История религии. Том 1
Шрифт:
Человек ищет полноты и совершенства, которых не может ему дать одно лишь
природное бытие. И дело тут совсем не в обществе и не в "общественных
отношениях". Познав свою свободу, человек уже не может не тяготеть к зовам
сверхприродным. В этом - залог его бесконечного развития.
Желание обрести свободу настолько сильно в человечестве, что даже
марксисты, склонные к детерминизму, грезят о "прыжке из царства
необходимости в царство свободы". Мало того, Маркс
царство "лежит по ту сторону сферы собственно материального производства"
/35/. Тем не менее он продолжал считать "базисом" свободы социальное и
экономическое переустройство. Нет сомнения, поиски оптимальных общественных
систем могут служить делу подлинной свободы, но опыт показал, что без
признания прав личности и духовных оснований этих прав идея освобождения
превращается в свою противоположность: в диктат, насилие, рабство.
Эта деградация связана еще и с тем, что в человеке наряду с
потребностью в свободе живет боязнь ее. Без ориентации на Вечное свобода
может пугать и вызывать тоску по рабству. "Человек обречен на свободу", -
говорил Сартр, и в этих словах ощущается скрытый ужас. Но подлинная вера не
страшится свободы. Она сознает всю трудность этого дара и радостно идет ему
навстречу. Пусть даже иные представители религии превращают ее саму в
спокойную клетку для извращения веры. "Комфортабельный атеизм и
комфортабельная вера, - по словам Э. Мунье, - встречаются в одном болоте".
Для того, кто верен Евангелию, остается всегда живым завет апостола Павла:
"К свободе призваны вы, братья".
x x x
Реализацию духовного начала мы видим и в стремлении к творчеству,
которое неотделимо от истории человеческой культуры.
Как уже было отмечено в главе II, творческий процесс не есть продукт
простого воспроизведения или абстрактной рефлексии. В нем порыв человеческой
интуиции и воли непосредственно приобщается к живой реальности и исходя из
нее создает нечто новое. Здесь участвуют все силы человеческой души и духа.
Пусть машины действительно способны писать стихи и сочинять музыку, но
их "произведения" остаются, однако, лишь мертвенной пародией на подлинное
творчество, которое реализует не только формальные способности человека, но
и неисчерпаемое богатство его духовного бытия. К сожалению, в широкой
публике это нередко забывается под влиянием фантастической литературы,
которая склонна подчас ставить знак равенства между человеком и роботом. Но
необходимо помнить, что в подобной литературе всегда есть нечто не только от
науки,
творчества за самими авторами-фантастами, мы не должны забывать, что далеко
не всегда есть смысл черпать из их книг философские идеи.
Для того чтобы глубже проникнуть в самую сущность подлинно
человеческого творчества, лучше всего обратиться к свидетельствам самих
творцов культурных ценностей. Они раскрывают перед нами ощущение
сопричастности высшему духовному бытию, которое отчетливо сознавали поэты,
писатели, художники. Остановимся на некоторых примерах подобного
самосвидетельства.
"Иногда, - пишет Н. О. Лосский, - в моменты наиболее плодотворного
мышления целые длинные ряды мыслей развиваются как бы сами собой".
Нередко поэты сами описывают процесс своего творчества как что-то
"данное", что-то такое, в чем они играют лишь роль зрителя, восприемника.
Еще более определенно говорит об этом мыслитель-поэт С. Н. Булгаков. По
его словам, "направляет художественное внимание стихия таланта...
Человек-художник невольно становится придатком своего таланта" /36/.
Н. Бердяев в своей книге "Смысл творчества" полагает творчество главной
отличительной чертой человека, "позволяющей ему прорываться через этот мир к
миру иному". Это подтверждается тем, что нередко творцы бывают неспособны
охватить во всей полноте свое создание.
"Иногда, - пишет французский психолог Г. Жоли, - даже сам великий
человек, взирая на горизонты, которые открывает перед ним его же собственная
идея, повергается в изумление и восхищение перед нею и полагает, что она
снизошла к нему свыше от какой-то незримой верховной силы". Примеров этого
мы имеем бесчисленное множество. Так, Микеланджело, работая над своими
фресками, видел в этом труде священнодействие, которым руководит Дух Божий.
По словам Г. Флобера, художники являются "органами Бога, посредством
которых Он Сам открывает Свою сущность"; Мицкевич в своем творчестве
чувствовал "силу, не от людей идущую". Бетховен свидетельствовал, что в
моменты музыкальных озарений "Сам Бог говорил над его ухом". Красота, по
словам В. А. Жуковского, есть "ощущение и слышание душою Бога в созидании".
"У меня были времена, - пишет в своем Завещании Лев Толстой, - когда я
чувствовал, что я становлюсь проводником воли Божией".
Такие свидетельства можно было бы продолжать без конца. Они говорят о
том, что в процессе творчества человек приобщается к мировому духовному