История русской литературы с древнейших времен по 1925 год. Том 2
Шрифт:
многозначнее. За песнями последовала шаловливо-очаровательная пастораль
«восемнадцатого века» Сезоны любви(1907), где он проявляет свое почти
акробатическое умение владеть рифмой. Его дальнейшее творчество остоит
частью из скучноватых аллегорических любовных стихов в духе петрарковых
Триумфов, частью из восхитительно-легкомысленных стихов о «прелестных
мелочах жизни», и в этом
идеал «прекрасной ясности» и вдохновляется примерами поздних греческих
романистов, житиями святых, итальянской новеллой и французским романом
XVIII века.
Стиль его – жеманный и нарочито офранцуженный. Его очарование
заключается в пикантно-порочном привкусе его вещей, потому что, хотя он и
пишет романы приключений, ему до странного не хватает умения рассказывать.
Рассказы о современной жизни (самая крупная вещь – роман Нежный Иосиф,
1910) построены посредственно и редко бывают интересны. Но что в них
146
прекрасно – это диалог, в котором он пошел даже дальше Толстого в
воспроизведении произношения и неровностей разговорного языка. Он пишет
также либретто для балетов и оперетт; пишет и пьесы. Обычно они написаны с
легкомысленным озорством и их прелесть в рифмованных пассажах. Самая
прелестная из всех – Комедия о святом Алексее, раннее произведение (1907),
особенно типичное для его манеры говорить о священных вещах, включающее
некоторые из его лучших песенок.
13. Ходасевич
Поэты, родившиеся после 1880 г., не добавили к символизму ничего, или очень мало.
Исключение представляет Владислав Фелицианович Ходасевич (по-польски Chodasiewicz,
род. 1886). Хотя техника его почти свободна от символистских влияний, общий дух его
поэзии значительно ближе к символизму, чем к более молодым школам, ибо он,
единственный из всех молодых поэтов – мистик. Первая его книга появилась в 1908 г., но
общее признание он получил только после публикации своих последних, уже
послереволюционных книг Путем зерна(1920) и Тяжелая лира(1923), которые являются
произведениями зрелого и уверенного искусства. Ходасевич мистический спиритуалист,
но в выражении своих интуитивных ощущений он иронист. Его поэзия есть выражение
иронического и трагического противоречия между свободой бессмертной души и ее
порабощенностью материей и необходимостью. Эта вечная тема
четкостью и изяществом, несколько напоминающим остроумие древних времен.
Собственно, остроумие есть главная черта поэзии Ходасевича, и его мистические стихи
обычно заканчиваются колкой эпиграммой. Эта манера очень действенна – его стихи
доходят до самых несклонных к поэзии читателей. Он внезапно стал популярен в 1919–
1920 гг., когда после перенесенных нечеловеческих страданий русские интеллигенты
больше обычного были открыты соблазну мистических настроений. Но даже такой не-
мистик (и не-поэт) как Горький считает Ходасевича величайшим из ныне живущих
русских поэтов. И если судить поэзию по нормам XVIII века, то Горький прав, ибо
Ходасевич величайший из живущих мастер поэтического остроумия. Несмотря на его
мистические верования, он классицист и стиль его – мастерское воскрешение форм и
манер Золотого пушкинского века.
147
Промежуточная глава II
Вторая революция
1
Великая война не слишком затронула русскую литературу. Русская
интеллигенция реагировала на нее не так, как образованные классы Германии,
Англии, Франции и Италии. Множеству литераторов Германии, Франции,
Англии и Италии, которые воевали или погибли на фронтах, русская литература
может противопоставить только одно имя – Гумилева. Национальный
либерализм, который проповедовал Струве и его друзья, способствовал
поднятию воинственного духа в тылу, но за малым исключением никого не
послал на фронт. Войну вел класс кадровых военных и тех, кто был
традиционно связан с ним. Прямое влияние войны на русскую литературу стало
ощущаться только тогда, когда молодые люди рождения 1895 года и
последующих, начавшие жизнь как солдаты, кадеты или добровольцы, осво -
бодились и смогли писать. Это произошло только в 1921 г., после окончания
гражданских войн. По своему отношению к войне интеллигенция разделилась
почти поровну на патриотов, равнодушных и пораженцев. Я упоминал уже об
усилиях Блока избежать мобилизации; Блок не был исключением. Поэтому нас
не должно удивлять, что война гораздо менее интересно отразилась в русской
литературе, чем в литературе западных стран. То немногое, что существует (за
исключением стихов Гумилева и того, что написали молодые писатели,
появившиеся после войны) написано военными корреспондентами, а не
солдатами.