История психологии. Проблемы методологии
Шрифт:
Проведенный анализ приводит автора к выводу о важности взаимодействия, взаимообогащения и взаимодополнения научной и обыденной поэтической деятельности, о том, что между ними должно существовать «известное равновесие». Наука не может ниспровергать, устранять, обесценивать обыденное знание; она должна опираться на него, развиваться в союзе с ним: «Как мифы принимают в себя научные положения, так наука не изгоняет ни поэзии, ни веры, а существует рядом с ними, хотя ведет с ними споры о границах» (там же).
В современной психологии вопрос о соотношении житейской и научной психологии рассматривается В.В. Петуховым и В.В. Столиным. Житейскую психологию они определяют широко как все «до-научное» знание, существующее и накапливающееся в истории культуры вне сферы психологии как самостоятельной науки. Основное отличие научного знания от житейского авторы видят в ограничении его предмета и возникновении «специального языка» (системы понятий и точных методов исследования): «Основное отличие научной психологии от житейской заключается в том, что если для последней поле исследовательской деятельности практически бесконечно, то с появлением научной дисциплины происходит резкое сужение, ограничение, зафиксированное в специальном языке. Научный психолог теряет для изучения (не всегда безвозвратно) целые пласты житейского опыта, однако вводимые ограничения
Кроме указанных критериев разграничения научной и житейской психологии, выделяется еще ряд оснований их разделения: источник и путь возникновения и развития знаний; формы сохранения знаний; условия их воспроизведения и передачи.
Источник житейской психологии – конкретный индивидуальный опыт и извлекаемые из него психологические знания. Опыт, лежащий в основе научной психологии, «с самого начала является абстрагированным от многих деталей, понятийно оформленным» (там же, с. 38).
Житейские знания накапливаются «несистематически», спонтанно; научные психологические знания – результат целенаправленной познавательной, систематически организуемой и осуществляемой деятельности.
Житейские знания носят интуитивный характер в отличие от научного знания – «систематизированного, инструментально оснащенного»: «Для научного психолога удачная догадка становится гипотезой, допускающей экспериментальную проверку. Конечно, эксперимент возможен и в житейской психологии, и люди часто прибегают к этому эффективному средству получения необходимой информации (не ожи дая подходящего случая, а активно организуя его). Однако научно-психологические эксперименты отличаются не только большей строгостью своих гипотез, но условиями поведения. В современной психологии эти условия нередко отделены от жизненной конкретности и даже могут искажать ее. Отличаются и результаты экспериментов: ученым нередко приходится отказываться от собственных обыденных представлений, “не веря своим глазам”» (там же).
Различны формы представления и сохранения житейских и научных знаний. «Обширный опыт житейской психологии сохраняется и существует в соответствии с теми видами практики, из которых он получен и которые он обнаруживает. Он может быть упорядочен в традициях и обрядах, народной мудрости, афоризмах, однако основания таких систематизаций остаются конкретными, ситуативными. Если ситуативные выводы противоречат один другому… то житейскую мудрость это не смущает, ей нет нужды стремиться к единообразию. Научная психология систематизирует знания в форме логических непротиворечивых положений, аксиом и гипотез. Знания направленно аккумулируются, служат базой расширения и углубления найденных закономерностей, и происходит это именно благодаря наличию специального предметного языка» (там же).
Широкое использование и передача житейских знаний затруднены в силу их конкретности, ситуативного характера, жесткой соотнесенности с индивидуальным опытом их субъекта. «Собственный опыт, соразмерный со своими возможностями и специфическими условиями, приходится переживать и накапливать заново» (там же). К указанным признакам демаркации обыденных и научных знаний можно добавить различия в изучаемых ими объектах реальности и обусловленную этим специфику языков их описания. Если объекты обыденного сознания представлены в жизненной практике человека, вплетены в нее, являются привычными и знакомыми и только в этом качестве могут быть осознаны в ходе взаимодействия человека с ними, то наука исследует те объекты, которые не освоены практикой, часто отсутствуют в ней. Отсюда вытекает недостаточность для раскрытия природы объектов науки естественного языка, используемого в обыденном сознании, и необходимость создания особого языка описания ее объектов: «…Понятия обыденного языка нечетки и многозначны, их точный смысл чаще всего обнаруживается лишь в контексте языкового общения, контролируемого повседневным опытом. Наука же не может положиться на такой контроль, поскольку она преимущественно имеет дело с объектами, не освоенными в обыденной практической деятельности. Чтобы описать изучаемые явления, она стремится, как можно более четко фиксировать свои понятия и определения. Выработка наукой специального языка, пригодного для описания ею объектов, необычных с точки зрения здравого смысла, является необходимым условием научного исследования. Язык науки постоянно развивается по мере ее проникновения во все новые области объективного мира. Причем он оказывает обратное воздействие на повседневный, естественный язык» (Введение в философию, 1989, с. 368).
В контексте рассматриваемых проблем вызывают интерес исследования социальных представлений как одной форм проявления обыденного сознания. Так, в работах С. Московичи вскрывается природа социальных представлений, подчеркивается сила их принудительного влияния на сознание человека, функции в жизнедеятельности человека. Благодаря социальным представлениям люди обретают «способность воспринимать, делать выводы, понимать, вспоминать, чтобы придавать смысл вещам и объяснять личную ситуацию» (Московичи, 1995б, с. 6). В повседневной жизни социальные представления носят спонтанный характер и не являются предметом специальной рефлексии; люди, являющиеся их носителями, не размышляют о них и не анализируют их. Являясь выражением здравого смысла, социальные представления включают также иррациональные компоненты и сопоставляются Московичи с бессознательными явлениями, описанными Фрейдом, предсознательными и мифологическими феноменами (Московичи, 1995а). В своей предельной форме бессознательные тенденции обыденного сознания проявляются в массовидных явлениях, в частности, в феномене влияния толпы на человека (Московичи, 1996). Социальные представления понимаются автором широко – как система разноуровневых явлений, сосуществующих в пространстве «здравого смысла» (идеологических взглядов, научных идей, иррациональных феноменов): «Правомерно предположить, что любые формы убеждений, идеологических взглядов, знаний, включая науку, тем или иным образом являются социальными представлениями» (Московичи, 1995б, с. 5). Научная мысль включается в структуру социальных представлений в виде общедоступного популярного знания, однако ее возможности преобразовывать их в соответствии со своими нормами и требованиями весьма ограничены в силу активного сопротивления обыденного сознания попыткам его рационализации. Чрезвычайно важной представляется мысль Московичи о том, что наука и обыденные
В отечественной психологии социальные представления людей рассматриваются в контексте разработки проблем российского менталитета (К.А. Абульханова-Славская; М.И. Воловикова; И.А. Джидарьян; А.И. Донцов; В.В. Знаков; Т.П. Емельянова; А.Н. Славская; Н.Л. Смирнова; Л.М. Соснина и др.).
Предметом специального теоретического анализа обыденное сознание 10 выступает в работе Е.В. Улыбиной (Улыбина, 2001). Подчеркивая роль обыденного сознания, автор определяет его как «естественный уровень отражения действительности», используемый в повседневной жизни и обеспечивающий возможность приспособления к действительности. Обыденное сознание способствует адаптации человека к новым социальным нормам и ценностям, включению человека в мир «официальной» культуры и идеологии 11 , дает ему точки опоры в решении важных для него проблем, предоставляет известную автономию в выборе способов поведения и действий. «Особое значение имеет обыденное сознание для поддержания контакта между личностью и социумом, ценностями индивида и ценностями рода», давая возможность, «не вступая в конфликт с принятыми в обществе ценностями, “расчистить место для себя”, не подчиняться принятым нормам, но и не отвергать их» (там же, с. 118).
10
Анализируя семантическое пространство понятия «обыденное сознание», Е.В. Улыбина (Улыбина, 2001) приводит разные его определения: «житейские представления об окружающем мире» или «здравый смысл» (Донцов, Баксанский, 1998, с. 77), «менталитет» или «некая интегральная характеристика людей, живущих в конкретной культуре», проявляющаяся в своеобразии восприятия действительности и реагирования на нее (Дубов, 1993, с. 20), включая «национальный» и «народный» менталитет как реальность бытия и функционирования сознания (Попова, 1991, с. 66), «провинциальный менталитет», вводящий пространственную и социально-историческую координату в описание обыденного сознания (Г.В. Акопов; А.В. Брушлинский; И.П. Шкуратова и др.), «менталитет советского человека» (Петровский, Ярошевский, 1996, с. 369), «российский менталитет» (Абульханова-Славская, 1997; Брушлинский, 1997; Джидарьян, 1997; 2001; Донцов, Баксанский, 1998; Знаков, 1993; 1997; Климов, 1993; Петренко, 1997; Смирнова, 1997 и др.), «профессиональный менталитет» (Климов, 1991; Соснин, 1998), «политический менталитет» (Петренко, Митина, 1997), «социальные представления» (Московичи, 1995), «обыденное мышление» (Маркова, 1996) и др.
11
Е.В. Улыбина пишет: «Никакая идеология не может без искажения приниматься обыденным сознанием. Обыденное сознание позволяет адаптировать любую идеологию в жизни, найти в ней место реальным человеческим потребностям и слабостям и тем самым, в конце концов, разрушить ее, чтоб на ее месте была создана новая… формируется надежная конформистская позиция, позволяющая не вступать в конфликт с обществом, не ощущать противоречий и вместе с тем обладать определенной свободой от общества. Однако эта конформистская позиция с двумя типами ценностей – общественных и индивидуальных, сосуществующих в противоречии, но не уничтожающих друг друга, позволяет, в случае необходимости, в проблемных ситуациях, осознать их противоречие и сделать выбор. Это было бы невозможно при полной подчиненности идеологии» (Улыбина, 2001, с. 119).
Источником формирования обыденного сознания выступает реальная жизненная практика людей, их деятельность и общение 12 .
Е.В. Улыбина отмечает, что особенностями обыденного сознания являются прежде всего его незавершенность, диалогический характер, «что служит противовесом стремлению к однозначности ниже- и вышележащих уровней»; оно «протекает, опираясь на “привычку”… и имеет социальный характер» (там же, с. 114, 90). Для обыденного сознания характерно нерефлексивное восприятие знаний и убеждений, складывающихся в социуме, принятие коллективных представлений, норм и стереотипов, терпимость к противоречиям. Опираясь на анализ исследований разных аспектов обыденного сознания, Улыбина делает вывод, что «в обыденной жизни нормальные взрослые люди действуют, опираясь не на логические выводы, доступные их интеллекту, а повинуясь совершенно иным тенденциям, состоящим в стремлении сохранить единство с группой, не менять уже сложившегося мнения, следовать эмоциональным реакциям, воспроизводить в своем поведении стратегии, выработанные в ходе эволюции и сохраняющиеся тысячелетиями» (там же, с. 94–95). В этом проявляются фундаментальные характеристики обыденного сознания – его нерациональный характер и социальная природа.
12
Об этом пишет И. Маркова, отмечая, что уровни «обыденного мышления», «относительно устойчивые для различных культур и поколений, неосознанно воспроизводятся и заново формируются в деятельности и общении индивидов» (Маркова, 1996, с. 59).
Обыденное сознание рассматривается «как один из уровней индивидуального сознания, обладающий своей спецификой, определяемой особенностями доминирующей формы знакового опосредования» (там же, с. 91). В структуре общественного сознания обыденное сознание помещается между различными образованиями общественной и индивидуальной психологии, чем определяется его позиция медиатора относительно общественного и индивидуального сознания; мифологического и научного отражения мира; бессознательного и реф лексивного сознания. С этой точки зрения, явственно выступают его особенности: оно связано с общественным сознанием, социальными представлениями, но при этом, будучи феноменом индивидуального сознания, «обладает значительной гибкостью и вариативностью»; имея «во многом нерациональный характер», оно в то же время «включает в себя и элементы научного знания»; трудно доступное для рефлексии, оно вместе с тем «не является полностью бессознательным» и может стать предметом осмысления при столкновении человека с жизненными проблемами 13 (там же, с. 91–92).
13
На этот момент обращают специальное внимание А.И. Донцов и О.Е. Баксанский (Донцов, Баксанский, 1998, с. 76).