сказали, что неплохо бы ледник иметь.

— Но денег я ведь не отпустил на это!

— А он и не стоил ни гроша.

— Мужики тебе даром выкопали, не так ли? — вскипел Коперецкий и снова напустил на себя такую ярость, что даже зубами заскрежетал.

— Не скажу, что даром, потому что…

— Ну, вот видишь…

— …они еще и приплатили, чтобы я разрешил им…

— Ты что, Бубеник, взбесился? Заговариваться стал!

Тут Бубеник и рассказал историю с погребом. Он (то есть Бубеник) велел старой отставной ключнице растрезвонить по всей деревне давнюю легенду о том, как во время турецкого нашествия Балаж Коперецкий, перед тем как бежать от турок, зарыл где-то в саду или во дворе большие сокровища. Когда алчные мужики начали об этом болтать повсюду: и в корчме, и на мельнице, и в кузне, — Бубеник в том месте, где барин предполагал выкопать погреб, две ночи подряд ставил крынку и зажигал в ней спирт. Позаботился он и о том, чтобы огонек этот заметило как можно больше болтливых слуг. И что же? На третий день к нему нагрянуло несколько мужиков. Они заранее договорились между собой и таинственно попросили его, пока барина нет дома, позволить им копать там, где горел огонек, ибо там наверняка есть что-то. Бубеник поначалу сопротивлялся, говорил: «Там клад зарыт, и я не дурак позволить вам копать». Но мужики взывали к его здравому смыслу: мол, тогда-то и был бы он дураком, если бы им не позволил. Они отдадут ему половину клада, а барон, ежели велит копать, швырнет разве что десяток форинтов. «Что правда, то правда, но это верная десятка, — сказал Бубеник, — а про вашу половину еще бабушка надвое сказала». Мужики пошептались, пошептались и, собрав десять форинтов, предложили Бубенику в виде задатка, если он закроет глаза на то, что они ночью будут копать в саду. Так они позавчера ночью и выкопали яму для ледника, к тому ж работали в самую горячую нору, когда все, у кого руки-ноги целы, пахотой да севом заняты.