История психологии. Проблемы методологии
Шрифт:
Все сказанное приводит к выводу, что для осуществления технологического процесса изготовления орудия должна существовать «сложнейшая “управляющая программа”, не сводящаяся просто к образу цели, но включающая множество составляющих, начиная от идеологии, стратегии жизни сообщества и кончая собственно двигательными программами (образами предстоящих движений). Органом, обеспечивающим этот процесс, является даже не сам по себе человек, исполняющий работу, но… созданная сообществом людей совокупность взаимосвязанных элементов, включающая и исполнителя, и непосредственно связанные с ним деловые отношения членов сообщества, и предмет, и средство, и условия труда…» (Климов, 1998, с. 53–54).
Проведенный анализ позволил предположить, что создание каменных орудий обеспечивалось совокупностью сформированных организационных предпосылок: координированной совместной деятельности людей, понятной членам сообщества сигнальной системы (речи), сознания («совместнознания»), способности «умопостигать незримое», отвлеченного мышления и воображения, «психологической направленности ума» (того, что относится к «социальному интеллекту»), умения «понимать, что “хочет” и что “может” сторонний человек, сотрудник, и как можно на него повлиять» (там же, с. 53).
Предметом познания и практического освоения человека становились не только материально-вещественные и природные явления, но и другие люди. На основе вычленения человеком себя из окружающей действительности и идентификации с другими людьми формировалось его сознание и самосознание.
Этапы эволюции самосознания человека на ранних ступенях человеческой истории рассматриваются Б.Ф. Поршневым. В качестве важного механизма, лежащего в основе развития исторического сознания человека, он выделяет суггестию и контрсуггестию и с этой точки прослеживает, как в результате отчуждения от враждебных людям групп (объединений животных предков человека, чужих племен) у человека зарождалось представление о существовании особой общности «они», противостоящей «мы». И только на этой основе происходило постепенное осознание и обособление собственной общности – «мы». Опираясь на материалы из истории первобытного общества и других ранних эпох, Поршнев утверждает, что сознание «мы» нередко выражено здесь очень слабо или вообще отсутствует при наличии ясного осознания, что есть «они». Подтверждением этого является то, что в грамматической структуре языков некоторых первобытных народов есть множественное число, но отсутствует единственное. «Они – это не “мы”, а наоборот: “мы” – это не “они”. Только ощущение, что есть “они”, рождает желание самоопределиться по отношению к “ним”, обособиться от “них” в качестве “мы”» (Поршнев, 1979, с. 81). Это свидетельствует, что исходно «они» осмысливаются гораздо конкретнее и реальнее; с «ними» связано у людей чувство страха от потенциально исходящей от «них» угрозы. «Они» – это «чужие» и враждебные силы, источник опасности. Ссылаясь на этнографические данные, Поршнев указывает на распространенность у австралийских племен эмоций страха, связанных с межобщинной и межплеменной враждой. Колдовству людей другого племени приписывались причины болезней, смертей, несчастий. Более того, первобытный человек считал, что «они» или «чужие» – это «не совсем люди» (там же, с. 82). Противопоставляя себя этим угрожающим их существованию враждебным общностям, люди приходят к осознанию себя как людей: «мы» – это люди. «Самосознание множества племен и народов в переводе означает просто “люди”»,– пишет Поршнев 14 (там же). Стремлением отграничиться от враждебных сообществ, отселиться от них Поршнев объясняет происходившее в далеком прошлом расселение народов по разным континентам, возникновение рас, образование различных языковых групп.
14
Спускаясь к еще более древним пластам истории, Поршнев высказывает интересную гипотезу о том, что исходное, «исконное» размежевание с «они», выражалось в противопоставлении людей их биологическим предшественникам: «…первое человеческое психологическое отношение – это не самосознание первобытной родовой общины, а отношение людей к своим близким животноообразным предкам, и тем самым ощущение ими себя именно как людей, а не как членов своей общины. Лишь по мере вымирания и истребления палеоантропов та же психологическая схема стала распространяться на отношения между группами, общинами, племенами, а там и всякими иными общностями внутри единого биологического вида современных людей» (Поршнев, 1979, с. 82).
Дальнейшая эволюция самосознания включала выделение понятия «вы» 15 . «Вы» – это не «мы», ибо это нечто внешнее, но в то же время и не «они», поскольку здесь царит не противопоставление, а известное взаимное притяжение. «“Вы”– это как бы признание, что “они” – не абсолютно “они”, но могут частично составлять с “нами” новую общность» (там же, с. 125–126). Затем появляется осознание «ты» как условие существования «я». Л. Фейербах писал, что только через другого, его видимое и осязаемое бытие, человек познает самого себя. Таков путь исторической эволюции самосознания, включающий процессы противопоставления себя окружению и одновременно идентификацию с ним, осознание себя как субъекта своей жизнедеятельности и формирование на этой основе познавательного отношения к объективному миру и самому себе.
15
«Вы» – «священный пленник» у Дж. Фрэзера (Фрэзер, 1980).
В процессе исторической эволюции развивается и обогащается содержание знания человека, происходит накопление психологических идей и представлений.
Как показывает анализ трудов в области философии, исторической этнографии, психологии (Л.С. Выготский; В. Вундт; Э. Тэйлор; Д.Д. Фрэзер; П. Лефевр и др.) первым житейским психологическим понятием, возникшим на ранних этапах историогенеза человечества, стало понятие «душа». И хотя основой его выделения явилась непосредственная жизненная практика человека, но его определение являлось одновременно результатом осмысления и обобщения многотысячелетнего опыта взаимодействия человека с миром и другими людьми. И в этом плане обнаружение человеком в себе особого внутреннего мира и его феноменологическое (пусть даже очень наивное) описание стало первым и, может быть, самым гениальным открытием человечества, сопоставимым по своему значению с подлинной «научной революцией» в психологии. Появление первого житейского психологического понятия является точкой отсчета в зарождении психологической мысли.
О важности понятия «душа» говорил Л.С. Выготский, призывая психологов к бережному отношению к нему как историческому первоистоку нашего знания о психике. «Иванами, не знающими родства», он называл тех, кто предает забвению древнюю историю психологической мысли, не стремится опереться на прошлое, отгораживается от него. «Мы должны рассматривать себя в связи и в отношении с прежним; даже отрицая его, мы опираемся на него» (Выготский, 1982а, с. 428). И хотя понятие «душа» звучит архаично и, казалось бы, в своем «буквальном смысле неприложимо в нашей науке сейчас», именно оно, по словам Выготского, дало имя нашей науке как учению о душе: «если теперь идея души реакционна, то когда-то она была первой научной гипотезой древнего человека, огромным завоеванием мысли, которому мы обязаны сейчас существованием нашей науки» (там же, с. 429).
О
Накапливаемый опыт деятельности, познания и самопознания приводит человека к попытке выявления причин своих жизненных проявлений, мыслей и действий, своего отличия от других живых существ. И, отвечая на этот вопрос, он выделяет в себе особое начало, названное им душой и наделяемое особыми функциями. Ограниченность исторического опыта и отсутствие на ранних этапах историогенеза рационального знания обусловило мифологическую трактовку психики.
Этимология понятия «душа» подробно рассматривается в работе Э.Б. Тэйлора «Первобытная культура» 16 (1989). Первые шаги в области психологического познания он справедливо связывает с низким уровнем развития человеческой культуры. В этих условиях первичной реальностью, осознанной человеком, была реальность его телесной жизни, его биологического существования. И именно это стало точкой отсчета в дальнейшем развитии и углублении самопознания человека 17 .
16
Говоря о развитии исторического самосознания человечества, Тэйлор отмечает, что первоначально людей, «стоящих на низкой ступени культуры, всего более занимали две группы биологических вопросов. Они старались понять, во-первых, что составляет разницу между живущим и мертвым телом, что составляет причину бодрствования и сна, экстаза, болезни и смерти? Они задавались вопросом, во-вторых, что такое человеческие образы, появляющиеся во снах и видениях? Видя эти две группы явлений, древние дикари-философы, вероятно, сделали само собою напрашивающееся заключение, что у каждого человека есть жизнь и есть призрак. То и другое, видимо, находится в тесной связи с телом: жизнь дает ему возможность чувствовать, мыслить и действовать, а призрак составляет его образ, или второе “я”. И то и другое, таким образом, отделимо от тела: жизнь может уйти из него и оставить его бесчувственным и мертвым, а призрак показывается людям вдали от него». А далее, по словам Тэйлора, дикари делают следующий шаг, объединяя эти два уже выделенных ими представления – «жизнь» и «призрак». «Если то и другое присуще телу, почему бы им не быть присущими друг другу, почему бы им ни быть проявлениями одной и той же души? Следовательно, их можно рассматривать как связанные между собой. В результате и появляется общеизвестное понятие, которое может быть названо призрачной душой, духом-душой» (Тэйлор, 1989, с. 212).
17
Следует отметить, что эта точка зрения совпадает с выводами, полученными при изучении стадиальности развития самопознания в процессе онтогенеза, исходной точкой которого является возникновение смутных органических ощущений (Бехтерев, 1888).
В. Вундт показывает, что, возникнув, представление о душе претерпело у архаичного человека значительную эволюцию. Он предлагает различать ранние представления о душе как о деятельности, неотделимой от тела, связанной с теми или иными его органами (кровью, глазами, сердцем, почками и т. д.), и более поздние ее трактовки как «свободной души» в их различных модифицикациях: «душа-дыхание», «душа-тень», «душа-образ» (Вундт, 1914).
Этот вывод подкрепляется данными многочисленных этнографических наблюдений. Так, Фрэзер, опираясь на описание жизни и верований примитивных людей, мифологию и суеверия, вскрывает динамику начальных представлений о душе, являющихся своеобразным, отвечающим уровню первобытной культуры обобщением их жизненного опыта. Он показывает, что происходил постепенный переход от телесно-антропологической трактовки души (душа – маленький человечек или зверек, точная антропологическая копия большого человека или зверя, характеризующаяся локализованностью в организме человека, весом, размером) 18 к отождествлению души с отдельными жизненно важными органами тела (сердцем, кровообращением, дыха нием), к постепенной дистилляции понятия «душа», его очищению от материальности и превращению в идеальное образование (душа – тень, отражение) 19 (Фрэзер, 1980).
18
Фрэзер приводит свидетельства европейского миссионера, которому австралийский абориген, характеризуя себя, говорит: «Я не один, как вы думаете, а двое… я говорю, что являюсь двумя в одном. Одно – это большое тело, которое вы видите; а внутри его есть другое, невидимое маленькое тело. Большое тело умирает, а маленькое тело после его смерти улетает» (Фрэзер, 1980, с. 205). Индейцы-гуроны убеждены, что душа имеет голову, тело, руки, ноги, т.е. является «уменьшенным подобием самого человека». Эскимосы считают, что «душа обладает такой же формой, как и тело, частью которого она является, только более тонкой и воздушной природы». Индейцы-нутка помещают крошечного человечка-душу в макушку, где он пребывает в вертикальном положении; переход его в горизонтальное состояние приводит к тому, что человек теряет сознание. Описывая душу-человека, малайцы говорят, что она не более пальца, невидима, состоит из тонкой материи, может покидать тело человека – временно во время сна и навсегда после его смерти. Обитатели остова Ниас считают, что размер и вес души сообразен размеру и весу тела человека, может колебаться в определенных пределах, но не превышает 10 граммов (там же, с. 206).
19
Фрэзер пишет: «Одни народы верят, что душа человека пребывает в тени, другие считают, что она пребывает в его отражении в воде или зеркале» (Фрэзер, с. 218). Он указывает, что, понимая душу как тень, дикари старались избегать тени тех лиц, которых считали опасными. К числу последних относили часто плакальщиков, женщин и особенно свою тещу. Уменьшение тени рассматривалась как признак уменьшения жизненных сил человека или предвестник смерти. Жители экваториальных островов, поэтому, старались не выходить из дома в полдень. Туземцы Новой Каледонии связывают душу с отражением в воде и уверены, что «душа-отражение, будучи внешней по отношению к человеку, подвержена… опасностям… В Древней Индии и Древней Греции существовало правило не смотреть на свое отражение в воде… если человек увидел во сне свое отражение, греки считали это предзнаменованием смерти» (там же, с. 220).