История времен римских императоров от Августа до Константина. Том 2.

Крист Карл

После первых сражений в 213 г.н.э. в 233 г.н.э. последовало новое наступление аламаннов. Хотя за это время были значительно усилены пограничные сооружения, им удался глубокий прорыв. Размеры его опасности известны не только по античным сообщениям, но еще больше по археологическим находкам. Так, тогда была разрушена построенная только в 213 г.н.э. крепость Гольцгаузен, а в крепостях Каперсбург, Зальцбург, Фельдбург и Цугмантель под угрозой новых опасностей, усилилась деятельность по строительству укреплений.

Потрясения этого рода оказали воздействие также и на тыл укрепленной границы, что видно по частоте находок кладов монет. Для 233 г.н.э. клады прослеживаются вплоть до предгорья Альп, на юго-западе

Германии прежде всего в долине Некара и в Верхней Швабии. Если такое распространение кладов и не доказывает прямо глубину аламаннских наступлений, оно безоговорочно свидетельствует о зонах беспокойства и нарушения порядка.

233 г.н.э. стал переломным для всего юго-востока Германии. Хотя аламаннское нашествие в конце концов было приостановлено и позже нейтрализовано контрнаступлениями Максимина Тракса, десятинные земли между границей, Рейном и Дунаем превратились теперь в опасный район боевых действий. С экономической точки зрения вторжение аламаннов означало для юго-восточного германского региона начало упадка римского владычества. На нем лежит основной акцент длящегося еще три десятилетия тяжелого времени вплоть до окончательного отказа от этой территории.

Широкие горизонты кладов и катастроф для верхнегерманского региона засвидетельствованы на 254 и 259/260 гг. н.э. Теперь не было в распоряжении достаточных военных сил для ответных действий. Распределение и объемы находок римских монет свидетельствуют, что с римской стороны события предоставили их собственному течению. Граница планомерно не укреплялась, не было и преемственности в поселении римских пограничных войск. Цепь аламаннских вторжений послужила скорее началом длящегося десятилетия процесса паралича, который где быстрее, а где медленнее привел к затуханию римского образа жизни. Он отразился в резком сокращении до отдельных островков пространств денежного хозяйства. Своими собственными силами регион римских десятинных полей был не в состоянии сохранить старые нормы хозяйствования и цивилизации, и средства Империи, которые их когда-то создали, начали теперь иссякать.

С точки зрения Рима, захват земель между Рейном и укрепленными границами казался второстепенным. Ни военные, ни экономические причины не вынуждали здесь к борьбе любой ценой. Правда, к концу 3 в.н.э. при Пробе и Диоклетиане были еще раз сделаны попытки отвоевать потерянное, но настоящим вопросом существования занятие аламаннами десятинных земель никогда не считалось. Даже когда в 4 в.н.э. были предприняты туда римские наступления, они в первую очередь преследовали цель ослабить и оттеснить нового сильного противника.

Это римское представление об аламаннах станет понятным в том случае, если учесть, что радиус их вторжений не ограничивался землей между Рейном и укрепленными границами. Так, в 260 г.н.э. они продвинулись до Италии, где у Милана были побеждены Галлиеном. Вторжения в Италию и Галлию повторились, хотя их ход в деталях точно реконструировать невозможно.

Наоборот, известны последствия на римской стороне. В качестве важнейшего нужно назвать образование в 260 г.н.э. отдельной галльской Империи, когда стала очевидной неудовлетворительность римской обороны на этой границе, и армия и население Галлии взяли свою судьбу в собственные руки. Также и на юге десятинных полей, на территории современной Швейцарии, аламаннские наступления велись с большой активностью. На 260 г.н.э. доказано присутствие римских войск, в Виндониссе были усилены крепости, в верховье Рейна построены наблюдательные башни и убежища для населения. Благодаря местным инициативам и центральным указаниям в этом районе возникла оборонительная система, носящая новые черты. Она не состояла, как в прежние времена, из больших лагерей и крепостей, а только из большого количества башен и маленьких укреплений.

То,

что особенно сильно отразилось на земле Швейцарии и особенно хорошо исследовано, относится и ко всему пограничному пространству Империи: Империю теперь окружал оборонительный пояс с целой сетью опорных пунктов и защитных сооружений. В этих сооружениях защищали не только прежние военные позиции, но в первую очередь свои семьи и имущество. Интенсификация обороны в процессе аламаннских нашествий понуждала к новым подразделениям. Велением времени для армии, для укреплений, а также и для областей подчинения были маленькие единицы. Теперь для поселений стали характерными защитные сооружения на горах, полуостровах и возвышенностях.

Те же самые предпосылки, что и у аламаннов, относятся к франкам. И у них сначала речь шла не о цельной племенной единице, а о динамичном объединении более древних племен; прежде всего бруктеров, хамавов и салических франков. В тридцатые годы 3 в.н.э. там также произошли первые беспорядки; в середине века вызванные франками волнения распространились до среднего Рейна. Только усиление римской обороны в этом пространстве галльской Империи переместило активность франков опять в нижнерейнский сектор. В 260 г.н.э. был разрушен Траехт (Утрехт), франкские поселенцы твердо стали на ноги уже на левом берегу Рейна; через поколение франки завладели также древней землей батаверов.

Битвы против франков продолжались до времен Константина. С безжалостной жестокостью вел против них войну молодой император, и при нем появились на монетах олицетворения их грозных противников на рейнском фронте — Франции и Аламаннии, как окончательно побежденных. Это были последние конкретные покорения, которые прославляла императорская монетная эмиссии, однако и этим успехам не суждено было долго продержаться.

Промежуточный итог для рейнского фронта показывает, что территориальные потери в результате вторжений аламаннов и франков были значительно меньше, чем экономические потери в галло-германских провинциях и в самой Италии. В отличие от отказа от Дакии потерю десятинных полей, по римским критериям земли без больших городов и без особых экономических функций, можно было перенести. Однако продолжающееся десятилетия стремление к разрушению, которое охватило тогда всю Галлию, опустошало эту процветающую землю. Многие разрушенные храмы и форумы городов, многие памятники не были восстановлены. Нет более красноречивого доказательства, чем тот факт, что из их развалин были построены городские стены.

Ситуация в 3 в.н.э. изменилась также и в районе среднего и нижнего Дуная. При Галлиене напомнили о себе маркоманны, когда они в 254 г.н.э. напали на лишенную тогда войск Паннонию и продвинулись до района Равенны. Однако были оттуда отброшены и удовлетворились уступкой земли вблизи верхнегерманской границы. Договор был санкционирован еще и тем, что Галлиен взял в жены дочь маркоманнского царя. Такой же была роль квадов, вандалов и бастарнов. Все эти племена участвовали в нападениях на Римскую Империю, которые обрушились во второй половине 3 в.н.э, прежде всего на Дунайские провинции; но решающей движущей силой развития они тем не менее не были.

Гораздо более активными и опасными проявили себя не покоренные Римом, но бежавшие из Дакии группы так называемых дакских свободных племен, прежде всего карпов. Со времени Каракаллы они постоянно нападали на Дакию и Мезию; высшей точки их вторжения достигли в середине столетия. Хотя немало римских императоров украшало себя победным именем Карпийский, как Филипп Араб или Карпийский Великий, как Аврелиан или Дакский Великий, как Каракалла, Максимин Фракиец, Деций или Галлиен; эти набеги закончились только в тот момент, когда Аврелиан в начале семидесятых годов 3 в.н.э. поселил большую часть этой группы южнее Дуная.