История свидетеля. Книга 1. Бог не желает

Эриксон Стивен

А завтра будут новый день, новый страх, новое лицо – и облегчение, струящееся по жилам подобно сладчайшему дурману.

Омс был солдатом и не мог представить себя кем-то другим. Он знал, что умрет на поле боя, показав убийце свое бескровное лицо, и, вероятно, увидит в последний миг невидимого преследователя, своего врага. Ибо все знали, что смерть – единственная истина, от которой не убежать.

Сейчас за спиной у него был северный лес. Лошадь устала, да и его собственные мышцы затекли от долгого пребывания в неподвижном положении, но Омс продолжал не шевелясь сидеть в седле. Еще несколько мгновений не станут смертельными ни для него,

ни для лошади, – по крайней мере, он надеялся, что ему хватит времени, чтобы успокоилось сердце и выровнялось дыхание.

Когда дело касалось призрака, поднявшегося над выщербленными булыжниками, невозможно было понять, какое зло у того на уме. Ошибкой стало бы путать колдовство и его пути с незримыми мирами, где мертвые далеко не одиноки. А пантеон богов и Взошедших, заточенных в своих храмах, восстававших и умиравших, подобно цветам, по мере того, как сменялись эпохи, принадлежал к иному миру, отличному от всех невразумительных первобытных сил, обитавших в Диких краях и прочих забытых местах.

Возникшее перед Омсом высокое призрачное существо было почти лишено формы. Очертания его лишь смутно напоминали человеческие, в самом центре фигуры пульсировало темное пятно, на фоне которого мерцали зазубренные искры. Оно было столь же тусклым, как небо, озера и лужи вокруг.

Омс ждал, когда существо что-нибудь скажет, удивляясь, почему его верная лошадь вообще никак не реагирует на появление призрака. По мере того как тянулось время, в мыслях возникали образы былых полей сражений, особенно последнего, и Омс вдруг подумал, уж не упустил ли он, случайно, какой-нибудь детали, например своей собственной гибели. В конце концов, разве мертвецы знают, что они умерли? Остаются ли в их памяти воспоминания о последних, полных ужаса и сожаления судорогах, о жестоком ожоге от вонзившегося в грудь копья? О мучительной ране в животе, о вспоротом горле, о хлещущей из бедра крови?

– Так, значит, я умер?

Лошадь дернула левым ухом, настороженно ожидая продолжения.

Реакция призрачного существа оказалась неожиданной. Оно, клубясь, устремилось к Омсу, и поле зрения солдата полностью заполнила тьма. Со всех сторон его, хлеща по бокам, окружила хаотическая путаница неведомых нитей, а потом по телу вдруг прокатилась волна дрожи, пройдя насквозь.

И призрак исчез.

Растерянно моргая, Омс огляделся вокруг. Ничего, кроме тусклого бесцветного мира, прохладного утра ранней весны, едва слышного журчания воды, слабого дыхания ветра. Взгляд его упал на дорогу, туда, где появился призрак, и сосредоточился на единственном булыжнике, измазанном грязью, но чем-то отличавшемся от остальных.

– Вот же хрень…

Он спешился, слегка пошатнувшись после призрачных объятий, а затем, шагнув вперед, присел на корточки и смахнул с поверхности булыжника грязную воду. Открылось высеченное в камне лицо – круглые пустые глаза, грубый треугольник продолговатого носа, рот с опущенными уголками губ.

– Будь проклят этот Генабакис, – пробормотал Омс. – Будь проклят Кульвернский лес, будьте прокляты все давно исчезнувшие мертвецы, будьте прокляты все забытые духи, боги, призраки и хрен знает кто еще. – Выпрямившись, он снова вскочил на мирно ожидавшую всадника лошадь, но помедлил, вспомнив охватившую его исступленную дрожь. – Но прежде всего – кем бы ты ни был и какую бы гадость ни пытался на меня наслать, имей в виду: фиг я ее приму.

Вдоль северной стороны форта тянулось заброшенное

кладбище, странная смесь похожих на ульи могил, погребальных ям и покосившихся помостов, намекавших на давно забытые обычаи таких же давно забытых народов. Когда малазанская Третья армия во времена завоевания построила это укрепление, ров и насыпь врезались в кладбище, где на размеченной строителями ровной площадке проступили всевозможные надгробные знаки. Часть перевернутых камней, кирпичной кладки и помостов использовали, дабы заложить фундамент стены, когда-то деревянной, но теперь сделанной из скрепленного раствором известняка. Выкопанные кости остались лежать в высокой траве вдоль рва и насыпи; часть выбеленных осколков до сих пор виднелась среди спутанных стеблей.

Тогда это была грязная работенка, но нужда – суровая хозяйка. К тому же проклятое кладбище находилось во многих лигах от ближайшего города: лишь от горстки деревушек его отделяло меньше половины дня пути. Впрочем, местных жителей это мало беспокоило, поскольку все они как один настаивали, что кладбище не имеет к ним никакого отношения.

С южной стороны форта располагалось новое кладбище, с маленькими прямоугольными каменными гробницами в генабарийском стиле и единственным насыпным курганом, набитым гниющими костями нескольких сот малазанских солдат, над которым теперь росла небольшая рощица. Кладбище граничило со стеной форта, в которой построили новые ворота, а с остальных сторон его окружало выросшее на месте имперского форпоста селение.

Территория за восточной стеной использовалась как плац, и селиться на ней запрещалось, хотя там позволяли пасти овец, чтобы земля не зарастала травой.

Форт был возведен в сотне шагов от реки Кульверн. За прошедшие десятилетия весенние паводки становились все сильнее, и теперь берег реки находился меньше чем в тридцати шагах от западной стены форта. На этой узкой полоске и разбила свой лагерь Вторая рота Четырнадцатого легиона.

Сержант ушел прочь от шума несущейся воды, как всегда каждое утро, поскольку терпеть не мог этого звука. Двигаясь в сторону от реки и обогнув форт справа, он шагнул на заросшее травой заброшенное кладбище, вспоминая, как увидел его в первый раз.

Их тогда серьезно потрепало в неожиданной стычке с Багровой гвардией, и после печальных известий, полученных с юга, название Чернопсовый лес стало проклятием. Одна из проблем заключалась в том, что сжигатели мостов разделились – две роты послали в поддержку Второй армии на северо-востоке, а остальные ушли в сторону Мотта.

Сержант присел на слегка покосившийся каменный помост, глядя поверх насыпи на прочную каменную стену форта. Он помнил времена, когда там не было ничего, кроме дерева и каменных обломков. Он помнил, как у него болела спина, когда он работал лопатой и махал кайлом, разбивая надгробия, пока команды лесорубов вырубали целиком близлежащую рощу, чтобы возвести первые стены.

В воздухе тогда словно бы ощущалось дыхание дикой местности – а может, здесь, на краю цивилизации, сержанту просто так казалось. Именно в ту пору сжигателей мостов начало швырять в один кошмар за другим. Надежда оставалась жива, но становилась все более хрупкой.

С тех пор все изменилось. На форт опустилось удушающее одеяло мирной жизни, окутав собой торговцев, трактирщиков, ремесленников, пастухов, крестьян и всех остальных. Дерево сменилось камнем, на пустой земле вырос небольшой город. Ничто из этого не казалось – или не выглядело – реальным.