История варварских государств
Шрифт:
Не меньшее значение имел внутренний аспект этого вопроса. Деятельность Лиутпранда полностью разрушила религиозный барьер между лангобардами и итало-римлянами. И именно в законодательстве Лиутпранда впервые появляется упоминание римских законов. Этим официально признается право местного населения жить и действовать по римским юридическим нормам, которые признаются столь же действенными, как и законы лангобардов. В этих же законах женщине-лангобардке предоставляется возможность выйти замуж за римлянина. Правда, в таком случае она сама становится римлянкой, и ее сыновья должны жить по законам отца, т. е. по римским законам. Это влекло за собой понижение социального статуса. Упоминания о возможности брака лангобарда с римлянкой в законах нет, что понятно: при патриархальном характере лангобардского общества это давало возможность потомкам римлян входить в состав господствующего народа. И все же в некоторой степени право лангобардки на брак с римлянином открывает путь к последующему слиянию лангобардов и римлян. В первое время поселившиеся в сельской местности лангобарды жили полностью отгороженными от местного населения. Их поселение, сохранившее слегка латинизированное название curtis, было даже отделено стеной от окружающей среды. Но постепенно все чаще германцы и итало-римляне стали селиться вместе, а умершие — хорониться на одном и том же кладбище независимо от этнического происхождения. Итало-римляне появляются среди лангобардских общинников с теми же правами, что и германские селяне, и даже среди воинов появляются римляне. Один из преемников Лиутпранда — Айстульф — уже называет себя королем не только лангобардов, но и врученного ему Богом римского народа [465] , Итало-римляне платили лангобардам налог в размере одной трети своего имущества или же просто отдавали германцам треть своей земли и рабов,
465
Еше Аутари иногда называл себя королем Италии, но это было спорадическим явлением и долгое время не влияло на отношение лангобардских королей к подчиненному населению Италии.
В еще большей степени это можно сказать о городе. Город в лангобардской Италии в первое время играл очень небольшую роль. Во время вторжения многие города были разрушены, и некоторые из них более не восстанавливались. Сохранившиеся сократились в своих размерах и изменили даже свой внешний вид. Более или менее «приличные» здания — это в основном церкви и иногда дворцы королей или герцогов. Остальная же часть города занята довольно бедными строениями, некоторые из которых воспроизводят старый германский тип жилища. Это свидетельствует о том, что лангобарды поселяются не только в сельском местности, но и в городе. Характерно, однако, что даже дома знати, может быть, за исключением герцогов, не выделяются своим величием или красотой. Это явно говорит о том, что для их хозяев город все же являлся лишь каким-то временным местом пребывания, в то время как центр всех их интересов находился вне городских стен. В то же время говорить о гибели италийских городов невозможно. Как только наступала более или менее мирная жизнь, начиналось и восстановление некоторых городов, в том числе и ранее разрушенных. Так, возродилась Павия, уничтоженная Агилульфом. В городах даже сохранились слабые следы самоуправления в виде городских собраний на площади перед собором, но решали эти собрания только самые незначительные дела, да и в этом находились под жестким контролем королевских (или герцогских) кураторов и прокураторов, обязанностью которых был не только порядок в городе, но и поддержание в надлежащем порядке улиц, общественных зданий и городских стен. С распространением христианства, особенно католицизма, город, являвшийся резиденцией епископа, приобрел и определенное идеологическое значение. Первое время горожане по традиции еще имели право выбирать епископа, но выбирали они того, чью кандидатуру уже одобрил король. А позже они вообще лишь знакомились с новым епископом. В городе еще сохранялись старые и возникали новые ремесленные коллегии, например, строителей, мраморщиков, ювелиров, медников и других, и это были итало-римляне [466] . Но в целом ремесло пришло в упадок, и ремесленники сосредоточились на изготовлении лишь самой необходимой продукции, чье техническое качество резко понизилось. Это, естественно, вело к обеднению городов. Города беднели еще и из-за того, что сокращалась их округа. Центр тяжести местного управления перемещался в крепости, построенные лангобардами, к которым переходила и значительная часть прежней территории города за пределами его стен. Сеть таких крепостей обеспечивала контроль за завоеванной территорией [467] . Появление домов германской традиции говорит о том, что лангобарды тоже селились в городах, но основную часть городского населения составляли явно итало-римляне. Первоначально, как и в селах, в городах лангобарды тоже жили в отгороженных пространствах, составляя вид воинского гарнизона данного города. Однако рубеж между римской и германской частями города был преодолен гораздо раньше, чем на селе. И это вело ко все более частым контактам между двумя группами городского населения.
466
Вопрос о сущности этих коллегий является дискуссионным. Одни исследователи считают их чисто государственными образованиями, целью которых было облегчить надзор королевской власти над жизнью города, другие — самодеятельными объединениями ремесленников, напоминающими будущие ремесленные цехи.
467
Характерно, что в итальянском языке такие слова, как guardia (охрана) или guardare (смотреть, наблюдать), восходят к лангобардскому garda— защита.
Как бы ни относились лангобарды к покоренным итало-римлянам, жить в полной изоляции от них они не могли. Обладавшие более высокой культурой и численно преобладавшие итало-римляне, естественно, оказывали значительное влияние на своих новых господ. Сначала женщины, а затем и мужчины стали воспринимать византийскую моду в украшениях и одежде. С распространением католицизма становится более простым и подобным италийскому погребальный обряд. Иногда лангобарды принимают римские имена, а порой римляне — германские. В варварской среде все больше распространяется латынь. Как говорилось выше, эдикт Ротари основывался исключительно на германском праве, но составлен он был на латинском языке, хотя и весьма грубом, поскольку лангобардский язык, если он еще и был распространен, для создания писаных законов был не приспособлен. В эдикте сохранились лишь некоторые термины, обозначавшие понятия, свойственные только лангобардам. Распространение католицизма еще более усилило позиции латыни и привело, в конце концов, к полному исчезновению германской речи. В VIII в. лангобарды были уже полностью латиноязычными [468] . Разумеется, это была та вульгарная латынь, на которой говорило романское окружение лангобардов. Одновременно в церквах, монастырях, епископских дворцах сохраняется классический язык, ставший языком образованных (в основном церковных) кругов общества Италии того времени. Постепенно число относительно образованных лангобардов росло. Этот процесс ускорился после распространения католицизма. Вступившие в католический клир лангобарды, так же как и итало-римляне, приобщались к той образованности, какая существовала в то время. Чрезвычайно важными очагами образованности являлись монастыри, в которых после принятия католицизма жили как лангобарды, так и римляне. Здесь также обитали монахи, происходившие из других стран. Так, например, монастырь Боббио основал ирландец Колумбан. Наряду с существовавшим еще до лангобардского вторжения монастырем Монте-Кассино этот монастырь стал важнейшим очагом тогдашней образованности. Уже на рубеже VI–VII вв. появился, как говорилось выше, первый лангобардский историк Секунд из Триента. Во второй половине VIII в. лангобард Павел Диакон как историк стоял полностью на уровне тогдашней историографии.
468
Когда какая-то группа болгар, как уже упоминалось, поселилась в Беневентском герцогстве, то эти болгары, сохранив свой язык, одновременно перешли на язык окружающего населения, и этим языком был не лангобардский, а латинский.
Определенное сближение между лангобардами и итало-римлянами сопровождалось очень важными процессами в самом лангобардском обществе. Социально-экономическая дифференциация, о которой уже говорилось, в VIII в. углубилась, а ее темп ускорился. Среди свободных теперь выделяются possessores. владеющие землей, и pauperes, этой земли лишенные. Некоторые possessores были очень богатыми. Например, гастальд Варенфрит, основав около Сиены монастырь Св. Евгения, передал ему в дар из собственного имущества обширные земельные владения, в том числе оливковые рощи, а также стада скота, инструменты, одежду и различные украшения. И это явно была только часть его имущества. Обширными сельскими владениями обладал некий Давид, сам живший в Лукке. А луккский епископ Вальпранд имел имения не только вокруг Лукки, но даже и на Корсике [469] . Отныне только possessores могут иметь оружие, служить в армии, приносить личную клятву верности королю. Служба в армии и личная верность королю, таким образом, связывается не столько с этносом, как ранее, сколько с имуществом. Pauperes, потеряв землю, остаются свободными людьми, но практически лишаются всех привилегий правящего народа, исключаясь из gens Langobardorum [470] . В лангобардском обществе явно имелся и средний слой сравнительно мелких земельных собственников, чье существование доказывается археологическими исследованиями [471] . Сохранение этого слоя особенно характерно для некоторых горных долин, где социально-экономические процессы протекали, вероятно, более замедленно. С другой стороны, среди possessores отмечаются negotiantes, т. е. торговцы. Их роль, по-видимому, заключалась в финансовом обеспечении власти и армии, хотя в
469
Вальпранд составил свое завещание, отправляясь на войну по приказу короля Айстульфа. Судя по имени, он был лангобардом. На основании его примера полагают, что лангобарды обязаны были лично участвовать в военных действиях, даже если они принадлежат к церковной иерархии. Впрочем, пока это — только гипотеза, хотя пример Вальпранда весьма говорящий.
470
В этом процессе многие современные ученые видят доказательство того, что сам термин «лангобарды» являлся не этническим, а социальным. Однако представляется, что, несмотря на исключение значительного количества прирожденных германцев из gens Langobardorum. этнический характер остальной части этого gens сохранялся. Что касается paupers, то на них по-прежнему распространяются нормы законов лангобардских королей. Это. как кажется, говорит о том, что их положение было в какой-то степени двусмысленным. С одной стороны, они. действительно, исключались из правящего народа (gens), а с другой, все же воспринимались и населением, и законодателем как потомки завоевателей.
471
Может быть, эти сохранившиеся средние землевладельцы назывались tertiatores.
Все это делает опору королевской власти более узкой, но и более сплоченной. Если Ротари для ратификации своего эдикта созывал народное собрание, а Гримоальд говорит о «согласии всех», что тоже подразумевает такое собрание, то короли-законодатели более позднего времени этого уже не делали. Лишь в первом году своего правления Лиутпранд обнародовал законы в присутствии народа (populus).
В дальнейшем народ уже не упоминается [472] . Новые законы являлись уже не волеизъявлением лангобардского народа, а проявлением королевской воли, хотя и с согласия знати. Огромное влияние на это оказало принятие католицизма. Оно привело к отказу не только от старой веры, но и от ряда старых установлений, и к принятию новых принципов власти, имперско-ортодоксальных (католическо-православных). Лиутпранд называет себя не просто королем рода лангобардов, как ранее, а католическим королем этого рода, избранным Богом. Не наследование власти и не избрание народом, а воля Бога определяет занятие трона. Идея особого покровительства Бога королю и ранее не была чужда лангобардам. Еще Агилульф называл себя королем милостью Бога (gratia Dei). Ротари в самом начале своего эдикта говорит о милости к нему всемогущего Бога (Dei omnipotentis gratiam). Кунигперт, как упоминалось, чеканил золотую монету с собственным изображением. Теперь это все окончательно оформляется в концепцию католической королевской власти, идущей от Бога. Лиутпранд даже порой называет себя принцепсом, как и римский император, а королевский дворец, как и императорский, именуется священным (sacer palatium). Кроме того, Лиутпранд не ограничивается сравнением с римским (византийским) императором, но позиционирует себя (впрочем, как и император) как библейского царя, руководящего своим народом по Божьей воле. Эта новая концепция королевской власти и более дробная стратификация самого лангобардского общества, утвердившаяся в VIII в., означает преодоление родоплеменных принципов, с которыми лангобарды пришли в Италию менее двухсот лет назад и которые еще были действенны в предыдущем столетии.
472
Правда, иногда упоминаются «прочие лангобарды», но нет никаких указаний на их статус.
Утверждение новой концепции королевской власти не привело, однако, к усилению самой этой власти. Решительно преодолеть центробежные тенденции, заложенные в первую очередь в существовании герцогств, короли так и не смогли. После эдикта Ротари герцоги более не упоминаются в законах, но это не означает ни уменьшения их значимости, ни, тем более, их исчезновения. Более того, появление и у герцогов своих газиндов укрепило их положение. Соотношение сил между двумя политическими институтами — монархией и герцогством — по-прежнему зависело от конкретной ситуации и от конкретных личностей. Это ясно проявилось после смерти Лиутпранда.
Лиутпранд умер в 744 г. Еще за несколько лет до этого он, не имея сыновей, сделал своим соправителем своего племянника Гильдебранда. Однако тот правил лишь семь месяцев и был свергнут. Видимо, жесткая политика Лиутпранда вызвала недовольство большой части лангобардской знати, которая закономерно видела в его племяннике продолжателя прежнего курса. По-видимому, на это событие влияние оказал все тот же «римский вопрос». Королем был избран фриульский герцог Ратхис. Он вопреки лангобардским законам был женат на римлянке Тассии. Поэтому можно думать, что вокруг него сгруппировалась та часть лагобардской знати, которая стояла за более тесные взаимоотношения не только с католической Церковью и папой, но и с итало-римской знатью. Ратхис в еще большей степени, чем Лиутпранд, пытался опереться на католическую Церковь. Если Лиутпранд в своей политике вступал в конфликт с папой, то Ратхис пытался такого конфликта избежать.
Это не помешало ему продолжить наступление на остатки Равеннского экзархата, но и его он прекратил после вмешательства папы Захарии, который убедил короля снять осаду с города Перузии (Перуджи). Этот поступок короля стал, по-видимому. последним толчком для возмущения лангобардской знати или, по крайней мере, ее значительной части. Можно полагать, что сторонники «лангобардской партии» выступили против Ратхиса. И он не только отрекся от престола, но и вместе с женой и дочерью постригся в монахи. Сам он вступил в знаменитый монастырь Монте Кассино, а жена и дочь стали основательницами женского монастыря неподалеку от Монте Кассино. О том, что этот поступок был вынужденным, говорит тот факт, что позже Ратхис попытался вмешаться в политическую борьбу и вернуть себе трон.
Преемником Ратхиса стал его младший брат Айстульф. Доказывая свой разрыв с политикой старшего брата, он объявил об отмене всех дарений, какие сделали Ратхис и его жена. Вскоре после прихода к власти Айстульф провел важную военную реформу. В принципе каждый свободный лангобард являлся воином, а армия представляла собой всеобщее ополчение. Однако имущественное и социальное расслоение внутри лангобардского общества зашло к тому времени столь далеко, что оно должно было отразиться и на войске. Айстульф сделал из этого вывод. Именно он юридически оформил то положение, о котором было сказано выше. Его закон установил строгое соответствие между' вооружением воина и его имущественным положением. Человек, обладавший землей, на которой сидело не менее семи зависимых держателей, должен был приходить в войско на коне, одетый в панцирь или кольчугу, вооруженный щитом и копьем, причем количество приводимых им коней зависело от количества зависимых от него дворов. Тот, кто имел 40 юге-ров земли (и, по-видимому, зависимых держателей не имевший), являлся на коне со щитом и луком, но без панциря или кольчуги, на приобретение которых у него, вероятно, не было средств. Наконец, лангобарды, стоявшие на самом низу общественной лестницы (minores). имели только лук и стрелы. Неимущие же. как упоминалось, были вовсе из войска исключены. Такое упорядочение армии усилило ее и позволило Айстульфу проводить более активную внешнюю политику.
С приходом Айстульфа к власти антиримская группировка возобладала. Новый король решительно порвал с прежней политикой. Он демонстративно отменил все дарения, которые сделали Ратхис и его жена. Строго запретил всякие несанкционированные им самим контакты с римлянами. Новый король повел и соответствующую внешнюю политику. Вскоре после взятия им власти лангобарды, наконец, овладели Равенной, завершив, таким образом, завоевание экзархата. Подчинена была и Истрия [473] . Теперь на очереди был Рим. Папа Стефан II попытался было договориться с Айстульфом и даже с помощью больших подарков сумел заключить мир на 40 лет. Но столь долгий мир просуществовал всего четыре месяца. Лангобарды захватили Рим и подчинили себе Город и всю округу, наложив на римлян довольно тяжелую подать. Попытка императорского правительства добиться возвращения экзархата и некоторых других территорий успеха не имела. И папа обратился за помощью к франкам.
473
Под властью лангобардского короля была и Корсика, но когда и в каких условиях она была подчинена лангобардам, неизвестно.