История варварских государств
Шрифт:
Сохранение принципиального этнического характера не означает и сохранение в неизменности всех племенных институтов. Королевская власть, характерная для эпохи, когда на территории Западной Римской империи образовывались и далее существовали варварские государства, не была изначальной. Вандальские предания говорят о герцогах Амбри и Асии, а позже — Раусе и Рапте. Первоначально герцоги были и у франков. Герцоги Ибор и Айон якобы возглавили переселение лангобардов из Скандинавии. Готские предания никаких герцогов не упоминают, и создается впечатление, что королевская власть у них с самого начала была довольно сильной. Но тот факт, что отделившиеся от общей Готской державы вестготы имели во главе не короля, а «судью» (Атанариха), да и победители при Адрианополе Фритигерн и Алавив королями, несомненно, не были, говорит о существовании и у готов потестарного института, подобного герцогству. Некоторые имена герцогов, как Амбри и Асси, Ибор и Айон, относятся явно к мифическим фигурам. Другие герцоги, как Раус и Рапт, вполне могли быть историческими. Но мифологичность персонажей ранней германской истории не отменяет реальность герцогства как такового. Институт герцогства сохранился и после образования варварских королевств, хотя он, разумеется, и трансформировался. В большинстве королевств герцоги превратились в высокопоставленных королевских функционеров, но в Лангобардском королевстве они фактически продолжали существовать как сравнительно маленькие государи в своих владениях. И всегда герцогов было несколько — в крайней случае двое.
Вероятнее всего, король отличался в первую очередь своей сакральностью. Особенно хорошо это видно на примере бургундов, короли которых (гендинос) правлением, а ранее и жизнью отвечали за благополучие всего народа, за его победы и поражения. У других германцев такая форма сакральности королей к тому времени, когда с ними познакомились римские авторы, возможно, исчезла, но сам сакральный характер достоинства и личности короля сохранился. Первоначальным названием короля было (по крайней мере, у готов), вероятно, thjiudans — владыка народа, а позже — рейке или рикс. После установления более тесных контактов с римским миром сходство германского reiks, rix с латинским тех, видимо, способствовало закреплению этого термина в качестве обозначения короля. «Судья», видимо, именовался киндинс. У бургундов же это слегка измененное слово стало обозначать королей. Готским термином для глав родов (primates) было kunning, а франки так стали называть королей. Некоторые исследователи полагают, что авторитет франкских королей стал причиной того, что в германских языках король вообще стал называться словом, происходящим именно от kunning, — konig. king и т. п.
У различных германских народов дальнейшее развитие королевской власти проходило различно. У большинства германцев королевское достоинство принадлежало не конкретному человеку, а целому роду или, по крайней мере, семье. Несколько королей имелось у бургундов. Такой характер власти сохранился у них и после переселения в Галлию. По преданию, первым Бургундским королевством на Рейне правили три брата. И во втором их королевстве на юго-востоке Галлии наряду со «старшим» королем имелись и другие короли, родственники (обычно братья) «старшего» короля. Королевская власть у франков принадлежала всему дому Меровингов [513] . В раннее время такое же положение, почти несомненно, существовало у вандалов. Иной, как кажется, была ситуация в готском обществе, в котором «коллективное королевство» не отмечено. Только один король в каждое конкретное время назван у лангобардов, но зато у них король так и не смог полностью справиться с властью герцогов. Надо отметить, что «коллективность» власти существовала не только у германцев. Два предводителя — Гоар и Респендиал — возглавляли аланов, вместе с вандалами и свевами перешедшими Рейн в канун нового, 406 г. Высшая власть принадлежала всему роду у гуннов [514] .
513
По крайней мере, так было теоретически. На практике, как кажется, реальная власть все же принадлежала одному или нескольким братьям, наиболее сильным. Во всяком случае, до Хлодвига известно имя только одного короля в каждом поколении. Но в начале правления Хлодвига известны уже несколько королей.
514
Возможно, такая «коллективная» власть — это исторический и социологический феномен: на определенной стадии социально-политического развития власть переходит к одному знатном}' роду или выделившейся из него фамилии. Сразу же вспоминаются Аскольд и Дир, Рюрик и его братья. Однако насколько этот феномен имеет, действительно, общеисторический характер, необходимо выяснить специальному исследованию.
На более поздней стадии политического развития такая коллективность власти уже не соответствовала новой ситуации. Первым этапом преодоления такого положения стал, по-видимому, территориальный раздел подчиненной территории между королями. Так произошло, хотя и не сразу, во втором Бургундском королевстве, когда каждый «младший» король подучил свой «удел». У салических франков Меровинги, насколько можно судить по имеющимся в настоящий момент данным, сразу же правили определенной частью королевства, официально считаясь равноправными. Территориальное разделение державы имело, вероятнее всего, место у гуннов. Но это было только временным решением. Когда еще в рамках этой державы была восстановлена остготская государственность, остготы и территория, ими занимаемая, были разделены между тремя братьями. Это деление некоторое время сохранялось и после распада Гуннской державы.
Дальнейшее преодоление коллективности власти шло разными путями. Хлодвиг уничтожил своих соперников, став единственным королем франков, но затем власть вернулась ко всему дому Меровингов [515] . И даже после прихода к власти Каролингов представление о принадлежности трона всем сыновьям покойного государя сохранялось. Окончательно это представление, как кажется, было преодолено уже за гранью интересующей нас эпохи, после раздела империи Карла Великого между его внуками в 843 г. Путем физического уничтожения «младших» королей, хотя и собственных родственников, добился единства Бургундского королевства Гундобад, хотя окончательно «многокоролевье» было ликвидировано уже при его сыне Сигизмунде. Аттила убил своего брата Бледу и стал единственным повелителем гуннов. Более мирно прошло объединение остготов. Часть (меньшая) их во главе с Видимиром ушла на запад, другой брат, Валамир, погиб, так что власть над всеми оставшимися в Паннонии остготами оказалась в руках Теодемира. Он, правда, выделил «удел» своему сыну Теодориху, но тот после смерти отца объединил под своей властью всех паннонских остготов. Позже Теодорих сумел подчинить себе и тех остготов, которые во главе сначала с Теодорихом Страбоном, а затем его сыном Рецитахом действовали отдельно [516] . «Завещание Гейзериха» фактически признало принадлежность вандальского трона всему королевскому дому, но установило порядок, согласно которому сам трон переходит к старшему в этом доме. Младшие члены королевской фамилии обладали определенным влиянием, но политической власти не имели. Своеобразное положение сложилось у вестготов. Прекращение рода Балтов привело к появлению у них избирательной монархии, и все попытки последующих королей создать прочную династию проваливались.
515
Конечно, это положение надо принимать с некоторой оговоркой. Бесконечного деления государства все же не происходило. Междоусобная борьба внутри королевского рода вела к утверждению власти только одного короля в каждом из отдельных франкских королевств.
516
Полного объединения остготов под властью Теодориха не произошло. Какая-то часть остготов оставалась
На социально-политическое развитие варваров большое влияние оказали отношения с римским миром. Этот мир был гораздо богаче варварского, и уже по одному этому варварские вторжения приносили им много большие выгоды, чем войны с другими варварами. Приграничье между двумя мирами — римским и варварским — было зоной постоянных контактов, военных и мирных, торговых и культурных, религиозных и иногда даже матримониальных. Эти контакты ускорили процесс социальной, имущественной и политической дифференциации в варварском обществе [517] . Но сам процесс начался еще до возникновения этих контактов. Так, по-видимому, на смену герцогской власти королевской римско-варварские контакты особого влияния не оказали. Но все же те народы, которые непосредственно контактировали с римлянами, двигались по пути распада эгалитарного родового общества гораздо быстрее, чем те, что находились дальше от границ, а тем более вообще вне этих контактов, как северогерманские народы, оставшиеся в Скандинавии.
517
Надо заметить, что и отношения с другими варварами тоже оказали некоторое влияние. Так. на гуннов повлияли их отношения с германцами, как. например, свидетельствует распространение готского языка, а в гуннской элите — германских имен. В некоторых аспектах готской жизни, как, например, в способе ведения войны, чувствуется сарматское влияние. Но, конечно, римское влияние у германцев (о гуннах в данном плане сказать трудно) было гораздо большим.
Отношения между варварами, преимущественно различными германскими народами (хотя и не только), и Империей были, как только что отмечено, разнообразными. В самом начале имперской истории Рима германцы уничтожили римскую армию в Тевтобургском лесу, и с этого времени «германский синдром» постоянно сопровождал отношения римлян к варварскому миру. Реально же жесткое противостояние началась в III в. [518] Этому способствовали, с одной стороны, начавшийся кризис Римской империи, перешедший в острую фазу «военной анархии», а с другой, трансформация германского мира, выразившаяся, в частности, в смене периода относительной (по крайней мере, приграничной) стабильности эпохой миграций. С этого времени войны с германцами становятся константой внешнеполитической истории Империи.
518
Его предвестником могут быть так называемые Маркоманские войны Марка Аврелия.
В результате войн варвары порой оказывались на имперской территории не по своей воле. В ряде случаев пленных варваров не обращали в рабство, а поселяли на землях Империи, где той это было нужно. Такую практику применял еще Август, но распространенной она стала со второй половины III в. Одним из аспектов «военной анархии» был серьезный демографический кризис, приведший к запустению огромных территорий. Император Проб начал заселять эти территории варварскими пленниками, которые находились, по-видимому, на положении колонов. Другую часть варваров он включал в армию, но таким образом, чтобы варварские отряды в каждом конкретном случае оказывались в меньшинстве по сравнению с собственно римскими войсками. При этом он старался разместить такие отряды подальше от германских границ, как, например, в Британию. Последующие императоры продолжали эту практику. По-видимому, в IV в. в Империи появились леты — варварские поселенцы, обязанные военной службой и находившиеся под властью особых римских префектов [519] . Уже при первых императоров появились наемники из германских племен, являвшиеся личной гвардией императоров. Так и окончательно не преодоленный демографический кризис, с одной стороны, увеличивавшиеся потери римской армии в ходе все более ожесточенных войн, с другой, и, наконец, растущая непрестижность военной службы в римском обществе, с третьей, делали привлечение варваров в армию чрезвычайно важной задачей. Империя была кровно заинтересована в пополнении армии воинами варварского, преимущественно германского, происхождения. Варварские офицеры поднимались по служебной лестнице, достигая порой самых высоких ее ступеней. С течением времени военная знать становилась все более варварской (германской) по происхождению. Однако ни рядовых воинов, ни их командиров ни в коем случае нельзя считать проводниками варварских влияний. Оказавшись в римском окружении, эти люди проникались римским духом и становились не меньшими римскими патриотами, чем их собственно римские коллеги. Старое представление о борьбе римской и германской «партий» на самом верху политической и общественной лестнице Империи необходимо отвергнуть. В настоящее время ясно, что речь идет не о римской и варварской, а о гражданской и военной группировках. Другое дело, что в военной группировке огромна была доля германцев, и с течением времени ее доля в ней увеличивалась.
519
Вопрос о точном характере летов спорен, но приведенная точка зрения кажется предпочтительной.
Очень важным аспектом римско-варварских отношений является развитие системы договоров. В них были заинтересованы обе стороны. Дело было не только в том, что войны сами по себе не могут быть бесконечными; они обязательно должны сменяться периодами мира, когда отношения между бывшими противниками регулируются какими-то видами договорных отношений. Важными были и другие моменты. Долгое время войны германцев с Империей были лишь грабительскими, и варвары не ставили своей задачей захват земель и поселение там. Только в редких случаях вместе с армией двигались семьи в надежде на занятие более удобных земель. В первое время эти войны были успешны для германцев, но затем Империя окрепла и, начиная со второй половины III в., все чаще отбивала германские нападения. Однако полностью устранить варварскую опасность Империя была не в состоянии. Таким образом, создавался своеобразный паритет, заставлявший обе силы искать способ сосуществования. Одним из способов достижения такого сосуществования и явилась система договоров.
Заключая договоры с варварами, римские императоры исходили из практики, издавна существующей в римской политике. Договоры (foedera), были ли они официально «равными» (aequa) или «неравными» (iniqua), являлись формой подчинения Риму различных общин, народов, государств. Римляне заключали эти договоры с позиции силы. Так было оформлено господство Рима в Италии до Союзнической войны. На подобных договорах или просто на «дружбе» (amicitia) основывались отношения Рима с «клиентскими государствами», которые официально сохраняли свой государственный строй и своих правителей, но реально подчинялись Риму. Даже в римских провинциях имелись civitates foederatae, формально сохранявшие значительную долю автономии и не платившие налог (stipendium), но фактически находившиеся в полной власти наместников. С римской точки зрения договоры, заключаемые с варварами, не отличались от этих foedera. Но совершенно другой смысл вкладывали в них варварские предводители, неважно, были ли они герцогами, судьями или королями. Для них такой договор означал признание их римским императором. Еще большим знаком такого признания могло быть присвоение варварскому лидеру высокого римского военного ранга. Это повышало их престиж в собственной среде и давало возможность представлять себя перед приграничным имперском населением римскими же командирами. Наконец, договоры давали варварам возможность относительно спокойно вести приграничную торговлю, что было для них очень важно.