История Пенденниса, его удач и злоключений, его друзей и его злейшего врага (книга 2)
Шрифт:
Встретились эти двое старых знакомых очень сердечно. Артур любил всех, кто любил его мать, а Сморк говорил о ней с искренним чувством. Им было что порассказать друг другу о себе. Артур, вероятно, заметил, сказал Сморк, что его взгляды на… на дела церкви претерпели изменение. Миссис Сморк, достойная женщина, поддерживает все его начинания. Эту церковку он построил после смерти матери, оставившей ему приличный достаток. Хотя сам он живет как бы в монастыре, но слышал об успехах Артура. Говорил он тоном ласковым и печальным, не поднимая глаз и склонив набок свою белокурую голову. Артуру было до крайности весело наблюдать его важные манеры; его недалекость и простодушие; его оголенный воротничок и длинные волосы; его неподдельную доброту, порядочность и дружелюбие. А услышав, как он расхваливает Бланш, наш герой был приятно удивлен и сам
Правду сказать, Бланш страшно обрадовалась Артуру, как всегда радуешься в деревне приятному человеку, который привозит последние столичные новости и говорить умеет лучше, чем провинциалы, во всяком случае, умеет говорить на восхитительном лондонском жаргоне, столь милом сердцу лондонцев, столь непонятном для тех, кто живет вдали от света. В день приезда он после обеда часа два подряд смешил Бланш своими рассказами. Она с необычайным подъемом пела свои романсы. Она не бранила мать, а ласкала и целовала ее, к великому удивлению самой бегум. Когда настало время расходиться, она с видом трогательного сожаления произнесла "deja" [50] и, действительно огорченная тем, что пора идти спать, нежно стиснула Пену руку. Он, со своей стороны, пожал ее изящную ручку весьма сердечно. Такого уж склада это был человек, что даже умеренно блестящие глаза его ослепляли. "Она очень переменилась к лучшему, — думал Артур, сидя поздно вечером у окна, — просто неузнаваемо. Бегум, верно, не рассердится, что я курю, ведь окно отворено. Славная она старуха, а Бланш просто не узнать. Мне понравилось, как она нынче вела себя с матерью. И понравилось, как она отшучивается от этого глупого щенка — зря они позволяют ему напиваться… А тот романс она спела прямо-таки очень мило, и слова там прелестные, хоть и не мне бы это говорить". И он тихонько напел мелодию, которую Бланш сочинила к его стихам. "А ночь хороша! Приятно ночью покурить сигару! Как красива в лунном свете эта саксонская церквушка! Что-то поделывает старина Уорингтон? Да, девица дьявольски мила, как говорит дядюшка".
50
Уже (франц.).
— Какая красота! — раздался голос из соседнего окна, увитого клематисом, — женский голос, голос автора "Mes larmes".
Пен расхохотался.
— Никому не говорите, что я курил, — сказал он, высовываясь наружу.
— Ах, курите, курите, я это обожаю! — воскликнула дева слез. — Какая дивная ночь! И дивная, дивная луна! Но я должна затворить окно, мне нельзя с вами разговаривать из-за здешних moeurs [51] . Уморительные эти moeurs! Adieu.
Окно захлопнулось, а Пен замурлыкал "Доброй ночи вам желаю" из "Севильского цирюльника".
51
Нравов (франц.).
На следующий день они пошли вдвоем гулять и весело болтали и смеялись, как добрые друзья. Они вспоминали дни своей юности, и Бланш очень мило вздыхала и умилялась. Вспоминали Лору — милочка Лора! Бланш любила ее, как сестру, хорошо ли ей живется у этой чудачки леди Рокминстер? Может, она приедет погостить к ним в Танбридж? Здесь такие чудесные прогулки, и они могли бы попеть, как встарь, — ведь у Лоры превосходный голос. Артур… право же, она должна так звать его… Артур, верно, уж и забыл те песни, что они певали в счастливые, давно минувшие дни? Ведь он теперь такой известный человек, пользуется таким succes… [52] и т. д. и т. д.
52
Успехом (франц.).
А еще через день, отмеченный приятнейшей прогулкой по лесной дороге в Пенсхерст и осмотром прекрасного тамошнего парка и замка, состоялся упомянутый нами разговор со священником, после которого наш герой призадумался.
"Неужели она и впрямь такое совершенство? — спрашивал он себя. — Неужели она стала серьезна и набожна? Учит детей, посещает бедных? Ласкова с матерью и братом? Да, так оно и есть, ведь я сам это видел".
Обходя со своим бывшим
— Вам в самом деле нравится жить в деревне? — спросил он ее на следующей прогулке.
— Я бы с удовольствием никогда не вернулась в этот ужасный Лондон. Ах, Артур… то есть, мистер… ну, хорошо, Артур… в этих милых лесах, в этой сладостной тишине добрые мысли расцветают, как те цветы, что не переносят лондонского воздуха. Ведь там садовник каждую неделю меняет их на наших балконах. Мне кажется, я просто не смогу взглянуть в лицо Лондону — в его противное, закопченное, наглое лицо. Но увы!..
— Что означает этот вздох, Бланш?
— Не важно.
— Нет, очень важно. Расскажите мне все.
— Зачем только вы к нам приехали! — И в свет вышло второе издание "Mes soupirs" [53] .
— Мое присутствие вам неприятно, Бланш?
— Я не хочу, чтобы вы уезжали. Без вас здесь станет невыносимо, потому я и жалею, что вы приехали.
"Mes soupirs" были отложены в сторону, их сменили "Mes larmes".
Чем ответить на слезы, блеснувшие в глазах девушки? Каким способом их осушить? Что произошло? О розы и горлинки, о росистая трава и полевые цветы, о лесная тень и благовонный летний ветерок! Это вы виноваты в том, что двое истасканных лондонцев на минуту обманули себя и вообразили, что влюблены друг в друга, как Филлида и Коридон!
53
Моих вздохов (франц.).
Когда подумаешь о дачах и дачных прогулках, только диву даешься, что есть еще не женатые мужчины.
Глава LXIV
Искушение
Как могло случиться, что Артур, обычно поверявший Уорингтону свои тайны с полной откровенностью, не рассказал ему о маленьком эпизоде, имевшем место на даче близ Танбридж-Уэлза? Он, не жалея слов, описывал встречу со своим бывшим наставником Сморком, его жену, его англо-норманскую церковь, и как он перекинулся от Клеиема к Риму; но на вопрос о Бланш отвечал уклончиво, общими фразами: сказал, что она мила и не глупа, что при должном руководстве из нее может получиться не такая уж плохая жена, но что он пока не намерен жениться, что дни романтики для него миновали, что он вполне доволен своей теперешней жизнью и прочее в этом духе.
А между тем на адрес Лемб-Корт, Темпл, приходили время от времени письма в изящных атласных конвертиках, надписанные бисерным почерком и запечатанные одной из тех прелестных печаток с инициалами, по которой Уорингтон, — если бы у него была охота разглядывать письма своего друга и если бы на печати можно было что-нибудь разобрать — мог бы убедиться, что Артур переписывается с некоей девицей по имени "Б, А." На эти прелестные послания мистер Пен отвечал весьма бойко и галантно: шутками, столичными новостями, остротами и даже премиленькими стихами — в ответ на рифмованные миниатюры музы "Mes larmes". Со словом "Сильфида", как известно, рифмуется "эгида", "обида" и "для вида", и, конечно, столь находчивый человек, как наш Пен, не преминул этим воспользоваться и ловко перепевал эти ноты на все лады. Более того. Мы подозреваем, что любовные стихи мистера Пенденниса, имевшие такой успех, когда леди Вайолет Либас поместила их в своем очаровательном альманахе "Лепестки роз", а знаменитый художник Пинкни иллюстрировал портретами наших аристократок, — были написаны именно в эту пору и сначала отосланы по почте Бланш, а затем уже появились в печати, послужив, так сказать, бумажной оберткой к акварельному букету Пинкни.
— Стихи — это, конечно, очень мило, — сказал старший Пенденнис, застав как-то Артура в клубе, где он, в ожидании обеда, строчил одно из таких сердечных излияний. — И письма сами по себе не грех, если на то есть разрешение мамаши, а почему бы старым друзьям и соседям не состоять в переписке; но смотри, мой мальчик, не свяжи себя раньше времени. Мало ли, что еще может случиться? Пиши так, чтобы ни словом себя не скомпрометировать. Я за всю жизнь не написал ни одного неосторожного письма, а у меня, черт возьми, есть некоторый опыт с женщинами.