История варварских государств
Шрифт:
В полном распоряжении короля находились королевские города Павия, Милан, Верона и, может быть, некоторые другие с их окрестностями. Павия (Тицин), которая ранее была одним из королевских городов остготов, стала столицей королевства. Здесь находились королевский двор и королевская казна, пышные церкви, одна из которых стала фактически главным собором королевства, дворцы придворной знати. Здесь король творил суд по наиболее важным делам. В столице собирались лангобардские войсковые собрания. В ряде мест находились крепости, которым также подчинялась округа, и там правили королевские гастальды. По-видимому, по всей подчиненной Италии были разбросаны владения, составлявшие королевский домен, во главе которых стояли королевские управляющие [449] . А вне этих королевских владений располагались герцогства, которых было довольно много (более тридцати). Они различались размерами, силой, богатством. Наиболее значительными были Фриуль в Северной Италии, Беневент в Южной и Сполето в Центральной. В пределах своих владений герцоги были столь же полновластны, как король в королевстве вообще и в своих владениях особенно. Особа герцога защищалась угрозой смерти покушавшегося, как и особа короля. Официально король мог вмешиваться в дела герцогов и даже смещать их и назначать других. Например, Агилульф после смерти беневентского герцога Зоттона назначил на его место выходца из Фриуля Арихиса. Реально взаимоотношения короля и герцогов определялись, однако, не правом короля, а конкретным соотношением сил, и часто сил для осуществления своего права у короля не было. Каждый герцог располагал собственной армией и часто воевал без всякого разрешения или хотя бы уведомления короля. Не редки были и мятежи герцогов против королевской власти. Так,
449
Полагают, что они могли называться ауктариями или акционариями. Однако вопрос этот сложный и до конца еще не решенный.
Знатность, определяемая в первую очередь происхождением, высоко ценилась в лангобардском обществе. Когда король Ротари, бывший первым королем из своего рода Ародус, издал свой эдикт, явившийся первым письменным документом лангобардского права, он в качестве преамбулы поместил сначала список всех лангобардских королей, начиная с мифического Агильмунда, а затем привел полную генеалогию своего собственного рода. Себя он, таким образом, поместил в общий исторический контекст преемственности королевской власти, а затем, включив в этот контекст список своих предков, доказывал этим свое знатное происхождение и тем самым право на престол.
Вторжение в Италию и последующие лангобардские завоевания привели к довольно быстрой социально-экономической (явно и социально-политической) дифференциации. Сравнение археологического материала (особенно погребального инвентаря) середины VI в. (до итальянского похода) и рубежа VI–VII вв. показывает, что в первом случае мы имеем дело с относительно эгалитарным обществом, в котором люди различались больше по полу и возрасту, чем по их социальному положению [450] . Во втором же случае перед нами предстает общество, уже относительно глубоко стратифицированное, в котором положение человека определяется его рангом, его знатностью, его богатством. Могилы лангобардских аристократов отличаются теперь пышностью и обилием золотых украшений. И произошло такое радикальное изменение всего лишь в течение одного-двух поколений.
450
Это не исключает существования аристократии, но показывает, что аристократы по своим жизненным условиям и. по-видимому. по своему менталитету мало отличались от основной массы соплеменников.
Официально в лангобардском обществе выделялись четыре категории людей: свободные, полусвободные вольноотпущенники, альдии и рабы. Хотя в процессе социально-экономической и политической эволюции, проходившей уже на италийской почве, лангобардское общество реально изменилось, деление внутри его проходило по старой родоплеменной схеме, с какой лангобарды и пришли в Италию.
Как уже говорилось, у лангобардов знать выделилась еще до их вторжения в Италию. Знатность (nobilitas) и благородство (generositas) продолжали высоко цениться и после оседания на Апеннинском полуострове. В то же время за некоторыми исключениями (как убийство женщины или плода в ее чреве) никаким особым вергельдом знать среди остальных свободных не выделяется. В этом, по-видимому, надо видеть наследство старых родоплеменных представлений. Основную массу рядового свободного населения составляли ариманны. Само это слово означало «воины» и в латинских текстах переводилось как exercitales. Каждое село (vicus), в котором они жили, представляло общину, состоявшую из отдельных дворов, в которых обитали кровные родственники. Родство считалось до седьмого колена, и каждый сородич в зависимости от степени родства имел право на часть имущества сородичей (до одной трети), но зато и обязанность отвечать за сородича. Общинники собирались на свое собрание, на котором решали все свои дела. Постепенно в рамках общины начала утверждаться собственность конкретного двора на участки земли, сначала угодий, особенно виноградников, а затем и пашни. Собственники уже могли продавать свою землю. Результатом стало все увеличивающееся расслоение общины [451] . Многие разоряются и теряют землю, но при этом не теряют свободу. Получить снова землю можно было двумя путями. Одним из них был дар имущего неимущему. Взамен такого ценного дара получивший землю делал чисто символический ответный подарок — launegild. Это мог быть плащ, кольцо или перчатка. Этим подчеркивалось нерушимость самого дара и официальное равенство сторон. Едва ли, конечно, можно говорить о реальном равенстве, хотя само существование такого обычая говорит о сохранении воспоминаний о прежнем равном положении соплеменников. Более распространенным был, видимо, другой путь. Нуждавшиеся в земле могли арендовать ее, заключая письменный договор. Такие люди назывались либеллариями (от libellus — удостоверение, свидетельство, записка), и ими могли быть только свободные. Соответствующий контракт составлялся на определенных условиях, так что такие арендованные земли начали приобретать условный характер. Патронами могли быть и герцоги, и частные лица. Два вида патроната различались. Патронат герцога назывался германским словом gasidium (gasidium ducis), в то время как для патроната частных лиц использовался латинский термин obsequium (privatorum hominum obsequium). Это различие ясно показывает, что первый являлся наследством старых отношений, предшествовавших вторжению в Италии, а второй отвечал уже новым условиям, возникшим после поселения лангобардов на Апеннинском полуострове. Что же касается свободных людей, не попавших под покровительство ни герцогов, ни частных лиц, то они считались стоявшими под покровительством (патронатом) короля, который был обязан всячески о них заботиться. Этот патронат не делал их зависимыми.
451
Несмотря на сравнительную слабость археологического исследования Италии лангобардского времени, рост имущественной дифференциации хорошо заметен, начиная с VII в.
Зависимыми людьми были альдии, а собственностью своего господина — рабы. Лангобарды принципиально различали эти две категории. Над рабами стоял господин, над альдиями — патрон. Вергельд альдия составлял 60 солидов, а раба даже высшей категории — 50. За изнасилование альдии насильник должен был заплатить 40 солидов, а рабыни — 20. Как ариманны были воинами короля, так альдии могли являться воинами герцога. Альдии могли иметь землю и даже собственных рабов, но продавать и землю, и рабов, как и отпускать рабов на свободу альдии могли только с согласия своего патрона. И альдии, и рабы имелись у лангобардов еще до их появления в Италии [452] . Завоевание Италии привело к резкому увеличению числа таких людей. Очень многие итало-римляне стали рабами во время самого завоевания и последующих войн лангобардов с византийцами. После захвата владений местных магнатов лангобардами сидевшие на этой земле колоны, как правило, превращались в альдиев. Рабы же так и оставались рабами. Альдиями могли становиться и бывшие собственники земли, лишенные ее лангобардскими завоевателями. Альдии вели свое хозяйство, но отдавали патрону часть плодов своего труда, получая за это всяческое покровительство; в частности, они практически освобождались от ответственности за тот или иной проступок, ибо отвечал за все их действия патрон. Они могли иметь семью, но вступать в брак могли только с разрешения патрона. Второй стороной в браке мог быть даже свободный человек, и брак с альдием или альдийкой не лишал такого человека свободы, но опека над такой женой альдия осуществлял не он сам. а его патрон. Рабы тоже уже могли иметь семьи, но браки заключались только в самой рабской среде. Женитьба раба на свободной женщине каралась смертной казнью.
452
Впрочем,
И альдии, и рабы не были сплошной массой. Их положение в обществе во многом определялось положением их хозяина или патрона. Самое высокое положение занимали, естественно, альдии и рабы короля. По поручению короля они могли занимать те или иные посты в государстве, иногда даже весьма высокие. Королевский раб мог даже рассматриваться как exercitalis и иметь соответствующие привилегии. Альдии и рабы других лиц находились на более низкой социальной ступени. Среди рабов выделялись две группы: министериалы, обслуживавшие своего господина и живущие в его доме, чей вергельд поднимался до 50 солидов, и сельские рабы с вергельдом в 16 солидов. Среди сельских рабов выделяются массарии и пастухи, чей вергельд составлял 20 солидов. Массарии могли иметь свое имущество (peculium), и, по-видимому, в отличие от обычных сельских рабов они вели собственное хозяйство, отдавая господину только часть своего дохода.
Если альдии или рабы получали свободу, то чаще всего они становились полусвободными (fulfree), практически остававшимися под патронатом. Последнее выражалось, в частности, в том, что такой человек, имея в собственности дом, не имел права быть собственником земли, которую он лишь арендовал у своего патрона. Освобождение поднимало таких людей на более высокую социальную и юридическую ступень, но практически они оставались под властью патронов, что последним было очень выгодно, т. к. оставляло им возможность эксплуатировать труд таких полусвободных людей, не накладывая при этом обязанности их кормить, одевать, отвечать за их поступки и т. д. Но порой в результате особой процедуры освобождаемый становился haamund. т. е. полностью свободным. В эту категорию люди могли входить как через пребывание в разряде fulfree. так и непосредственно из числа альдиев и даже иногда рабов. Существовала и третья категория вольноотпущенников, занимавшая среднее положение между fulfree и haamund, чья правовая свобода была урезана.
В какой-то степени на положении полусвободных мужчин находились свободные лангобардские женщины. Официально женщина обязана была жить под властью (или опекой, mundium) отца или мужа, а вдова — возвращаться под опеку прежних родственников. В случае отсутствия у женщины родственников опеку над ней осуществлял король. Четко утверждалось, что без всякой опеки женщина жить не может. Она не может распоряжаться своим имуществом. Только позже, уже в VIII в., женщинам было предоставлена возможность завещать свое имущество Церкви, но бенефициариями этого шага были не женщины, а церкви и монастыри. Официально женщина до самого конца существования Лангобардского королевства рассматривалась как существо «второго сорта».
Реальность порой расходилась с этой официальной нормой. Роль женщины в лангобардском обществе, по крайней мере в среде знати, была довольно велика, начиная с мифической Гамбары. Недаром Павел Диакон в своей истории, а фактически хронике лангобардов, наряду не только с королями, но и с герцогами почти всегда называет их супруг. Некоторые женщины играли в истории лангобардской Италии довольно значительную роль. Таковой была королева Теуделинда. Она была дочерью баварского короля Гарибальда и женой Аутари и приобрела довольно значительный авторитет среди лангобардов, и после смерти короля лангобарды оставили за ней королевское достоинство. Именно она. хотя и под определенным давлением лангобардской знати, предложила свою руку и трон герцогу Агилульфу, а не наоборот, как это обычно бывало, стала законной добычей нового короля. Трудно сказать, какова была роль Теуделинды в царствование Аутари, но при Агилульфе эта роль резко возросла. Она была католичкой (в отличие от обоих мужей), и к ней обращался с письмами и посылал ей свои сочинения папа Григорий, который надеялся с ее помощью примирить повелителей-ариан с подчиненными католиками. Под ее влиянием Аутари и, особенно, Агилульф изменили свое отношение к католической Церкви, и в том числе была восстановлена власть епископов. Не исключено, что принятие Аутари имени Флавий, что демонстрировало все же некоторый намек на принятие римских традиций, было сделано не без влияния его жены. Создается впечатление, что в то время как Агилульф занимался войной и дипломатией, Теуделинда вершила внутреннюю политику. А после смерти Агилульфа Теуделинда официально стала опекуншей и соправительницей своего еще малолетнего сына Адульвальда. Правда, ничем хорошим это не кончилось. Через десять лет лангобардсткая знать, как об этом упоминалось, под предлогом безумия короля свергла и Теуделинду, и Адульвальда. Может быть, явное покровительство католической Церкви вызвало недовольство еще остававшихся арианами лангобардов. Другим примером может служить фриульская герцогиня Ромильда, которая после гибели мужа возглавила вместе со своими сыновьями борьбу с аварами, опустошавшими Фриуль.
Долгое время взаимоотношения в лангобардском обществе определялись только обычаями. По мере развития лангобардского общества и усиления неминуемых контактов с местным населением наиболее архаичные обычаи изменялись. Например, стали использоваться письменные документы при решении вопроса о наследстве. Но сами условия устного бытования правовых норм способствовали и сохранению ряда уже отживших положений, и их нарушению со стороны знати. Поэтому кодификация стала необходимой. Собственное писаное лангобардское право появляется в VII в. во времена правления Ротари, пришедшего к власти в 636 г. Раньше никаких писаных законов у лангобардов не существовало. Действующие нормы обычного права были приведены в порядок судьями и обнародованы в виде эдикта 22 ноября 643 г. В эдикте не только нет никаких ссылок на римские законы, но и в самих статьях эдикта почти не прослеживается влияния римского права [453] . Эдикт Ротари явился кодификацией исключительно лангобардского права, ранее существовавшего в виде различных обычаев, и это специально подчеркивается в тексте эдикта [454] . Естественно, он отразил и те изменения, которые произошли в лангобардском обществе после завоевания Италии. Недаром эдикту предшествует исторический пролог, в котором перечисляются все предшествующие лангобардские короли и предки самого Ротари. Это фактически краткое изложение предшествующей истории лангобардов должно было обосновать право завоевателей обладать Италией и свое право на престол [455] . Если в составлении вестготских законов участвовали римские юристы, то творцами эдикта Ротари были сами лангобарды, хотя участие некоторых нотариев, происходивших из итало-римской среды, не исключено. Эти нотарии, вероятно, привнесли в тексты законов формулы из римского права, хотя содержание этих формул соответствовало больше лангобардским принципам, чем римским [456] . Но все же главой их являлся лангобард Ансоальд, который и записал эдикт Ротари. Это говорит, с одной стороны, уже о появлении у осевших в Италии германцев собственных юристов, а с другой, о принципиальном игнорировании правового состояния местного населения, которое продолжало жить по имперским правовым нормам, как и юридического опыта Рима вообще.
453
В тексте эдикт а лишь однажды упомянута римская рабыня (ancilla Romana), но ученые до сих пор спорят, идет ли речь о рабыне римского происхождения, принадлежавшей лангобарду, или о рабыне римлянина.
454
Эти обычаи в эдикте названы законами (leges Langobardorum), но тут же сказано, что ранее они не были записаны (scripta non erant) и собраны по памяти старых людей.
455
Некоторые историки права полагают, что этот пролог был предназначен не лангобардам, а итало-римлянам. чтобы они знали хотя бы кратко историю завоевателей, и это, по мнению сторонников этой точки зрения, доказывает, что действия эдикта Ротари распространялось на все население Италии. Учитывая общую историческую ситуацию, такую точку зрения трудно принять. Также упоминание в одной из статей эдикта waregang. т. е. чужеземцев, которые должны жить по лангобардским законам, относится не к романскому населению Италии, а к тем, кто прибыл в Италию уже после завоевания страны лангобардами.
456
Нормы, формально заимствованные из римского права, выделяются использованием таких глаголов, как iubimus (мы приказываем) или decernimus (мы постанавливаем) и т. п… в то время как нормы, никакого отношения к римскому праву не имевшие, начинаются с формулы si quis (если кто…).